– Здравствуйте. В каких комнатах живут Чарыто Николай и Булкин Вадим?
Старуха глянула на меня своими крысиными глазками, громко отхлебнула еще чаю, а потом сказала:
– Оба-два – у двести шешнадцатой…
– Спасибо.
– А эхто… – вдруг задержала меня вахтерша. – От у моей суседки две комнаты. А она жидовка. У ней муж сорок лет назад помер, а у ей все две комнаты. Когда уже дадут команду у ей комнату отнять? Я сорок лет жду…
Мне стало не по себе. Я повернулась и пошла прочь. А из зала все летел рев голосов. Но я вдруг подумала: интересно, что сказал бы на это Саша? Жаль, я не спросила его про «Память». Он умный, он бы мне объяснил, почему я только что орала со всем залом, как ненормальная… Комната номер 216 оказалась на втором этаже. Из-за двери слышался нечастый стук пишущей машинки. Я постучала и услышала громкое:
– Войдите!
Толкнув дверь, я оказалась в густо накуренной комнате, которая, очевидно, была вовсе не жилой, а не то штабом дружинников, не то советом общежития. На стенах висели антиалкогольные плакаты, а в центре зала за столом сидели шестеро парней – четверо в гимнастерках и два чернорубашечника. Николай Чарыто, зажав во рту сигарету и морщась от дыма, печатал на старенькой пишмашинке, диктуя вслух сам себе:
– …И просим зарегистрировать как филиал «Памяти». – Тут он вопросительно повернулся ко мне: – Слушаем вас…
– Я ищу Николая Чарыто и Вадима Булкина. Чарыто – это, наверно, вы, а Булкин…
– А Булкин – вот, – улыбнулся Чарыто и показал на молодого, с пепельными усиками и с косой челкой парня в черной рубашке с вышитым на груди серебряным колоколом. – А вы по какому вопросу?
– Мне нужно с вами поговорить… – ответила я уклончиво, отмечая про себя, что оба они вовсе не похожи на того шоферюгу автокрана – как его? Запарин, – с которым я имела дело утром. Этим – Чарыто и Булкину – было по 22–23 года, лица – чистые и светлоглазые, как с комсомольских плакатов. У Чарыто на гимнастерке ордена Красной Звезды и Боевого Красного Знамени, а у Булкина на черной рубашке, рядом с вышитым серебряным колоколом – две короткие орденские колодки с полосатым набором, обозначающим орден «Славы», медаль «За боевые заслуги» и боевое ранение.
– Вы не могли бы подождать две минуты? – сказал мне Чарыто. – Мы уже заканчиваем. Присядьте пока…
Я села на диван у окна, а они продолжали работу, нещадно куря. Судя по тексту, который они обсуждали перед тем, как Чарыто его печатал, они готовили решение собрания о создании здесь, в рабочем общежитии, районного филиала патриотического общества «Память». В руководство филиалом выдвигались Николай Чарыто, Вадим Булкин и еще девять человек – часть из тех, кто сидел сейчас в комнате, а остальные были, видимо, в зале.
Закончив, Чарыто вытащил лист бумаги из пишмашинки, отдал кому-то и сказал:
– Идите. Мы скоро…
И все, кроме Чарыто и Булкина, вышли из комнаты, а Чарыто повернулся ко мне вместе со стулом и сказал с улыбкой:
– Слушаем вас. Подсаживайтесь, пожалуйста.
Я встала с дивана и в некотором замешательстве подошла к окну. Открытые, доброжелательные лица Николая Чарыто и Вадима Булкина, их выцветшие под афганским солнцем гимнастерки и, наконец, их боевые ордена – все это пошатнуло мою уверенность в том, что это они выкрали из «Пекина» американку Стефанию Грилл и прячут ее где-нибудь тут в подвале общежития, накачивая водкой и наркотиками. И мне даже пришлось сделать над собой какое-то внутреннее усилие, чтобы начать разговор.
– Значит, так, ребята… – сказала я. – Я из уголовного розыска, моя фамилия Ковина. А вы работаете в гараже номер 2, набережная Туполева, 49, – не так ли?
– Так точно… – сказал Булкин, а Чарыто лишь кивнул головой, глядя на меня открытым и спокойным взглядом.
– И вы обслуживаете центр Москвы – улицу Горького, площадь Маяковского, улицу Гашека и все соседние, да?
– Так точно, – снова по-армейски подтвердил Булкин, трогая свои тонкие ефрейторские усики.
– И вы дежурили по этому району пять дней назад, в ночь с шестого на седьмое сентября, верно?
Булкин быстро глянул на Чарыто, и одного этого взгляда мне стало достаточно, чтобы понять, что я все-таки на верном пути. Но теперь ответил Николай Чарыто.
– Да, конечно, – сказал он, широко улыбнувшись. – Мы дежурили в ночь с шестого на седьмое…
– А вы не помните, где именно вы производили замену светильников в это дежурство?
– Ну, все я не помню… – сказал Чарыто и посмотрел на Булкина: – Ты помнишь? – И тут же повернулся ко мне: – Но это можно у диспетчера автопарка посмотреть, по заявкам.
– Я смотрела, – сказала я, понимая, что у меня есть лишь один путь поймать их в ловушку – блефануть. И я бросила первую карту: – Но в журнале заявок пропущено одно место, где вы были в ту ночь…
– Это какое ж? – спросил Булкин, он был явно нетерпеливее своего спокойного приятеля.
– Двор гостиницы «Пекин», – сказала я, пристально наблюдая за реакцией обоих.
Но похоже, они уже догадались, о чем пойдет речь, и теперь их лица выражали полную невинность и недоумение. Булкин даже воскликнул с изумлением:
– Двор «Пекина»?!
И это изумление тоже выдало их, потому что нормальной реакцией должна быть простая попытка вспомнить: где это – двор «Пекина», заезжали мы туда или нет?
– Понятно, – сказала я. – Теперь я вам вот что скажу, ребята. Вы прошли Афганистан, вы армейские люди, и я хочу говорить с вами по-военному – без выкрутасов. Хорошо?
– Да, пожалуйста… – сказал Чарыто.
– Первое. Врать вы не умеете и притворяться тоже. И не надо. Скажите мне, где находится Стефания Грилл, и я вам обещаю…
Чарыто приподнялся на стуле, но я прервала это движение жесткой командой:
– Сидеть! Не двигаться! – И, откинув крышку кобуры, положила руку на рукоять пистолета.
– Нет, я только за сигаретами… – сказал Чарыто и кивнул на пачку сигарет, которая лежала на подоконнике.
– Отставить! – приказала я.
– А что такое? – Булкин захлопал удивленными глазами. – Какая Стефания? О чем речь?
– Вадим, перестаньте прикидываться! – сказала я. – Вечером шестого сентября вы заехали на автокране во двор гостиницы «Пекин», выкрутили светильник из фонарного столба, но не до конца, а только на пару оборотов, чтобы он не горел ночью. Потом…
– Извините, пожалуйста… – прервал меня вежливый Чарыто. – А можно нам увидеть ваши документы?
– Да, конечно… – Я сунула руку во внутренний карман кителя, чтобы достать свои «корочки»-удостоверение.
И в эту долю секунды правая ножка стула, на котором я сидела, подломилась от сильного удара ботинка этого Булкина, и я качнулась вправо, рефлекторно выставив правую руку навстречу полу. И этого удара было достаточно, чтобы Чарыто уже оказался возле меня и жестко, как замком, обхватил меня за плечи. Я дернулась, но он тут же сжал свои руки-клешни таким стальным жимом, что я аж задохнулась и лопатки у меня хрустнули. Булкин вытащил мой пистолет из кобуры.
– Тихо, – сказал мне Чарыто. – Не надо рыпаться…
А Булкин уже совал мне в рот какую-то тряпку. Короче, они взяли меня, как ребенка, и я еще успела подумать: какого черта мы афганскую войну проиграли, если у нас солдаты так тренированы!..
Через минуту я сидела в углу, на стуле, со связанными за спиной руками, с кляпом во рту и с ногами, привязанными к ножкам стула. Рядом, на всякий случай, стоял Вадим Булкин, а Николай Чарыто, держа в руках мое удостоверение, говорил кому-то по телефону:
– Ковина Анна Александровна… Старший лейтенант угро, поэтому я вам и звоню… Меня что насторожило, товарищ капитан: у нее китель какой-то странный – без вытачек на груди, как на женских кителях, знаете? И рубашка под галстуком мужская – слева направо застегивается… слушаюсь, товарищ капитан!..
Я аж восхитилась – вот парень! Да ему в угро работать, а не шофером…
20.15
И через двадцать минут за мной приехали из МУРа. Все трое моих знакомых: капитан Белоконь, майор Захаров и капитан Притульский.
– Так-так… – проговорил Белоконь, входя. – А мы думали, вы уже в Полтаве… Чей это мундир 29 на вас?
Он вытащил кляп у меня изо рта, но я молчала. Пусть я проиграла, но Гольдина я закладывать не стану, хотя только недавно сама чуть ли не «бей жидов!» кричала.
– Ну ладно, пошли! – пренебрежительно сказал мне Белоконь и приказал Булкину: – Ноги ей отвяжите…
Булкин быстро выполнил приказ.
– А ордер у вас есть на мой арест? – спросила я уже на улице, когда Захаров и Притульский сели по бокам от меня на заднее сиденье милицейской «Волги».
– Я вас умоляю! – садясь за руль, презрительно отмахнулся Белоконь, словно это не он только вчера приглашал меня в ресторан Киевского вокзала. – Ордер ей! Ее сам министр разжаловал, а она… Да вас теперь военный трибунал судить будет!
