Но люди, занятые собой, ее не слушали…
— Ара, думай, что говоришь! — горячился Самвел. — С тех времен, во всем Карабахе стоят три мечети. Три! А армянских церквей больше чем двести! Так чья эта земля?
— Вы еще хачкар вспомните! — возмутился Сеид.
— Что такое хачкар? — прорвался от окна Нюма.
— Христианский крест из камня, — проговорила Евгения Фоминична. — У меня есть из туфа, маленький. Сувенирный.
— Его вырубают из камня только армяне! — со значением поднял палец Самвел. — Между прочим, и это придумали армяне.
— Клянусь, вас послушать, порох тоже придумали армяне. И телефон! И лампочку Ильича. И самого Бога, — засмеялся Сеид.
— Нет. Бога придумали евреи, — уступил Самвел. — А хачкар придумали армяне.
— Тогда что придумали азербайджанцы? — не отвязывался Сеид.
— Азербайджанцы? Они придумали, что Карабах именно их, — Самвел озорно подмигнул и добавил: — У меня есть тост!
— Нет, это какой-то сумасшедший дом, — лепетала Евгения Фоминична. — Лаура, ты хотя бы…
— Все, все! Только чай, — Лаура принялась разливать по стаканам коричневую густую заварку. — Садитесь, Самвел Рубенович! Евгения Фоминична, Наум Маркович… Собачку не приглашаю, сама придет.
«Ну, Лаурка, ну дура, — Точка тяжело дышала. — Еще меня унижает! Да! Мы приходим сами, мы не гордые. Поэтому и уживаемся со всеми… Думает, я не поняла, о чем она разговаривала с Самвелкой на кухне по-армянски? Мы, собаки, понимаем язык всех людей на земле. Это людям нередко нужны переводчики. За исключением тех случаев, когда они собачатся между собой. А нам, собакам, переводчики не нужны… Конечно, маленькую собачку каждый может унизить! А сама? Каждый день испытывает унижение. Учит азербайджанских детей музыке и боится признаться, что армянка. Родители знают, что она армянка, и делают вид, что не знают. Именно это ее унижает… Конечно, я подойду к их столу. Хотя, признаться, бакинская пахлава меня не прельщает…»
Самвел прислонил к стене ноющую спину и поднял рюмку с водкой, в ожидания к себе внимания.
— Ара, хватит! Уже с ног падаете! Садитесь, пейте чай! — сердилась Лаура.
— Без тоста не сяду! — упрямился Самвел. — Хочу сказать за себя и за Наума Марковича…
Нюма вскинул брови. Его мягкий лоб собрал глубокие морщины, а глаза забавно забегали, придавая лицу наивное удивление.
— …за Нюму Бершадского, — поправился Самвел. — У человека… если он не совсем дурак, в жизни мало радостей. А у пожилого человека, и того меньше — день прожил, уже радость…
— Самвел Рубенович! Я тоже немолода. Но моя жизнь сплошная радость, — Евгения Фоминична повела головой. — Надеюсь, я вас не обидела?
— Вы?! Боже упаси! — Самвел запнулся. — Даже обратись вы ко мне «Самуил Рувимович», я бы не обиделся.
Евгения Фоминична обернулась к Нюме и укоризненно погрозила пальцем. Нюма пожал плечами и развел руки, такой, мол, человек этот Самвел…
— У армян болезненное самолюбие, — не удержался Сеид.
— А ты молчи! — прикрикнула Лаура. — Мы будем, наконец, пить чай?
«Вот именно! — тявкнула Точка. — А главное, чем Самвелка будет закусывать?!»
— Нет, я все же скажу! — не сдавался Самвел. — От своего и Нюминого имени! Дорогой Сеид! Радость, которую ты доставил нам с Нюмой, можно сопоставить только с радостью армян от победы Суворова над турками под Измаилом.
— Молодец! — приободрился Нюма. — Но почему армян? Вся Россия радовалась.
— Потому, что знаменитый Суворов был наполовину армянин. Его мама носила чисто армянскую фамилию Манукова! — важно пояснил Самвел.
— Ара, хватит, вы тоже, честное слово, — не выдержала Лаура. — Опять начинаете?! Суворов-Муровов… Чай совсем остыл.
— Подожди, женщина! — осадил Сеид. — Обо мне тост! Говорите, Самвел.
— Я что хочу сказать, — Самвел посмотрел на рюмку, перевел взгляд на Точку и вздохнул. — У нас с Нюмой была одна радость… Эта собачка! Клянусь, была бы она человек, я бы на ней женился…
— Я бы тоже! — Нюма поддержал общий смех.
«Нужны вы мне, старые клячи! — Точка присела от неожиданного внимания к себе. — Может, этой сучке, моей маме Джильде, вы бы еще и подошли, но мне?! С вашей гречневой кашей на воде! Извините!»
Волоча по паркету хвостик, собачка заползла под стол и затаилась, как разборчивая невеста…
Самвел поднял руку, призывая к тишине.
— Когда собачка пропала, мы с Нюмой думали, сойдем с ума от горя, — продолжил Самвел. — Но ты, дорогой Сеид… Не знаю, каким образом… Вернул нас к жизни. И несмотря на сегодняшний, не рождественский спор, ты, Сеид, навсегда занял место в моем сердце. Как и многие твои единоверцы в Баку, которые помогали лам выбраться из того ада…
— Сеид! — громко вскрикнула Лаура, упреждая порыв мужа восстановить справедливость…
Неожиданно Самвел всхлипнул, пытаясь сдержать слезы. Стекло дробно зацокало о зубы. Все, и Точка со всеми, одобрительно наблюдали, как светлела боковина рюмки, избавляясь от содержимого…
Точка обегала подтаявшую наледь и останавливалась, в ожидании, когда Нюма и Самвел последуют ее путем… «Ах, умница, ах молодец!», — бормотали подвыпившие соседи, радуясь надежности своего проводника. Пролаяв раз, другой, собачка устремлялась дальше…
— Слушай, ты веришь? — вопросил Нюма.
— Не-а, — ответил Самвел, стараясь ступать тверже. — У меня даже спина ныть перестала, клянусь Точкой. Интересно, она сама найдет дорогу домой?
— Найдет, — проговорил Нюма. — Все собаки — просто собаки, а наша Точка — хо-о-орошая собака…
Так, лепеча разную чепуху, они перебирали ногами снежные катыши, слепо следуя за своим поводырем.
— Знаешь, — Нюма взял Самвела под руку, — я вот, думаю… Всё на свете рано или поздно погибает. Даже камни превращаются в песок. Так и люди. Мало того, что человек умирает, обращаясь в прах. Все человечество к этому идет. Людей разделили на разные нации с одной целью — чтобы они уничтожили друг друга. Сами! Без атомной бомбы и разных катастроф, от которых есть еще шанс кому-то где-то выжить. А если «сами» — всем конец! В итоге! Все предопределено. Пусть люди придумывают разные космические штуки, разные искусственные планеты. Все равно им не выкрутиться. Если люди не поймут, что нет никаких наций, никаких разных религий, а есть одна семья… Как ты думаешь?
— Ара, я давно предполагал, что ты дурак, Нюма, — ответил Самвел.
— Почему?! — Нюма выдернул руку из-под мышки соседа.
— Ты слишком добрый. Это первый признак глупости. Все тебя обманывают, оставляют в дураках. А ты не замечаешь, потому что ты и есть дурак. Это во-первых! Во-вторых, ты стараешься никого не обидеть, всех помирить. Это еще один признак глупости…
— Например?! — нервно выкрикнул Нюма и остановился.
Остановилась и Точка. Обернулась с упреком в глазах — такая студеная ночь, а вы, алкаши, едва плететесь по Кировскому проспекту…
— Например?! — еще громче выкрикнул Нюма.
— Зачем ты стал всех уговаривать поехать в Комарове встречать Новый год? Ведь Евгения Фоминична хочет быть там только с тобой…
— Как?! Она сама предложила отметить Новый год вместе, на даче, — растерялся Нюма.
— Она тактичная женщина, — Самвел покачал головой, упрятанной в капюшон. — Ей чужие люди во как надоели! Она хочет побыть именно с тобой. Хотя бы под Новый год. А ты?! Стоишь в прихожей, в этом капюшоне, как «Ку-клукс-клан», и требуешь дать слово поехать в Комарово! Ну?! Не дурак ты, со своей добротой? У Лауры чуть обморок не случился, клянусь Точкой!
«Хватит мной клясться, старые костыли! — пролаяла Точка. — Лучше бы дверной замок дома починили, опять сбегу куда-нибудь, будете знать. А то клянутся мной, а беречь не берегут!»
Пользуясь моментом, Точка присела по-бабьи и прыснула в снег короткой струйкой. В холод особенно тянет облегчиться, ничего тут стыдного нет.
Самвел и Нюма, отвернувшись к стене дома, в котором когда-то жил пламенный большевик Сергей Миронович Киров, последовали ее примеру, благо проспект был пуст, а единственный подслеповатый автомобиль тормознул на перекрестке у кровавого глаза светофора.
Нюма привел себя в порядок, затянул змейку плаща и проговорил:
— Почему ты меня обижаешь? И тогда, после возвращения из больницы, вдруг наговорил мне гадости. И сейчас.
Самвел также привел себя в порядок, поправил сползший капюшон и ответил:
— Потому, что я умный армянин. Еще в больнице… я старался продержаться подольше. «Карантин-шмарантин». Никакого карантина не было… Хотел, чтобы ты от меня отвык. И сейчас тоже. Чтобы ты на меня очень разозлился…
— Почему? — Нюма вновь остановился.
— Когда меня выгонят из комнаты в твоей квартире… И я уйду… Не знаю куда — в Америку или в другое место… Я хочу, чтобы ты сказал: «Очень хорошо! Этот Самвел — неблагодарный сукин сын». И тебе будет легче на душе… Потому, что я тебя люблю.
