Вот! Напиши свое впечатление. Плохое? Ничего, – приеду спою с гитарой.
А теперь – проза. Просыпаюсь – в номере директор, делает страшные глаза и говорит, что я опоздал на концерт. Сашка спал в другом номере и просил его разбудить. Он тоже опоздал. Но… я успел к своему номеру, а его не допустили и грозятся убрать из весны. Сегодня у меня 2 спектакля и 2 спектакля-концерта (есть у нас и такое). Читаю «Клопа» и тут же, взмокший, бегу в другой театр на «Хвостики» и так утром и вечером. Но… надеюсь, все обойдется.
Пусик! Я не пью, я агнец божий, я праведник, я тебя очень люблю и жду писем. Прикажи всем не болеть! Топни ногой и скажи: «Хватит». Передай громадный привет, и пусть выздоравливают.
В.
‹11› января 1963 года, Алма-Ата – Москва, Л. Абрамовой
Любимый мой лапа!
В поезде не было никакой возможности для написания – трясло, и остановки были короткие. У нас двое отстали, а потом догоняли поезд на ручной дрезине.
Казахов мало, но радио и все остальное заражено великодержавным казахским шовинизмом. Правда, можно научиться и кое-что понимать. После каждого слова они ставят букву «м». Например, казахм, паровозм и т. д.
Только сегодня выяснилось, где мы будем жить, и я тебе послал телеграмму. Гостиница «Казахстан» – самая шикарная гостиница в восточном полушарии. Здесь даже батареи в стенах, не говоря обо всем остальном. Сегодня в одном месте стало течь, рабочие пришли, сломали стену, починили и опять замуровали. Казахи хуже грузин. У тех хоть – деньги, у казахов – нет, и они злее. Почему-то у меня не забирают паспорт на прописку, и я не могу пока его выслать. Солнышко, очень волнуюсь, как вы там оба. И как твоя грудница и вообще все. Не знаю, как посылать письмо, авиа или так. Сегодня пошло авиа. Я, наверное, позвоню твоему папе. А то очень долго ждать ответа. Дальнейшее пребывание обещает быть скучным. Вот пока и все.
Целую тебя, люблю очень и уже страшно соскучился. Поцелуй парнишку нашего, и всем привет.
Володя.
‹12› января 1963 года, Алма-Ата – Москва, Л. Абрамовой
Люсенок! Солнышко! Здесь ужасно скучно! Я скоро буду грызть занавески. Вчера была первая съемка. С восьми утра и до 6 вечера были на морозе. Если бы ты видела меня! Мне сделали грим после того, как я падал с лошади. Рука в гипсе, голова перевязана и кровоподтеки. Почти все думали, что меня избили (гример хороший). Намерзлись жутко. Режиссер отморозил нос и еще что-то. Прямо не знаю, о чем тебе писать. Ничего не происходит! Могу только рассказать, какя по тебе и малышу скучаю! В этот раз особенно, потому что вас двое. Лапа! Я тебя очень люблю, и ты мне все время снишься. Снишься хорошо! Но утром просыпаюсь и думаю, как бы отсюда побыстрее выбраться и увидеть тебя. Тут проходит съезд кинематографистов Казахстана. Приехал Райзман и всякие артисты: Румянцева, Ливанов и т. д. Пьют! А я – нет! И не хочется. Сегодня все светила уезжают. Чего-то они на съезде решили. Вроде – создавать хорошие фильмы. Вчера звонил твоему папе, но он был у вас. Потом позвонил домой – мать тоже у вас. Миша рассказал про квартирные дела. Там опять что-то неважно, но опять что-то намечается. Паспорт я выслал. Хорошо бы получилось! Лапа! А ты мне скорее напиши, потому что Евгения Евгеньевна сказала, что малыш болел, а у тебя все хорошо, но я все равно волнуюсь. Отсюда письма, даже авиа, идут три дня. Это долго. Я хочу вызвать тебя на телефонный разговор, но не знаю, выходишь ли ты. Если да – напиши, и мы поговорим с тобой между кормлениями. Очень хочу услышать твой голос.
Напиши, гуляешь ли ты с сыном и как он, была ли у врачей и сколько весит и про все. Ладно? Погода здесь – все время солнце, но холодно. Пойти некуда и некогда. Через недели полторы поедем в горы. Там совсем темные казахи. Они едят бишмармак и пьют зеленый чай. Нам будет чрезвычайно весело. Ну вот! На сегодня все. Завтра придумаю что-нибудь повеселее.
Пиши скорее. Давай наладим двустороннюю связь. Привет всем (только обязательно передавай). Целую, очень люблю и скучаю.
Володя.
13 января 1963 года, Алма-Ата – Москва, Л. Абрамовой
Люсик! Хороший мой! Обещал я тебе придумать что-нибудь повеселее. А веселого ничего и не было. Был, правда, один очень красивый случай. Пушкарь обругал зав. этажом, сказал ей, что она старая… и еще что-то, она вызвала милиционера, он и ему – какую-то любезность. А ты представь себе, что такое милиционер, да еще казах. Он издал боевой клич, что-то вроде «Амангильды!!!». Прибежали еще 183 милиционера с луками и стрелами на низкорослых лошадях, накинули аркан на шею и волоком потащили в шатер к майору. Майор был Чингисхан, он назначил 15 суток в темнице. Утром все мы узнали про это дело, стали думать и гадать, наш директор упросил отменить приговор и уплатил выкуп в размере 30 руб. Вот!
Люсик! Когда нет съемки – абсолютно нечего делать. Госконюшня больших форм – театр оперы и балета на казахском языке (балет – тоже). Хотели заполонить телевизор – там по-русски только в четверг и то – казахские фильмы, дублированные на русский язык.
Вчера были соревнования по бегу на коньках. Ходил! Замерз!
Лапа! Звонил я матери. Она что-то невнятное насчет квартиры: напиши подробнее. Письма от тебя все нет. Это не подогревает. Жду громадного письма со множеством ласковых слов и юмора. Это, конечно, если ты себя хорошо чувствуешь. Если нет – пиши все равно, и все равно ласковых слов! Хорошо, малыш?!
Сегодня собрались поехать на барахолку. Это такой рынок, где легализирована спекуляция. Там, говорят, все есть: верблюды, слоны, леопарды, и «роллс-ройсы» выпуска 1963 г. Хотел разузнать насчет шерсти. Но пока не дали денег. Один парень поехал на разведку. Доложит. А в следующее воскресенье я сам поеду.
Здесь поют мои песни. Встретил Айманова. Это он привез. Правда, все имена изменены на казахские. А так ничего. И еще: тут один сценарист обещал познакомить с каким-то Трахтенбергом. Он снимает что-то ужасное из жизни современного Казахстана. Посмеемся! Вот и все.
Хорошая моя и любимая лапа, поцелуй сынишку и пусть он не болеет, и пусть ты не болеешь, и пусть никто не болеет.
Тебя много целую. Всем приветы. Скучаю!
Володя.
P. S. Сейчас горничная поинтересовалась: зачем я пою в ванной. Грозила.
16 января 1963 года, Алма-Ата – Москва, Л. Абрамовой
Солнышко! Наконец-то вчера получил от тебя длинное, хорошее письмо, перечитывал несколько раз, потом еще несколько раз. Я, лапа, очень тебя люблю. Что-то уж больно быстро растет малыш. В кого бы это? Но вообще это замечательно. Только бы вот еще и поправлялся он так же. Хорошо, что ты выходишь, да еще в магазин. А то все умрут с голоду. Но ничего.
Мы что-то подозрительно быстро снимаем, и если дальше так пойдет – будем в Москве числа 10 февраля. Хорошо бы! А?
3-й день подряд снимаем в горах, на высоте около двух тысяч метров. Уши закладывает, как в самолете. Дышать тяжеловато. Но красиво там. Лучше, чем в Швейцарии, потому что там одни швейцарцы, а здесь казахи, а они наши советские люди. Ездят на лошадях, я увидел – и сердце заныло. Попросил покататься. Сказал, что лошадь не ишак, и еще что-то по-казахски. Так и не покатался. Ипподром и меня будут фотографировать, видимо, в Москве. А может, и здесь. Пока ничего не ясно.
Медео – это такое место с нерусским названием, и абсолютно по-русски лапотно и глупо оформлено. Залита водой площадка в горах. И все. Никаких трибун, гостиниц, ресторанов и даже туалетов. Где живут спортсмены – неизвестно. Кругом бродят яки, куры, коровы, казахи и киношники. Их здесь, как собак.
Чембулак – это тоже место и тоже с нерусским названием. Там проходят соревнования по слалому, и там тоже ничего нет. Правда, там есть столовая, но она приносит государству убытки. Сегодня я лазил по горам, устал, надышался горным воздухом, напился воды из горной речки. Она очень вкусная, но радиоактивная. Барсов и джейранов не видел, никого не видел. Видел в ущелье маленькие, как мухи, машины, видел кругом горы в снегу и ужасно много елок. Солнце настолько теплое, что некоторые загорают, а снег не тает – очень разряженный воздух. А в тени холодно. Ну вот! Пожалуй, все из последних 2-х дней.
Да! На местной барахолке шерсть верблюжья есть, но только не пряденная, а так прямо состриженная. Я в воскресенье все-таки съезжу, погляжу, если съемки не будет.
Малышик! Пиши мне! Я очень радуюсь, когда получаю от тебя письма. А когда у тебя и у Аркашки все хорошо, и у всех более или менее хорошо дома, – еще больше. Целую, лапик мой хороший. Люблю и скучаю. Всем большой привет. Маме моей скажи, чтобы квартиру все равно получила. И Мишка пусть извернется. Еще раз целую.
Володя.
29 января 1963 года, Алма-Ата – Москва, Л. Абрамовой
Люсик! Солнышко мое! Нас уже несколько человек уехали в Москву. Мне жутко хотелось уехать с ними. Вернее – к тебе и сыну, и вообще в Москву, но не пустили. А завтра уезжаем в горы и будем жить там в пещерах среди снежных людей и туземцев. Сколько времени – неизвестно, но, видимо, числа до 10-го. Режиссер наш – он итальянской школы, мы его зовем Дорманиани, а когда орет – тогда Муссолини, так вот он придумал что-то очень гнусное и думает, что будет очень смешно. Мне придется еще к тому же съезжать на лыжах со здоровенной горы, а я этого хочу меньше, чем Пушкарь прыгать с трамплина. В общем:
