:::::: Останови его… сейчас же!::::::
– Прекрати, Норман, – требует Магдалена. – Нас все видят!
Но она еще целое мгновение позволяет Норману не отнимать руки, и в ее «Прекрати!» нет гнева, а только забота о приличиях. По взгляду, каким Норман окидывает ее, по усмешечке его чуть приоткрытого рта Магдалена понимает, что он до последнего нейрона прочел ее противоречивые эмоции и прекрасно понимает, в каком уязвимом и беспомощном состоянии она находится.
На корме «Первой затяжки» «Гипоманьяк» встречает изрядное сборище зевак, нависающих над трапом. Магдалена поднимается первой под новую перекличку: «Стал бы!», «Стал бы!», «Стал бы!», «Стал бы!». Их взгляды тискают ей груди и массируют низ живота, голый до самого лобка и выступающий лишь едва-едва, ровно столько, чтобы возникла небольшая округлость. Парни просто не могут оторвать от нее глаз!
– Стал бы!
– Стал бы!
– Стал бы!
Но и это трудно расслышать. Здесь, на самой яхте, РИТМ тот РИТМ тот РИТМ просто ЛУПИТ ЛУПИТ ЛУПИТ ЛУПИТ из динамиков. Магдалена видит на палубе девушек, танцующих друг с другом… почти голыми. Целая стая девиц в стрингах… с трусами, утонувшими между ягодиц… Самозабвенно трясут и виляют задами, дергают головами, посылая в полет свои золотые гривы – блондинки американас! – и внезапно Магдалена чувствует, что попалась в ловушку… в толпу грубых чужаков…
Вот юные ребята в купальных трусах… тело у них вроде сливочного крема, как чизкейк… у латиноамериканских парней есть мускулы, которые видно… но тут Магдалена понимает, что думает о Несторе, и переключает внимание на другое. Парнишка – скольких? ну, лет двадцати пяти от роду? – парнишка с телом-чизкейком стоит прямо перед ней и спрашивает:
– Эй, ты с ним?
Магдалена понимает, что он говорит о Нормане, взбирающемся по трапу следом за ней.
Норман берет Магдалену за руку и шагает прямо к тому парню, что пригласил их на яхту. Он оказывается высоким и стройным малым, лет двадцати с небольшим на вид.
На нем – модные удлиненные шорты. С отвязным гавайским узором. Однако вблизи он кажется уже не мальчишкой, а молодым мужчиной, ну, по крайней мере номинально.
При виде Нормана у него распахивается рот, глаза лезут на лоб, и он восклицает:
– Доктор Льюис! Ну, кру-у-уто! Я вас только-только видел в «60 минутах» – и вот вы… у меня на яхте! Ва-а-аще кру-у-у-то!
Его восторг кажется искренним – и в лице Нормана Магдалена видит столь же искреннюю благодарность – она растекается улыбкой, говорящей: «Вот, это то, что надо!» Норман протягивает руку, и молодой судовладелец жмет ее и чувствует себя обязанным сообщить:
– Вообще-то, это не совсем моя яхта – отцовская.
Норман в самом что ни на есть дружеском тоне просит:
– Скажите, пожалуйста, как вас зовут!
– Я – Кэри!
Кэри, и делу конец. Он из этих, из первого бесфамильного поколения. Использовать фамилии у них считается напыщенностью… или слишком явной отсылкой к корням… этническим, расовым, иногда и социальным. Никто не использует фамилий, пока не придется заполнять какой-нибудь официальный бланк.
– А это Магдалена, Кэри, – представляет Норман.
Кэри сверкает своими бесподобными зубами и говорит:
– Я стал бы! Честно, это просто комплимент!
Смех и новые «стал бы» раздаются в толпе, собравшейся вокруг поглазеть на предположительно знаменитого доктора Льюиса, кем бы он ни был.
«Стал бы». Смех.
«Стал бы». Смех.
«Стал бы». Смех.
«Стал бы». Снова смех.
«Непременно стал бы!» Этот оригинал вызывает громовой взрыв смеха.
– Большой комплимент, – резюмирует Кэри. – Святая правда!
Волна смущения… и блаженства… В отношении многих вещей кубинские девушки не отличаются от американас. Каждый день половину своего времени они тратят, спрашивая себя… или подруг… «Заметил ли он меня? Как ты думаешь, заметил? Что это был за взгляд, как считаешь?» Магдалене не идет на ум никакого ответа, который бы не… убил этого волшебства. Если она с радостью примет такой комплимент, то покажется простушкой-латиноамериканочкой, а если решит подобающе лихо и остроумно изобразить скромнягу, то покажется застенчивой дурехой, боящейся чужой зависти. Магдалена мудро прибегает к единственно безопасной тактике. Она молча краснеет и пытается погасить улыбку… и какой же это счастливый миг!
Солнце успело немного опуститься, но явно еще не позже половины шестого, и до Магдалены вдруг доносится хор новых насмешливых выкриков, которые, кажется, так нравится издавать здешним ребятам… Кричат на палубе соседней яхты… А там происходит вот что: юная блондинка в бикини сбросила лифчик. Раскинув руки, она откидывает корпус назад… лифчик болтается на запястье… а груди торчат, будто всем заявляя: «Довольно пряток и подглядываний. Отныне мы… живем!»
– Идем! – зовет Норман с озорным и довольным лицом. – Это надо видеть!
Он берет Магдалену за руку и тащит к ограждению, посмотреть поближе.
– Начинается!
Гологрудая блондинка слегка качает бедрами, демонстрируя орущей толпе поклонников, как туги ее прелести… как они топорщатся, вопреки силе тяготения…
– Что начинается? – спрашивает Магдалена.
– Эта регата, по сути дела, оргия, – поясняет Норман. – Я хочу, чтобы ты это увидела. Тебе все равно рано или поздно надо увидеть что-нибудь такое.
Но, говоря, он не смотрит на Магдалену. Как у всех мужских особей на яхте, глаза у него приклеились к вольно скачущим голым грудям. А та бросает взгляды во все стороны, томно, будто комедийная актриса, играющая кокетку, притом изо всех сил старающаяся показать: «Ах, я просто веселюсь, эротика для меня – разновидность иронии… не принимайте всерьез…» – крутит бедрами направо и налево… комично, разумеется, ведь это все не всерьез… но успевает показать свое тело, одетое только в веревочку стрингов, почти неотличимую от кожи.
Внезапно девушка обрывает свой маленький спектакль, прячет грудь за скрещенными руками и, согнувшись пополам, хохочет, затем выпрямляется, еще смеясь, и промакивает глаза тыльными сторонами ладоней, как будто ей было дико смешно. Затем она расправляет плечи и встряхивает грудью… только уже не пританцовывая… и, широко улыбаясь, идет к трем своим подружкам-грингам, которые надрывают от смеха животы. Одна из них раз за разом выбрасывает вверх обе руки, как футбольный арбитр, когда забьют гол. Блондинка больше не пытается закрывать грудь. Она позирует, руки на пояс, и за разговором с подругами не перестает улыбаться, не желая, чтобы кто-то решил, будто она стыдится того, что сделала.
Но не успех смелой девицы вызывает волну обнажений на палубах. Она рождается сама собой. Магдалена с Норманом идут дальше с яхты на яхту… с палубы на палубу… тринадцать палуб, одни вот так высоко от воды, другие пониже, а третьи еще ниже, а некоторые сидят чуть повыше Нормановой сигаретницы. Норман то и дело останавливается – потрепаться и хокхокхокхокхок с поклонниками, вернее, не совсем поклонниками, а скорее, любопытными, которым сказали, что он важная персона, – и Магдалене приходится стоять с улыбочкой, изображая интерес и участие, но потом ей так наскучивает, что она принимается глазеть по сторонам и… замечает тут и там… и вон там – в пятистах или шестистах ярдах и даже на какой-то яхте совсем в другой связке кораблей… девушек, которые тоже скидывают лифчики… без поощрительных «опа!», «ого!» и «у-у!»… а солнце успевает еще немного спуститься… а парни становятся чуточку пьянее… они уже настолько пьяны или разгорячены похотью, что набираются храбрости присоединиться к девчонкам, танцующим на палубах.:::::: А вон тот самый каяк.:::::: Он все так же рыщет между судами, вон он проплывает внизу. Гребец стоит на носу с веслом, словно гондольер.
Парочка по-прежнему возлежит сзади. Девчонка сбросила веревочный купальный лифчик и лежит на спине, выставив напоказ большие груди. Разбросала ноги. Лоскуток стрингов почти ничего не скрывает. Парень, пока еще в шортах, лежит на боку, ногами обвив ногу подруги ниже колена. Кажется, todo el mundo пялится на него со всех сторон, пытаясь увидеть, стоит ли у него. Что касается Магдалены, она не может этого понять… а каяк тем временем скользит дальше… чтобы показать свой exhibición другим. А здесь на палубе… спелые дыньки… спелые… К этому раннему вечернему часу все палубы уже запакощены… усыпаны всеми мыслимыми видами мусора и дряни, а к тому же местами запятнаны кляксами рвоты, где еще сырыми, а где уже высохшими на солнце… и всюду катаются опорожненные пивные банки и бутылки и большие пластиковые стаканы… знаменитые соловские стаканы… столь популярные на больших пьянках и пикниках… на каждом судне их валяются сотни… соловские стаканы… привычного пожарно-красного… и любых других мыслимых цветов… бледно-розовые, канареечные, ультрамариновые, ярко-синие, небесно-голубые, бирюзовые, табачные, сиреневые, серые, как цементный пол, бурые, как мусорные мешки, всех цветов, кроме черного… разбросаны, смяты, поломаны или целенькие валяются на боку… и при каждом качке яхты, обычно от волн, поднимаемых моторками, бутылки и банки катятся по палубе… банки с дешевым помойно-алюминиевым звяканьем… бутылки с дешевым помойно-пустотелым стоном… катятся, катятся, катятся поверх плоского мусора, раздавленных сигарет, дешевых пластиковых бусин, лужиц пролитого пива, использованных презервативов, лепешек рвоты… кувыркаются, кувыркаются, кувыркаются через пару очков со сломанной дужкой, потерянный шлепанец… сталкиваются, сталкиваются, сталкиваются с мягкими стаканами, а на палубах уже всюду ТИСКАЮТСЯ и ТРУТСЯ, а колонки орут громче, и БЬЮТ там-м! БЬЮТ там-м! БЬЮТ там-м! БЬЮТ там-м! БЬЮТ там-м! БЬЮТ там-м! И все больше девиц скидывают лифчики и остаются в узеньких стрингах, убегающих в разрез их драгоценной вот там! в той самой упругой набухшей складке… спелые дыньки… спелые дыньки… и все переходят к этому… конец танцам, звездным шоу и всяким фигурам, что крутили девушки друг с другом… нет, переходим к делу… ТРЕМСЯ…
