В конце мая, нежарким днем, поезд «Санкт-Петербург—Саратов» подходил к Тамбову.
Его уже поджидали внушительные женщины тамбовщины, в основном бывшие и настоящие труженицы Мичуринского прядильного комбината, торговавшие в проходящих поездах косынками из козьего пуха, поясами из собачьей шерсти и пёстрыми, жизнерадостными гетрами из шерсти овечьей. К лету ассортимент пополнялся шарфами и носками из ириса и хлопка. Привычно распределившись по длине поезда, чтоб у каждой был свой кусок торгового пространства (давно договорились, выскочек опускали жёстко), тамбовские женщины, навесив на руки товары, готовились к сеансу. Анна, уже стоявшая в тамбуре с лёгким чемоданчиком, подумала, что на обратном пути надо непременно что-нибудь купить. И товары, и торговки выглядели аппетитно.
Алёну, невысокую русоволосую женщину, широко и щедро улыбавшуюся навстречу всему поезду, Анна приметила ещё в окне вагона. Та, в белом плаще и белой кофточке в мелкий чёрный горошек, спешила по перрону вместе с высоким, плотным, краснолицым мужчиной лет шестидесяти. Тот был одет представительски: коричневый костюм, галстук. Но и без костюма было видно за километр, что это настоящий, коренной начальник, да не тот, что оторвался от почвы и висит в чиновном небе, как надутая жаба, оторванная игрою судьбы от родного болота навсегда и оттого вечно угрюмая и неизреченно злобная, нет! То был подлинный начальник земли, мужичок с кулаком, с матерком, из тех, что весь день мечется около своего дела, а вечером, медленно, сладострастно выпив стакан водки, валится спать без снов.
– Аня! – воскликнула Алёна. – Вот точно как Яша написал – говорит, чёрненькая, изящная, на француженку похожая. Давайте ваш чемоданчик Пете. Это Пётр Иванович Касимов, директор нашего завода… Весь Горбатов наш стоит на трёх Петрах – мой Петя, муж мой Огурчик, Пётр Иванович да Пётр Степанович, директор школы. Они же со мной вместе – депутаты совета. Так что принимаем вас на высшем уровне. Добро пожаловать!
– На машине сейчас, – сказал Касимов. – Часа полтора.
– Он лишнего у нас не говорит! – залилась смехом Алёна. – Ну как доехали?
– Так, ничего. Храпят все, как обычно, – отвечала Анна. – Обратно поеду – у ваших женщин что-нибудь куплю.
Касимов издал носом звук неодобрения.
– Здесь, Анечка, ничего не надо покупать, тут цены космические, для проезжающих. Что вам надо – мы вам достанем.
– Носки – сорок рублей, – фыркнул Касимов. – Косынка – сто!
– Всего? – удивилась Анна. – Всего сто рублей за косынку ручной работы из настоящего козьего пуха?
– «Всего сто рублей»! О, столичные жители! У нас на сто рублей, – заметила Алёна, – неделю прожить можно.
– Это без водки. Если. – сказал Касимов.
За рулём пожилой белой «Волги» – официальной машины поселковой администрации – сидел Василь Палыч, настоящий водила, чьи предки, видно, были тоже из племени извозчиков. Он что-то тихонько напевал под нос, замечал «хорошо – не жарко», предупреждал: «щас немножко потряхнёт» и казался человеком, полностью и с удовольствием совпадающим со своим занятием. Но и вся обстановка, в которую попала Анна, излучала это счастливое совпадение: ничто не лезло вон из кожи, чтоб заявить о претензиях, поманить, обмануть, ничто не притворялось ничем. Всё как-то ровно, чётко укладывалось в свои места и границы.
– …семьдесят восемь километров, – говорила Алёна Анне, сидевшей рядом с нею на заднем сиденье. – По дороге ничего особенного не будет. Волка не ждите.
– Волка, какого волка?
– Ну как, – тамбовского.
– Жалко, – засмеялась Анна. – Я думала посмотреть, что за зверь такой.
– В городе памятник ему есть и ресторанчик открыли – «Тамбовский волк». Огурцы там наши идут хорошо. А так я восемь лет здесь живу – волка не видела.
– Я видел! – отозвался Василь Палыч. – В прошлом году с тестем на охоту ходили, десять кэмэ от нас. Сели на опушке позавтракать – он вышел, посмотрел, ушёл. Деловой такой, ё! И спокойный, слушай, – посмотрел, как инспектор, строго так, повернулся и пошёл начальником главка. Никакого мандража тебе. А у нас два ружа было – ему пофиг.
– Тамбовский, – одобрительно заметил Касимов.
– Так вы на сколько дней? – спросила Алёна Анну.
– Как писала, – на три. Больше никак.
– Да, спасибо вам огромное за статью про Лиличку. Всё у вас так точно, так обстоятельно получилось. Я так плакала… Нет, не от вашей статьи конкретно, а просто – жизню вспоминая. Это у нас Касимов любит говорить – «Эх, жизня!»
– Какие у вас женщины проворные – столько навязали, так бойко торгуют. А до Тамбова ничего не продавали.
– И после Тамбова ничего не будет. Это же наши тамбовчанки, их знать надо.
– Да! – возрадовался Василь Палыч. – Наших баб не аист приносит, а вертолёт! Они прям от пелёнок с пропеллером!
– Я привезла тетрадь вашей подруги Розы – вдруг она вам нужна.
– Какая тетрадь, Анечка? Что в ней?
– Красная тетрадь, записки Розы.
– О чем?
– О жизни там… о Боге, – нехотя сказала Анна.
– Господи, что Роза, бедняжка, могла знать о жизни? Она по-людски-то и не жила никогда. Всё какие-то отвлечённости. Книжная девочка. Ну и что там, в этой тетради, умное что-нибудь?
– Умное, только… безумное.
– Хорошее определение! Верю! Похоже на Розу! Ну и везите назад эту тетрадь, покажите в Питере учёным людям. А на что это нам в Горбатове? Роза нам помогла по-настоящему, когда зимой посылку мне прислала. Представляете – получаю диски, фильмы, все на криминальную тему, «Менты» там, «Агент национальной безопасности», «Тайны следствия»… Упакованы, запаяны как следует. Открываю – в каждой коробочке деньги. Пятитысячные купюры. И записка – благодарит за дружбу и просит потратить, как я пожелаю. Триста тысяч!
– Зимой послала?
– Зимой. Дней за десять до… как чувствовала, голубка моя. Мы в клуб плазменную панель купили, Октябрь Платонович диски из города возит и лекции читает. Это наша знаменитость – Октябрь Платонович. Я вас познакомлю обязательно.
– А Роза Борисовна была у вас когда-нибудь?
– Нет, никогда. Она ведь никуда не ездила. Разве к Марине в Москву. Даже ни разу на море не была. Говорила, что ей неинтересно, я, правда, думаю, что тела своего очень уж стеснялась. Дурочка. А что тело? Говорят, просто машина для перевозки души.
Поля. Перелески. Пустота. Покой.
– Как у вас губернатор? Приличный? Горбатовцы помолчали с несколько отсутствующим выражением лица.
– Да они все из одного инкубатора, – наконец улыбнулась Алёна. – Раньше покорявей были, сейчас пополированнеи, что ли. Огурчики наши в администраторскую столовую берут, и славбогу.
– Не, щас нормальное начальство пошло. – встрял Василь Палыч. —Такое… ну, понятное, что ли. Они кушать хотят, и мы кушать хотим. Идей никаких нету.
– Зато случись что, и власти нету, – ответила Алёна.
– Да чего случиться-то у нас может? В Моршанске революция, что ль, случится?
– Маньяка семь лет ловили, ни хера не шевелились, – пробурчал Касимов.
– Дак нашли же, – ответил Василь Палыч.
Горбатов располагался на невысоком, пологом холме, под которым, наполовину его обегая, проворно текла речка Мураша, чтобы принести свои воды, цвета крепкого чая, в реку с таинственным, полусонно-царским названием Цна. Красную пятиглавую церковь с золотыми куполами, церковь Михаила Архангела, было видно издалека. Вокруг Горбатова расстилались возделанные поля, сверкали на солнце большие застеклённые парники. Пора цветения садов была в самом разгаре, да ещё зазвонили к вечерне, и Анне стало даже как-то неловко от полновесного благодушия картинки.
– Ко мне на Кирпичную, – скомандовала Алёна. – Устроитесь, потом погуляем, ладно?
Когда машина остановилась возле невысокого зелёного забора и седоки вышли на воздух, в конце улицы появился классический мальчик с хворостиной, гнавший стадо гусей. Одинокий беспокойный петух, гулявший по дорожке, завидев такое дело, вспорхнул обратно на забор: как бы ни была завышена его мужская самооценка, с врождённой начальственной важностью гуся она сравниться не могла. Алёна заметила взгляд Анны и засмеялась:
– Что, городской житель, поди, и гуся сто лет не видели?
– Ага.
– А мы в Горбатове птицу уважаем. У всего Горбатова подушки пуховые, и ни одна калитка не скрипит – гусиным жиром смазаны.
На участке Алёны стояли два дома: старый деревянный, крашенный в оранжевый цвет, с мансардой и верандой, и новый, из белого кирпича. К нему вела дорожка, обсаженная тюльпанами. Касимов и Василь Палыч, почтительно сопроводив женщин до кирпичного дома, откланялись, причем Касимов кивнул так, будто что-то солидно подтверждал. На зелёном крыльце Алёну и Анну поджидала группа домашних: полноватый молодой человек лет тридцати с простодушным выражением лица, крепкая тётка, вся в родинках, в косынке и клеёнчатом фартуке, и маленькая девочка с высоким лбом, смотревшая строго и величественно, как настоящая хозяйка.
