Она знала, что ее презирают надзиратели и публика, это было ей безразлично. Но презрение СКЗ-114 она перенести не могла. И уже жалела, что подменила кнут. Ей хотелось высечь Паннонику по-настоящему.
Хуже того, ей казалось, что вся бригада Панноники презирает ее. Что они вместе смеются над ней. И стала подумывать, не лишить ли СКЗ-114 шоколада. Но, увы, ее подопечная за все это время ничуть не поправилась.
Ясно: она делится шоколадом с остальными. Поэтому он и не идет ей впрок. Эти сволочи из бригады наверняка отбирают и ее долю.
Здена люто возненавидела компанию своей избранницы.
Месть надзирательницы не замедлила обрушиться.
Однажды утром, осматривая бригаду Панноники, Здена задержалась перед МДА-802.
Постояла некоторое время, ни слова не говоря, зная, в какой ужас приводит жертву ее молчание. Пренебрежительно оглядела узницу с головы до ног. То ли из-за ее остренького и дерзкого личика, так не похожего на ее собственное, то ли оттого, что она чувствовала, что они с СКЗ-114 подружки, Здена терпеть не могла МДА-802.
Вся бригада затаила дыхание, воспринимая участь бедняжки как свою собственную.
– Что-то ты слишком отощала, МДА-802, – бросила в конце концов надзирательница.
– Нет, надзиратель Здена, – с вызовом ответила та.
– Не нет, а да! Отощала. И как ты могла не отощать на каторжных работах при голодном пайке?
– Я не отощала, надзиратель Здена.
– Нет? Неужели? Уж не балует ли тебя кто-нибудь лакомствами?
– Нет, надзиратель Здена, – проговорила МДА-802, обмирая от страха.
– Тогда не спорь, что отощала! – гаркнула Здена.
Она схватила ее за плечо и с силой толкнула туда, где стояли приговоренные к смерти. Подбородок МДА-802 конвульсивно задергался.
И тут произошло невероятное.
СКЗ-114 вышла из строя, взяла МДА-802 за руку и вернула ее на место, к живым.
Здена в бешенстве подбежала, чтобы навести порядок, СКЗ-114 встала перед ней и, глядя ей прямо в глаза, громко и звонко произнесла:
– Меня зовут Панноника!
Прошла вечность, прежде чем жизнь вернулась в прежнее русло.
Здена замерла перед той, которая отныне обладала именем, и каким именем! Ликующая, просветленная, гневная, растерянная, она застыла, словно небо обрушилось ей на голову.
МДА-802 беззвучно плакала.
СКЗ-114 не сводила глаз с надзирательницы. Она смотрела на нее в упор очень напряженно.
Потрясенный ЭРЖ-327 смотрел на Паннонику. Она казалась ему такой же прекрасной, как ее имя.
В студии с девяноста пятью экранами ликовали организаторы.
Эта девчонка определенно мастерица зрелищных эффектов. Они не были уверены, что поняли смысл происшедшего, зато были уверены, что этого не поняла публика, поскольку презирали ее, как она того и заслуживала. И не сомневались, что эпизод наделает шума.
Уже начали звонить из дружественных СМИ и спрашивать, как трактовать случившееся. Им отвечали, что подобные акции ни в коем случае не являются нормой: поступок СКЗ-114 поверг всех в шок по причине своей исключительности. Это хеппенинг. И следовательно, больше не повторится.
Утверждение было тем более категоричным, что организаторы не улавливали природу свершившегося чуда.
Да и кто улавливал?
Уж никак не Здена, которая витала за пределами сфер, подвластных рассудку. Слишком восхищенная, чтобы размышлять, она пребывала всецело во власти имени той, что превратилась для нее в наваждение. Сознание ее мутилось.
И не СКЗ-114, которой казалось, что она по чистой случайности открыла некий путь спасения. «Мое имя уберегло человеческую жизнь. Жизнь стоит имени. Если каждый из нас осознает ценность своего имени и станет вести себя соответственно, много жизней будет спасено».
И конечно же не заключенные, которые, разумеется, были потрясены, но сочли, что стали свидетелями самоотречения, капитуляции. Их предводительница пожертвовала столь дорогим для нее сокровищем ради спасения подруги. Не есть ли это первый шаг к проституции? Согласившись сегодня открыть свое имя, не пойдет ли она завтра и на другие уступки, более серьезные?
Только ЭРЖ-327 не ошибся: он знал, что подобные вещи не тиражируются и жизнь в обмен на имя может быть подарена лишь однажды. Когда имя превращается в крепостную стену и сознание ее неприступности опьяняет, это называется любовь. То, что произошло на их глазах, было актом любви.
В чудесах ужасно то, что их действие имеет границы.
Ударная сила имени «Панноника» спасла жизнь МДА-802 и открыла надзирательнице существование сакрального. Но она не спасла жизни тех, кого «Концентрация» убила в тот день, и не открыла существование сакрального огромному количеству народа.
И не помешала времени возобновить свой ход. Голодные, изможденные узники отправились на работы в тоннель, под удары кнута. Их вновь охватило отчаяние.
Многие с удивлением обнаружили, что, стараясь приободриться, машинально твердят про себя: «Ее зовут Панноника». Они сами не понимали, что в этих словах так окрыляет их, но каждый определенно чувствовал себя лучше.
За ужином СКЗ-114 приветствовали как героиню. Когда она вошла, вся столовая скандировала ее имя.
За столом ее бригады царило оживление.
– Мне очень жаль, – сказала она, – но сегодня надзиратель Здена не дала мне шоколада.
– Спасибо, Панноника. Вы спасли меня от смерти, – торжественно произнесла МДА-802.
СКЗ-114 пустилась в изложение теории, которая созрела у нее во время работы. Она объяснила, что каждый может и должен поступить, как она. Тогда они смогут многих обреченных на смерть вернуть в строй живых.
Ее вежливо выслушали. Не станут же они говорить ей, что она городит чушь.
Когда Панноника завершила свою пылкую речь, ЭРЖ-327 сказал:
– Как бы там ни было, мы все теперь будем называть вас только Панноника, правда же?
Бригада дружно поддержала его.
– Это очень красивое имя, я никогда такого не слышал, – сказал человек, который говорил редко.
– Для меня оно всегда будет прекраснейшим именем на свете, – подхватила МДА-802.
– Для нас для всех ваше имя навеки останется самым благородным, – сказал ЭРЖ-327.
– Я просто не знаю, куда деваться, – ответила СКЗ-114.
– Ромен Гари попал во время войны в немецкий лагерь, – продолжал ЭРЖ-327. – Условия там были примерно те же, что и здесь. Нет нужды объяснять, как это бесчеловечно, более того, как это обесчеловечивает самих узников. Но, в отличие от нашего лагеря, мужчины и женщины там содержались отдельно. Гари видел, что заключенные, и он в том числе, опускаются на глазах до состояния больных зверей. Трагедия, происходившая в их сознании, была еще страшнее, чем все муки, которые они терпели в реальности. И, самое ужасное, они это понимали. Бесконечно униженные тем, что утратили почти все человеческое в себе, они мечтали о смерти. До того дня, пока одного из них не осенила гениальная мысль: он придумал даму.
ЭРЖ-327 на секунду прервался, чтобы вынуть из супа плававшего там таракана, и продолжал:
– Этот человек предложил всем жить так, словно среди них обитает дама, настоящая благородная дама, с которой подобает держаться почтительно и перед которой ни в коем случае нельзя себя уронить. Предложение приняли. Все так и стали себя вести. Через некоторое время они обнаружили, что спасены: пребывая постоянно в высоком обществе воображаемой дамы, они вновь почувствовали себя цивилизованными людьми. За столом, где еда была ничуть не лучше нашей, они разговаривали, причем не просто разговаривали, а вели беседы, обменивались мнениями, вежливо друг друга выслушивали. Обращались к даме с надлежащей изысканностью и рассказывали лишь о том, что заслуживало ее внимания. И даже когда они в беседу с ней не вступали, все равно, привыкнув жить как бы у нее на глазах, следили за собой, стараясь ничем не оскорбить ее взор. Перемена в поведении заключенных не ускользнула от надзирателей, до которых дошел слух, что в лагере прячут какую-то даму. Объявили тревогу, обыскали бараки, перевернули все вверх дном, но никакой дамы не нашли. А внутренняя победа помогла узникам выстоять.
– Прекрасная история, – воскликнул кто-то за столом.
– Наша история еще прекраснее, – отозвался ЭРЖ-327. – Нам не нужно придумывать несуществующую даму, она у нас есть, живет среди нас, мы можем смотреть на нее, говорить с ней, она нам отвечает, спасает нас, и зовут ее Панноника.
– Думаю, от воображаемой дамы было бы больше толку, – пробормотала СКЗ-114.
ЭРЖ-327 упустил еще одно принципиальное отличие их лагеря от нацистских – телекамеры. Очень показательная забывчивость – заключенные действительно давно выбросили съемку из головы. Они слишком глубоко ушли в свое страдание, чтобы беспокоиться о том, как оно смотрится с экрана.
