Однако как жители долины и горного поселка, так и восставшие крестьяне, судя по изображению на свитке, предавались веселью, и повстанцы на целых три дня задержались на выбранном ими перевалочном пункте. Им надо было дождаться высланных вперед людей, которым поручили выяснить, не откажется ли соседнее княжество принять восставших, когда они одолеют горный хребет. И вдруг на третий день на самой высокой точке крутой горной дороги наблюдатели заметили отряд преследователей – человек пятьдесят, вооруженных винтовками. Не успела весть об этом дойти до предводителей повстанцев, как командиры отряда уже спускались вниз.
В тот момент, когда самураи – командиры отряда преследования – направлялись по дороге в долину, раздался ружейный залп, и вдоль всего противоположного склона ее поднялись голубоватые облачка порохового дыма, точно обозначившие местоположение стрелков. Командиры отряда преследования и предводители повстанцев в страхе бросились на землю – позор для обеих враждующих сторон! Смятение было вызвано тем, что ни те, ни другие не были причастны к ружейному залпу. Обе стороны неверно его истолковали, решив, что идет пристрелка с целью припугнуть противника. В действительности же стреляли те, кто продолжал дело, начатое специалистом по взрывчатке – Разрушителем, некогда взорвавшим огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли. Это были юноши из боевого отряда деревни-государства-микрокосма. Из долины, занятой армией повстанцев, они потихоньку ускользнули в лес, чтобы в нужный момент по приказу Мэйскэ Камэи и стариков атаковать. Едва на дороге появились самураи княжества, Мэйскэ отдал приказ открыть огонь. Он пошел на это, чтобы запугать враждующие стороны до того, как выступит в качестве посредника на их переговорах.
Вторично наш край упоминается как участник событий, связанных с внешним миром, благодаря тому, что Мэйскэ Камэи, дождавшись, когда противники оправились от потрясения, вызванного ружейной пальбой, предложил выступить посредником между ними. Мэйскэ и старики вышли навстречу представителям властей княжества и проводили их в амбар, стоявший на общей земле. Там уже дожидались руководители повстанцев. Обе стороны при посредничестве Мэйскэ Камэи и стариков провели успешные переговоры. Восставшие прекрасно понимали невыгодность своего положения: хотя числом они и превосходили противника, на горном перевале, куда можно было подняться лишь по крутому склону цепочкой по одному человеку, их поджидал отряд, вооруженный пятьюдесятью винтовками. А представители княжества со своей стороны тоже знали, что если восставшие, укрывшись в долине, решат оказать упорное сопротивление, подавить его силами отряда преследования будет практически невозможно.
В таких условиях заключение перемирия, предложенного Мэйскэ Камэи и стариками, создавало предпосылку для договоренности о самороспуске повстанческого отряда и возвращении крестьян в свои деревни, а также о том, что власти со своей стороны не допустят их преследования как возмездия за содеянное. Правда, руководители восстания все же кое-какое наказание понесли. Но и княжество вместе с тем негласно приняло требования восставших, и, таким образом, можно утверждать, что обещание пойти на уступки было им выполнено. Кроме того, в порядке компенсации оно установило свою власть над богатой деревней, производившей огромное количество высококачественного растительного воска. Так закончился Век свободы деревни-государства-микрокосма.
Сестренка, тот факт, что оценка деятельности Мэйскэ Камэи в нашем крае настолько гибка, что нередко себя же опровергает, можно уяснить хотя бы из того, как он улаживал проблемы, связанные с первым крестьянским восстанием. Он спас наш край от угрозы превратиться в поле битвы между восставшими крестьянами, которых насчитывалось более тысячи человек, и отрядом преследования, посланным княжеством. Однако его действия в результате привели к окончанию Века свободы. И с тех пор резкой критике со стороны деревни-государства-микрокосма подвергался и плюралистический смысл его поступков, и плюрализм, лежавший в основе его человеческих качеств. Постепенно отрицательная трактовка его образа получала все больше распространение, и в конце концов для жителей нашего края он превратился в Мэйскэ-сан – Духа тьмы. Власти княжества тоже чувствовали, что Мэйскэ Камэи человек, с которым нужно держать ухо востро: об этом рассказывается в одной из легенд.
Однажды, когда из княжества впервые после восстания прибыли, чтобы ознакомиться с положением дел в долине, важные сановники, Мэйскэ Камэи приказал в разных местах на горных склонах, окружающих деревню, подготовить все необходимое для устройства фейерверка. Мэйскэ объяснял, что фейерверк призван продемонстрировать покорность представителям княжества, но на самом деле предпринял это с единственной целью – скрыть те места, откуда были произведены ружейные залпы перед встречей предводителей восстания и командиров отряда преследования. Во время фейерверка, преследовавшего эту тайную цель, Мэйскэ Камэи, тогда еще юноша, простодушно радовался невообразимому шуму, который он произвел...
– Значит, вот так вы оцениваете плюралистичность Мэйскэ Камэи... У ребят из моей театральной группы такая трактовка, несомненно, вызовет интерес, и они ее обязательно обыграют. Но поскольку, как говорят, я нахожусь в кровном родстве с ним, мне положительная оценка деятельности Мэйскэ Камэи представляется сомнительной.
Когда режиссер, серьезно, казалось бы, взвесив мои слова, заявил это, у меня, сестренка, буквально дух захватило от возмущения; а он, будто сознательно наслаждаясь произведенным эффектом, продолжал спокойно вышагивать по дорожке, проложенной вдоль канала.
– Я тоже не считаю, что на этапе улаживания проблем, порожденных первым восстанием, полностью раскрылся сложный, скрытный характер Мэйскэ Камэи. Однако, как я говорил вам и актерам, никто не станет отрицать его роль во втором восстании и оспаривать его самобытность, наложившую отпечаток даже на третье восстание, вспыхнувшее после его смерти и названное «восстанием против кровавого налога». Проявив себя незаурядным дипломатом, Мэйскэ, играя на публику, применял собственную стратегию и тактику, тем самым устраивая борющимся крестьянам основательнейшую встряску – не часто такое в жизни испытаешь.
– Но, может быть, в Мэйскэ Камэи просто скрывался некий стихийный талант – о чем, кстати, говорит употребленное вами не особенно лестное выражение «играя на публику»? Мне, хоть я и театральный деятель, все равно не хотелось бы в оценке его исходить только из того, что этот лидер восставших, «играя на публику», проявил себя блестящим режиссером. Его посредничество, которое привело к окончанию Века свободы, уже само по себе, как вы говорили, достойно осуждения. Я бы назвал его действия пораженческими.
– Если у нашего края и была возможность еще немного продлить Век свободы и сохранить полную изоляцию, то она заключалась лишь в том, чтобы позволить отряду преследования, поджидавшему восставших на границе с княжеством, перестрелять эту тысячу крестьян, а потом приказать боевому отряду нашей деревни истребить и преследователей. Но было ли это выполнимо? Мэйскэ Камэи, совершенно верно рассчитав: нет, невыполнимо, принял единственно правильное решение – покончить с Веком свободы. И вы называете это пораженчеством? Отдав наш край под власть княжества, Мэйскэ в конце концов пришел к тому, что сам поднял против него мятеж. Хотя и понимал, что никаких перспектив у него нет. Если же пойти дальше и увязать его действия с последующим ходом событий, которые привели к третьему восстанию, то можно с полным основанием утверждать, что Мэйскэ Камэи обладал исключительной политической прозорливостью. Что же касается того, как закончился Век свободы, то разве не проявились и в этом выдающиеся дипломатические способности Мэйскэ Камэи, благодаря которым наш край, на много лет ушедший из-под власти княжества, снова влился в него, не понеся никакой ответственности за свое прошлое? Всякий раз, когда Мэйскэ Камэи выступал против властей, действия его были крутыми и решительными. Вы, должно быть, видели хранящуюся в школе «круглую циновку с воззванием»?
– Я тоже вспомнил о ней после того, как узнал недавно, что нашу деревню называли Камэмура. Мэйскэ Камэи, несомненно, было известно это название, и, я думаю, его метафорический смысл он воспринимал так же, как все остальные жители долины. Именно поэтому циновка не была круглой, хотя и называлась так. Она совсем не походила на те, что рассылались во время восстаний в других местах. Я обратил внимание – она имела форму кувшина! На циновках обычно по кругу писали названия деревень, которые призывали примкнуть к восстанию. Может быть, таким способом хотели подчеркнуть, что ответственность между всеми участниками распределяется поровну? Однако на воззвании Мэйскэ Камэи в центре, окруженная названиями других деревень, стояла четкая надпись: «Деревня Авадзи». Не зря, видно, власти больше всех преследовали именно Мэйскэ Камэи. Я долго недоумевал – к чему такая бравада? И только метафора – погребальная урна – подсказала мне догадку: названия восставших деревень повторяли на циновке контур кувшина, внутри которого помещалось название нашего края. Как бы взывая к потусторонним, темным силам, Мэйскэ хотел подбодрить отчаявшихся, забитых крестьян. Придя к такому выводу, я решил прочесть показания человека, у которого вызрел этот замысел. Но они оказались такими жалкими и беспомощными: «Это еще неизвестно, входил ли я формально в число руководителей восстания – я действительно отправился на их сборище, но когда пришел, совет уже начался...» И подобные жалкие оправдания повторялись без конца.
