Один-два танца, коктейль, знакомство с догами, примерка новых одеяний и украшений и в заключение урок, преподанный Касторским: "Музыка тела". Подушечками пальцев Ириша проводила по всему Сашиному телу, и легкая дрожь пронизывала ее. Касторский сидел на диване и внимательно следил за происходящим.
Ириша, казалось, сумела едва заметно подкрасться к душе Сашеньки, затронув в ней чувственные струнки и обнажая ее все больше и больше. Сама того не замечая, Сашенька быстро включилась в игру, испытывая наслаждение и понимая, чего от нее хотят, загораясь желанием приблизить неизвестность, притягательную и захватывающую.
Я по рассказам (потом мне удалось выслушать и Сашеньку, и Касторского) отчетливо представил себе эту дьявольскую сцену. (Я понимаю, что закон не преследует сексуальные меньшинства, не пресекает мужеложство и лесбиянство, но в моем сознании они по-прежнему остаются пороками, одними из видов разврата. И мне было, с одной стороны, жалко девочек типа Ириши, а с другой стороны, я не выносил отвратительную корыстную направленность действий и поступков людей типа Касторского.)
Мягкая, тонкая, податливая Ириша вначале вела партию. Рассыпанные золотистые волосы касались Сашенькиных ног, а нежные руки в красном мерцающем свете, должно быть, ласкали партнершу, вызывая в незнакомке эротические предчувствия. Вскоре Сашенька ответила более решительными движениями, обнаруживая свой темперамент, сверкающая и сильная, она будто перехватила инициативу, и Ириша робко пошла за ней, поощряя подругу к более смелым действиям. В какое-то мгновение тихая музыка сменилась более громкой, сексуально окрашенной, теперь уже были слышны стоны, но они-то и довершили резкую перемену в развитии интриги по замыслу мэтра. Касторский пристально следил за вспыхнувшим светом в зрачках возбужденной Ириши, видел, как растерянно-смущенный взгляд Сашеньки зажегся яростным и даже злым пламенем. И то сопротивление, которое оказала Ириша, ориентируя подругу на сдержанность ласк, затем долгая пауза в музыке и поощряющий взгляд Касторского — все это открыло в Сашеньке какой-то клапан, и она будто растворилась в подруге, и Ириша будто утонула в ней, их головы соприкасались, а шелковистые волосы, золотистые у Ириши и иссиня-черные у Сашеньки, перепутались, переплелись. В тот же миг в их глазах вспыхнул совсем иной свет.
Снова заиграла музыка. Догорали пепельно-розовые поленья в камине. Усталая и растерянная, Саша пыталась прийти в себя и широко раскрытыми глазами глядела на улыбающуюся подругу.
— Со мною произошло что-то необычное. Я ощутила себя другой, — признавалась Сашенька. — Это было и высшее наслаждение, и осознание чего-то величественного, непостижимого.
— Я не понимаю, в чем вы меня хотите обвинить, — говорила Ириша Петрову, — что дурного в том, что мы ласкали друг друга?
— А как часто вы употребляли наркотики?
— Очень редко и в таком незначительном количестве, что назвать это потреблением никак нельзя. У нас были совершенно другие цели…
— Какие?
— Мы пытались, и это хорошо понимал Валерьян Лукич, приобрести состояние внутренней пластической раскованности. Мы овладевали новой биоритмической структурой.
— В чем она выражалась?
Ириша замялась. Петров, в свое время с увлечением занимавшийся с несколькими экстрасенсами и освоивший даже некоторые приемы лечения, стал говорить о внутренних законах развития личности, о связи воли, подсознания, удовольствия и страха. Рассказ явно заинтересовал Иришу.
— Значит, наркотик, снимая страх, уничтожает и чувство ответственности. Воля как таковая перестает существовать, она уступает место удовольствию, структурно складывающемуся из отдельных эротических, эстетических и познавательных элементов. И как только это происходит, начинается активный процесс интуитивного поиска нового в самом себе: нового видения мира, новых ощущений, мировоззрения.
— Именно так, — вскричала тогда Ириша. — Вы же все знаете. Вы же совершенно точно обо всем говорите. Когда я впервые испытала эту новую радость ощущений, доставленную мне от энергетической подпитки от плюсового бинома…
— Что такое плюсовой бином?
— Ну это когда однополовая связь… так Валерьян Лукич выражается.
— Продолжайте.
— Так вот, когда это произошло, в меня точно вселился другой человек. Я уже не могла видеть мужчин, не могла даже прикоснуться к ним.
— Вы понимаете, что с вами произошло? — спросил Петров.
— Примерно, — ответила Ириша.
— Не думаю, — проговорил Петров. — А произошло вот что. Под воздействием сильных ощущений эффект удовольствия вытеснил многие другие свойства, присущие нормальному человеку. Порочное удовольствие, потребительская дурная страсть стала единственным вашим жизненным критерием. И самое печальное, приобщившись к разврату, вы стали активно втягиваться в преступления…
— Я никому не делала зла…
— Неправда. Вы пытались развратить Копосову.
— Она сама кого хочешь развратит, — вспыхнула Ириша.
— Вы втянули в свои порочные занятия ученицу ПТУ Зину Коптяеву.
Ириша закусила губу.
— Она сама напросилась…
— После того, как вы ей рассказали, что ее ждет и что она получит у Касторского.
— Разве ее били, насиловали? — уже возмущенно спросила Ириша.
— Хуже. Ей отравили сознание. У нее психическое расстройство. Могу сказать, у вас со здоровьем тоже не все в порядке. Ваша, как вы говорите, новая структура приведет вас к гибели и к нравственной, и к физической. Вы убили в себе личность. Утопили в порочных удовольствиях все свои человеческие качества. Поэтому вы и стали соучастницей убийства, грабежа и других преступлений.
— Я не убивала. Я ни о чем не знала.
— Инокентьев Игорь Зурабович дал другие показания.
— Инокентьев трус, он что угодно мог наплести…
— Не думаю. К этому мы еще вернемся. А сейчас ответьте мне на один маленький вопросик. Каким образом у Саши оказалась дверная ручка Касторского?
Ириша рассмеялась.
— Сашка хулиганка. Однажды она разозлилась и сказала: "Я у него все дверные ручки пооткручиваю". А вечером, когда мы уходили, Касторский принес ей пакет и сказал: "Это тебе". Саша заглянула в пакет. Там была дверная ручка. Как узнал о словах Саши Касторский, мы не знаем. Наверное, у него были подслушивающие устройства.
— Вы же отлично знаете, что были.
— Да, он записывал все, что связано с проявлением чувства удовольствия.
— Он вам давал послушать эти пленки?
— Вы же знаете. Он сам создавал эту своеобразную музыку, когда классика соединялась с сексом…
— Это действовало?
— Не то слово. Это так возбуждало, такой кайф, ты балдеешь моментально.
— И Зина Коптяева слушала эту музыку?
— Она ради этого и пришла.
— И как она реагировала?
— Она так расковалась, даже разнуздалась, что Касторский приостановил сеанс. Он не выносил грубости.
— Касторский к вам не прикасался?
— Нет, почему же? Он иногда ласкал нас. Но в этом никогда не было грубятины.
— Ваши родители знали о ваших занятиях?
— Папе до меня не было дела. Маме тоже, а вот бабушка чувствовала что-то. Она однажды прослушала пленки и устроила истерику, а потом прокляла меня.
— Как это?
— Ну сказала: "Проклинаю!"
— И вас это не задело?
— Очень даже. Я любила бабушку.
— А теперь?
— Теперь тоже. Только ее уже нет.
— А у вас с Сашей никогда не возникало возмущения, предубеждения против Касторского?
— Возникало.
— Причины?
— Он жадный, — тихо ответила Ириша. — Такой же, как Инокентьев. Держал меня на ублюдочном пайке. У Сашки — свои гешефты с драгоценностями, а у меня ничего. Меня одевали, кормили и только. У меня не было будущего. Сашка как-то сказала Касторскому, чтобы он меня обеспечил.
— И что Касторский?
— Он смеялся и говорил, что скоро, через год-два, все кончится в мире прахом, потопом и новым пришествием…
Ириша, так казалось Петрову, говорила искренне, и он слушал ее внимательно, изредка задавая вопросы.
Когда Петров наконец поднялся, Ириша сказала:
— Я ни в чем не виновата. Это они все. Я поняла, что ошибалась. Сделайте так, чтобы меня выпустили отсюда.
Совсем по-другому держалась Саша. Она вела себя агрессивно:
— В чем вы меня хотите обвинить? Лесбиянство — это не наркотики. Не подлежит преследованию. К тому же я не лесбиянка! — Она расхохоталась. — Вы, должно быть, отличаете ласки от нормальных половых связей?
Петров несколько не то чтобы смутился, а замешкался с ответом.
— Я здесь углядел другое. Целую цепь нарушений норм нормальной человеческой жизни. Меня интересуют истоки, причины порока.
— Вас интересует нравственная сторона дела. Я, как вы знаете, философ по образованию. Правда, университет я не закончила еще, но дело не в этом. Так вот, я хочу все поставить на свои места. Ничего безнравственного у Касторского не было. Мы изучали удивительные, беспредельные возможности нашего тела. Некоторые тренируют свои способности к ясновидению, учатся определять болезни, а мы работали в гедонистическом ключе. Касторский утверждает, что удовольствие не только снимает напряжение, но и противостоит злу, разрешает сложнейшие противоречия, излечивает от любых недугов. Касторский показывал результаты своих исследований. Медицинские анализы дали удивительную картину изменения общего состояния девочек после чувственного сеанса. Да, не смейтесь, это самые настоящие сеансы здоровья. Сеансы красоты, если хотите!
