Около двух часов ночи у него кончилась вода, но страдать от жажды не пришлось: почти сразу же Кольке подвернулся явно обитаемый сарайчик, рядом с которым стояла питьевая бочка на колесах. Он наполнил бутылку, напился, а потом с наслаждением сунул голову под открытый кран. Из сарайчика высунулся на шум растрепанный рабочий-таиландец, посмотрел ошалело: кого это, мол, сюда могло занести? — да и убрался от греха подальше. Колька усмехнулся: для бедного нелегала любая мышка за кошку сойдет…
В район блокпоста «Кисуфим» он вышел, когда уже начинало светать. Дальше следовало ориентироваться по обстановке. Колька устроился в удобном овражке и принялся наблюдать. Все вокруг кишело людьми в зеленой и голубой форме. Гражданские, если и появлялись, то все больше под конвоем, в качестве нарушителей. Видимо, патрули сгоняли их сюда со всей округи. Здесь же «оранжевых» загружали в специальные автобусы, которые отъезжали по мере наполнения. В одном из автобусов уже сидели недавние Колькины соседи по офакимской роще.
Колька прикинул возможные варианты. По-всякому выходило, что прежде всего необходимо раздобыть форму. Погладить тут кого-нибудь по голове — сам отдаст… вон их тут сколько слоняется, дурачков. Он стал оглядываться в поисках подходящего «клиента».
— Эй!..
Это ему, что ли? Колька обернулся. Точно… К нему направлялись двое солдат в темно-зеленой форме с автоматами на изготовку. Он вздохнул, кляня себя за неосторожность. Более прятаться не имело смысла. Эх… ну зачем он полез сюда сразу? Ну что было не дождаться следующей ночи?.. Передневал бы где-нибудь, а потом… эх, все беды от торопливости. Он поднялся из своего овражка, демонстрируя пустые ладони и готовясь разыгрывать малахольного.
Военные остановились в двадцати метрах от него. Один из них нетерпеливо повел стволом автомата и что-то потребовал на иврите.
— Не понимаю… — развел руками Колька, гадая, поймут ли они его английский. — Инглиш. Или русский. Извините.
— Русский? — второй солдат, кряжистый малый средних лет с круглой славянской физиономией выступил вперед. — Можно и по-русски. Ты кто такой будешь, а? Откуда тут взялся, один и без конвоя? А ну, выходи по одному, руки за голову… вот так… а рюкзачок пока на месте оставь…
Колька, понурясь, сделал несколько шагов навстречу автоматчикам. О сопротивлении думать не приходилось.
— Погоди-погоди… — вдруг сказал кряжистый с интонацией крайнего изумления. — Это ж Коля Еремеев… ну чтоб мне провалиться! Истинный крест — Коля! Колян, мать твою…
Он закинул автомат за спину, по-медвежьи раскрыл объятия и, широко улыбаясь, пошел на недоумевающего Кольку.
— Не узнаешь? Эх ты, Колян… столько соли вместе съели…
— Виталик? — неуверенно предположил Колька, еще не веря своему везению.
— Ну! — восторженно завопил кряжистый, хлопая себя по ляжкам. — Наконец-то признал, мать твою перемать!
Через пять минут Колька уже сидел в кондиционированном вагончике, а его спаситель колдовал над газовым примусом, заваривая кофе и не переставая причитать по поводу неожиданной встречи. Они оба родились и выросли в Волгограде, но познакомились только в Афгане, где служили в одном взводе. Виталик был на год моложе, прибыл с пополнением, и на старшего опытного земляка смотрел снизу вверх, как и положено салаге. Год на той войне шел за десять, не считая того, что Колькин непререкаемый авторитет основывался далеко не на одном лишь стаже.
Впрочем, Виталик за славой никогда и не гнался. Он был из породы ладных, крепко сбитых, себе на уме мужичков, которых в народе именуют хитрожопыми. В компании их обычно недолюбливают, но терпят за неимением формального повода для недовольства. Они никогда не лезут поперек батьки в пекло, зато, как правило, постоянно толкутся где-нибудь поблизости от того батьки, оказывая вожаку мелкие, но частые услуги, приучая его к своей незаменимости и зарабатывая таким образом достаточно высокий статус, а зачастую и возможность решающего влияния. Но влияние само по себе им тоже ни к чему, просто возле вожака всегда сытнее, легче, безопаснее, «лучше», а следовательно, туда и нужно стремиться, в полном соответствии с монументальным жизненным кредо хитрожопых: «рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше.»
Вернувшись почти одновременно в Волгоград, Колька и Виталик какое-то время крутились в одних и тех же компаниях, но через годик-другой как-то разбежались. Говорили, что Виталик устроился в ОМОН, разгуливает в казенном камуфляже и хвастается хорошими, легкими бабками. А потом с Колькой случилась Геля, и он расстался со всем, что составляло его прежнюю жизнь, включая Виталика. И вот теперь… надо же… Колька покрутил головой, удивляясь изощренной изобретательности судьбы.
— Вот и я говорю! — восторженно воскликнул Виталик, правильно истолковав Колькину мимику. — Думали ли мы, сидя под Кандагаром, что встретимся через двадцать лет на въезде в Газу? Убиться можно… Я тогда и слова-то такого не знал — Газа. И ведь это еще не конец, Колян, ох, не конец…
Он вовремя поймал вспухающий над краем джезвы кофе и ловко наполнил две фарфоровые чашечки. «Каким был, таким и остался, — подумал Колька. — Другие-то, небось, из одноразовых пьют, а у этого фарфор.»
— Настоящий кофе, вареный… — пояснил Виталик. — Местные не варят, ленятся. Бухнут ложку в кипяток и готово. Уроды…
Колька взял чашку. Кофе был и в самом деле хорош.
— Как тебя сюда занесло, Виталя? Ты же, вроде как, по милицейской части пошел?
Виталик витиевато выругался.
— Дурак потому что, — сказал он с досадой. — Сейчас бы уже в майорах ходил. Понимаешь… все тогда куда-то поехали, вся страна. Кто насовсем, кто челноками, а кто на курорты с девками. Да ты знаешь, сам вон уехал. Ну, я и дернулся. Решил — нехрен сиднем сидеть, когда вокруг такое шевеление. Надо искать, где лучше.
— Рыба ищет, где глубже… — кивнул Колька.
— Во-во. Сделал нам паспорта — себе, Нинке и сыну. Менту это просто. В жиды, короче, записались… — Виталик глядел виновато, как солдат, признающийся своему бывшему командиру в собственном позорном дезертирстве. — Представляешь? Тогда про Израиль всякие небылицы плели: мол, пособие дают, жилье и все такое. Ну, я и подумал…
Он ожесточенно хлопнул себя по колену и понизил голос.
— А того не учел, что жиды, они жиды и есть. Уж на что наши хитры, но тут, в Израиловке, они еще покруче наших будут. В России Ваньку-скобаря мылить много ума не надо, а вот попробуй-ка здесь, где все до одного такие же скользкие! Тьфу!..
Колька усмехнулся.
— Ну ты-то тоже не лыком шит. Неужели так никого и не намылил?
— Их намылишь… Нет, конечно, на какие-то бабки я их вставил… — лицо Виталика несколько просветлело. — Хотя бабки, если разобраться, совсем небольшие. По-хорошему, надо было с самого начала отсюда линять. Получить первые пособия и тут же соскакивать. Но у них ведь как закручено, у стервецов: сразу всю пачку ни хрена не дают. По частям цедят, суки, всюду шнобель свой суют крючковатый: где живешь, да что делаешь… Гады…
Он замолчал, вспоминая свои обиды и запивая их горячим кофе.
— Что же ты до сих пор тут делаешь? Сколько лет уже?
— Восемь… — мрачно ответил Виталик. — Прав ты, Колян. Веришь ли, не было месяца, чтобы я домой не собирался. Но тут ведь как… затягивает. Все время говоришь себе: вот это еще сделаю, и тогда уже точно слиняю. Да вот — жалко свои кровные льготы за просто так отдавать. Последний раз думали в мае рвануть. Уже и билеты заказали. А в марте встретил я своего корешка, еще по ОМОНу… да ты его, может, знаешь — Серега Ломов. «Ты, говорит, уже записался?»
«Куда?» — говорю.
«Ты что, — говорит, — с Луны свалился? Набирают части особого назначения. Военная полиция.»
«Не, — говорю. — Я в эти игры не играю. С шахидами воевать себе дороже. Я этого дерьма еще в Афгане наелся.»
— А Лом смеется. «Какие, — говорит, — шахиды? Я ж тебе, — говорит, — русским языком объясняю: особого назначения. Жиды жидов из домов гонят. Были поселенцы, станут выселенцы. И с этой целью, — говорит, — мобилизуют надежные добровольные кадры. И твой, — говорит, — омновский опыт в такой сложной обстановке дороже золота.»
Он хохотнул.
— Самое смешное, что все так и оказалось. Приняли меня сразу, хотя пока и временно. Зарплата отличная, форма, на всем готовом. Страховка. Хотя на фиг она сдалась, страховка — риску-то никакого. Эти мудаки не сопротивляются из принципа. Мол, свои на своих руку не поднимают… — Виталик снова рассмеялся. Смех у него был дробный, как деревянный град. — А какие они мне «свои»? Уж я бы вломил сукам за все-про-все… жаль, не всегда получается.
Колька вспомнил девочку на шоссе и сцепил руки покрепче. Пусть говорит, ничего… слова, они, как вода… стекут, забудутся. Сколько времени ты его не видел? Пятнадцать лет? Шестнадцать? Ну, вот и дальше так будет. Сейчас он тебе поможет и уйдет из твоей жизни еще настолько же, а то и вовсе навсегда. Зачем же тогда откручивать ему башку? — Ни к чему. Нехай себе землю топчет, сволочь хитрожопая… Колька перевел дыхание и тщательно улыбнулся.
