— Убейте ее, молодой человек из России, — раздался за спинами собравшихся глухой невеселый голос. Все обернулись. У дверей стоял князь Петр в надетом на голое тело золотошитом мундире и с пузырем льда, приложенным к желчному пузырю.
— Убейте ее. Это надо сделать, и у вас нет другого выхода. Вы спасете меня, хотя на меня вам, наверное, наплевать. Вы спасете союзный вашему отечеству народ, ибо этот контракт — смертный приговор княжеству. Вы спросите — почему я? Во–первых, вы уязвлены этой тварью бесконечно сильнее, чем кто–либо другой. Во–вторых, вы — в отличие от прочих — лицо абсолютно частное. Вам легче будет скрыться после того, как вы совершите мщение. Сделайте это. Княгиня тоже просит вас об этом.
— Но моя голова…
Князь страдальчески поморщился.
— Это недоразумение. Имелся в виду ваш мозг, то есть… ну, вы понимаете, княгиня хотела побеседовать с вами на славянские темы. В переносном смысле голова, в переносном! Убейте. Поверьте, жизнь моя сделалась несносна и непереносима.
В руку Ивана Андреевича само собою переползло из волосатых лап пана Мусила шестиствольное чудо имперской оружейной промышленности.
— Это нужно сделать немедленно, — опять взял дело в свои руки торговец. — Мадам сейчас почивает. Слуги или подкуплены, или арестованы. Вас никто не остановит. О будущем не беспокойтесь, вы не только останетесь живы, но и сделаетесь обеспеченным человеком. Иван Андреевич начал подчиняться командному голосу, встал, волоча по воздуху тяжелый пистолет, направился к двери. Князь Петр уступил ему дорогу. Во дворе (прокуренный киноподвал находился, оказывается, в княжеской резиденции в Стардворе) Иван Андреевич увидел автомобиль, за рулем сидел тенор.
Откуда–то с первого этажа донесся медный лепет невидимых часов. Они жаловались на то, что заняты заведомо бессмысленным трудом.
Все находящиеся в комнате посмотрели на массивный ящик красного, но некрасивого дерева с тусклым висячим маятником внутри. Кабинетный хронометр был мертв. Воистину, время остановилось в правительственной келье.
Пан Мусил нехорошо переглянулся с графом Конселом, сэр Оскар сделал трагические глаза Луиджи Маньяки, а потом все вместе обратили взоры на князя.
— Чаму ён нейдзе? — громко сказала княгиня. Подражая эрцгерцогу Фердинанду, она (втайне, конечно) стремилась сделаться покровительницей, а может, и повелительницей балканских славян. Для того, чтобы постичь душу народа, надо изучить его язык. Поскольку народов славянских было много, она принялась учить сразу все языки, ни секунды не сомневаясь, что добьется успеха на всех фронтах. Немка, что и говорить.
Князь Петр считал, правда, что под видом всех этих волосатых второкурсников Загребского университета к ней шляются все новые и новые любовники. Как ни странно, в данном случае он был неправ. Княгиня строго разделяла слово и тело. К своей будущей политической роли она относилась очень серьезно. Не менее серьезно, чем эрцгерцог к своей. Он хочет из двуединой монархии сделать триединую, германо–венгеро–славян–ское государство. Прекрасно, она будет ему в этом помогать. Фердинанд станет в этом деле заведовать кнутом, она пряником. Если же его убьют, она готова была взять на себя и его долю исторического дела. Влияние Ильва будет расти, он станет балканским Пьемонтом. Если, конечно, пристрелят эту кошмарную развратную тварь. Которую ненавидит даже собственная сестра. Правда, тоже кошмарная. Неужели сегодня?
Почему же так долго?! От дворца до дворца сто секунд езды на машине.
Но вот наконец шаги в приемной. Княгиня встает несколько неровно, несмотря на бесчисленные тренировки. Князь отнимает от левого соска ледяную подушку. Присутствующие, как им и положено, замирают.
Дверь, обе высоченные створки, нараспашку! В окружении лакеев и гвардейцев стоит окровавленный тенор. Что–то он сейчас пропоет.
— Ну что же вы, молчать не сметь! — мучительно взывает князь. — Она мертва?!
Окровавленная голова поворачивается отрицательно и медленно, чтобы не расплескать то, что еще осталось внутри.
Немая, но очень шумная сцена. Скрипит паркет, стучат каблуки, вспышки кашля повсюду. Руки жестикулируют, хватаются за голову, за горло.
Наконец подробности: этот, казалось, затравленный открывшейся правдою секретарь шарахнул тенора рукоятью пистолета по голове, выкинул из машины и удрал на огромной скорости. К западным воротам. Князь с истерическим стоном с размаху нанес удар ледяным астероидом по албанскому побережью и отломил итальянский каблук. Смятение в кабинете. Некому даже выставить вон любопытных слуг. Очень чувствуется отсутствие трезвого человека, такого, как начальник полиции.
Невнимательный обмен невнятными мнениями. Кто–то говорит, что отчасти готов к такому повороту события. Слишком легко этот юноша согласился на убийство любимой (хотя и отвратной). Порой судьба неповоротлива, а порой… Что же теперь?
За неимением вооруженных властью деятелей за дело взялся оружейник. Пан Мусил прикрикнул на лакеев, и дверь затворилась. Он же велел дежурному офицеру организовать погоню. Телеграфировать в Зборов, Чап–лич и другие крупные села на Чишском тракте, чтобы немедленно и всенепременно задержали одинокого автомобилиста.
Живьем, обязательно живьем, — подсказал сэр Оскар. Князь опять затеял ходьбу вокруг стола.
— Жива, жива, она же жива! Но теперь она уедет, проснется сейчас — и уедет. И увезет все бумаги. Я не посмею ее задержать.
Княгиня Розамунда со вполне понятным отвращением смотрела на мужа.
— Не увезет, — успокоил его пан Мусил. — У мадам Евы сильная простуда, подхваченная во время ночной гонки из Тёрна. Она панически дорожит своим здоровьем и проведет в постели не менее трех дней. Делес, этот борец за черномазые права, при ней неотлучно.
— Как он умело скрывал свой союз с нею, — продолжал хныкать князь, — если бы не мадмуазель эта противная, вы бы так и не догадались, что он ее сообщник и киношник, дураки!
— То, что он имеет отношение к грязным махинациям в сфере кино, мы знали уже давно, тем не менее… Князь махнул на оружейника ледяным пузырем.
— Почему же он сразу не уехал в Париж, как только получил текст контракта с подписью?
— Он не хочет ехать без своих коробок с кинопленкой, а их около сорока. С таким хозяйством не прошмыгнешь незаметно. Ведь его вы посмели бы задержать, Ваше Высочество? — тихо отомстил князю пан Мусил. Князь обиженно кивнул, судорожно вздохнул, в очередной раз прошелся по кабинету. Подойдя к портняжному манекену, грубо толкнул его пальцем в грудь, как бы спрашивая: а ты кто такой? Манекен некрасиво упал. Его Высочество резко обернулся.
— А офицера этого вы так и не сумели найти?
Пан Мусил поклонился почтительно, но ответил весьма
твердо:
— Его искал господин Сусальный. Вы это поручили ему. Я лично не имею к этому ни малейшего…
— Хорошо, хорошо, — жалобно замахал рукою князь, не имевший сил ссориться, — однако меня беспокоит, как бы он нам… как бы это сказать… не повредил.
— Как? — усмехнулся граф Консел.
— Он может рассказать всю правду о съемках. О том, как он играл роль эрцгерцога в… нехорошей фильме. Ведь он как две дробины схож с Фердинандом.
— Без грима не слишком, — заметил сэр Оскар.
— Но все же, — продолжал ныть Его Высочество, — если пойдет такой слух…
— Опасным он может стать лишь тогда, когда дойдет до императора. А вы. Ваше Высочество, можете себе представить, чтобы на прием к императору мог проникнуть провинциальный, вечно полупьяный комик?
— Тем более в ситуации, когда никто из придворных этого не хочет, — поддержал пана Мусила граф.
— А…
— А если он начнет рассказывать о своих похождениях по трактирам, его просто–напросто отправят в сумасшедший дом, — радостно подвел итог общему мнению Луиджи Маньяки.
— Кстати, господа, а что сделалось с господином Сусальным? — раздался голос княгини.
— Он бросился под поезд, — пожал могучими плечами сэр Оскар.
— После того, как господин Пригожий… — начал оружейник.
— А куда он, собственно, теперь едет? Разговор, по трусливой княжеской тропе вильнувший в сторону, не мог не вернуться к сегодняшнему беглецу, и произошло это в вопросе доселе молчаливого капитана Штабса. Пруссак как–то посерел и зачах в последние дни. Им недовольны были в Берлине, им пренебрегали в Ильве. Сегодня никто не ждал от него разумного вопроса. Но еще меньше от него ждали ответа, который он дал на собственный вопрос:
— А ведь он, господа, поехал в Сараево.
— Сараево?!
— Сараево.
— Да, завтра, двадцать восьмого числа, эрцгерцог Франц — Фердинанд въедет в город, и господин Пригожий убьет его.
— Он не успеет добраться до Сараево, — с надеждой сказал пан Мусил.
