Однако ж — не имел!
Позже, когда наша связь уже кипела вовсю, ошпаривая любопытствующих, далеко летящими раскаленными брызгами самых невероятных сплетен, он поведал мне причину этого, по крайней мере, так, как сам ее осознал, но поскольку электронная машина, заменявшая ему мозг никогда не давала сбоев, надо полагать, осознал он все правильно.
Отметив первые свои четверть века, рассказывал мне Егор, он едва ли не на следующее утро, разглядывая взъерошенную, но от того не менее великолепную копну волос очередной роскошной подруги, на своей подушке, решил, что настало время связать себя узами брака и тут же озадачил свой не знающий отдыха компьютер этой проблемой.
Для компьютера проблема была плевой. Уже стоя в душе Егор имел четкое представление о том, что именно ему необходимо.
Пышноволосая подруга досматривала утренние сны.
А Егор, накинув на плечи халат, присел за стол в кабинете и на листке бумаги летящим и твердым одновременно почерком набрасывал, перечень необходимых действий: звонков, встреч, переговоров — как всегда, строго нумеруя пункты по очередности и помечая содержания лишь несколькими заглавными буквами. Понять зашифрованные таким образом планы — наброски, которыми он предварял, как правило, любое значительное свое начинание, не мог никто. Я — научилась, но это было много позже, и не о том сейчас речь Через неделю, он беседовал по телефону со своей Избранницей, которой еще только предстояло об этом узнать.
Девушка и впрямь была достойной Егора во всех отношениях: мозговой компьютер оказался на высоте. Профессорская дочь, к тому же хороших дворянских корней, она щедро одарена была природой роскошной внешностью и тонким умом. Ранняя карьера фотомодели не вскружила прагматичную головку и не завела юную звезду на хорошо известную многим ее коллегам тропинку, поначалу гладкую, освещенную дивными огнями и усыпанную благоухающими розами, лишенными, к тому же, всяческих досадных шипов. Однако, по мере движения по ней, тропинка, как правило, становится все более извилистой, тускнеют и меркнут освещавшие путь огни, вянут, а после и вовсе исчезают розы, зато откуда ни возьмись, выползают мерзкие шипы, продираться сквозь них становится все труднее. Но обратной дороги нет, а впереди в зарослях чертополоха и Бог весть еще каких мерзких кустарников и зловонных трав проступает и вовсе уж смертельная холодная и безжалостная трясина. Картина, конечно, весьма аллегорическая, но судьбы многих сияющих мотыльков, порхнувших с подиума во тьму восторженного вроде бы зала — увы! — вплетаются в ее мрачную ткань очень органично и правдоподобно. Однако, избранница Егора, была не из таковских. В ее планы не входило прощаться с миром высокой моды, когда карьера модели будет завершена, и она сделала все, чтобы мир высокой моды с этим ее решением согласился. В двадцать три, продолжая с успехом появляться на парижском подиуме, она уже тесно сотрудничала с одним из самых известных модных журналов, издаваемых в Париже, недавно пришедшем на российский рынок, соответственно в русском варианте. Писала избранница, разумеется, для русского издания, а сотрудничала преимущественно, с одним из владельцев журнала, вследствие чего имела все основания рассчитывать на кресло главного редактора русского издания, когда карьера на подиуме будет окончательно завершена. Это было совсем неплохое начало.
Егор познакомился с ней в Париже, куда прилетел на пару дней отдохнуть с компанией таких же, как он молодых, но уверенно стоящих на ногах ребят.
В ту пору они имели такое обыкновение: большими, почти пионерскими отрядами, заказав «чартер» у крупнейших авиакомпаний, совершать набеги на европейские столицы и всемирно известные курорты, заставляя тамошних обитателей снова, как в далекие годы, содрогнуться, вспомнив летучее " русские идут! " Стояли некоторое время назад такие времена.
В Париже к ним сразу же притерся стильный, одетый с иголочки, но все равно какой-то засаленный человечек со смешной фамилией Шустерман, предложивший провести время в обществе приличных русских девочек, которые умеют достойно себя вести и легко поддерживают светскую беседу. Могут выступить в роли гида, сопроводив господ и по знаменитым бутикам, и по достопримечательным местам города, и по всемирно известным ресторанам.
Причем, везде с одинаковой легкостью подскажут, расскажут и договорятся о скидках.
Девочки — ни в коем случае не проститутки, но и не недотроги, разумеется, так что если кто-то с кем-то договориться о дополнительной программе, это будет вполне в рамках правил, по которым велась игра.
Тогда, в Париже у Егора с Избранницей все сложилось легко и просто, и он, действительно, неплохо отдохнул, сохранив самые приятные воспоминания о ней, и о Париже.
Потом она приезжала на несколько дней в Москву.
Потом он снова вырвался в Париж. К тому же, они регулярно перезванивались. Он подарил ей мобильный телефон, и звонила обычно она, но он рад был потрепаться с милой неглупой девочкой. Если же настроения или возможности беседовать у него не было, он коротко бросал в трубку: « Я занят», и она никогда не обижалась, что было еще одним фактором, определившим его выбор.
Словом, предложение он сделал по телефону, и по телефону же получил согласие. Прагматизм и отсутствие бурного эмоционального отклика у будущей супруги его очень порадовали, окончательно укрепив в принятом решении.
Поскольку Париж был для нее городом, где она работала, а в Москве он не смог бы посвятить ей достаточно времени, они решили организовать себе предварительное свадебное путешествие, каждый, очевидно, имея в виду то, что оно одновременно станет своеобразной пробой супружества. И, как выяснилось потом, поступили дальновидно. В качестве города, где должна была состояться примерка, избран был Рим. Просто потому, что и ей, и ему добираться туда было удобно. Он заказал апартаменты — люкс в одном из лучших отелей, и кольцо с бриллиантом в семь каратов.
Они прилетели в Рим с разницей в полтора часа, сначала она, потом — он, и встретились уже в отеле, в апартаментах уставленных огромными вазами с белыми розами.
Ранним утром следующего дня, он осторожно выбрался из номера и, торопливо спустившись в холл отеля, поинтересовался у портье ближайшим рейсом на Москву. Он готов был лететь и через Франкфурт, если так выходило быстрее.
Избраннице оставлены были белые розы, кольцо с бриллиантом и короткая записка с извинениями.
— Почему? — спросила его я, когда история эта была поведана мне полностью и почти теми же словами, которые привожу я теперь.
— Я понял, что не смогу жить с этой женщиной.
— Но почему?
— Ни почему. То есть никаких причин, которые я мог бы сформулировать так, чтобы тебе, да и вообще кому-либо они были понятны, не было. Просто я понял, что жить с ней не смогу.
Избранница, впрочем, не оскорбилась и даже не обиделась. Она поняла его, о чем сообщила по телефону, едва только он включил свой мобильный, прилетев в Москву.
Я же, когда история была поведана мне, напротив, возмутилась, расстроилась, расплакалась и даже попыталась с ним поссориться, однако тщетно: если он чего-то не хотел, этого никогда не происходило.
Много позже, когда его мир открылся мне, и я начала понимать, а порой и принимать то, что доселе пугало и отталкивало меня, я нашла ключ к этой странной фантасмагории с женитьбой, и объяснила себе и ему, почему два очень похожих друг на друга человека не смогли сосуществовать вместе более суток.
Точнее, один — не смог, а другой — легко с ним согласился.
Дело тут, было вот в чем. Егор, как и любой нормальный здоровый физически и нравственно человек, был человеком сбалансированным. Это означало, что здоровый прагматизм и холодная расчетливость сочетались в нем с наличием безотчетных и почти сумасшедших стремлений, с потребностью изредка безумствовать и полностью отдаваться во власть эмоций, не задумываясь о неизбежных последствиях. Образ жизни и поприще, которые избрал он для себя, однако, напрочь, исключали возможность реализовать последнее и требовали неукоснительного следования первому. А иначе, как утверждалось в некогда популярной песенке, удачи было не видать, как собственных ушей.
Впрочем, про уши в песне, по-моему, ничего не говорилось, но в данном случае это было именно так. Егор же по определению был человеком удачи, посему вторую, романтическую составляющую надо было уничтожить. Вытравить в себе или, по крайней мере, упрятать куда подальше в лабиринтах своей души.
Так он и сделал, но в тот момент, когда в окружении белых роз и богатой позолоты роскошных римских апартаментов оказалось, что для безумств и эмоций в жизни его вообще не останется места и, стало быть, их следует не прятать, а уничтожать, душа его восстала. И крикнула ему то самое: " Не смогу!!! ", которое, он, циник и прагматик, остро почувствовал, но не смог объяснить словами.
