По просьбе слезной и поклону нижайшему Тамары Николаевны мальчиков судить не стали. Поверили на слово, а потом в протоколе зафиксировали историю с падением. Мальчики, правда, умолчали, и Оксане наказали не говорить, что бабушку они сами в подвал спустили. Изложили все так, будто сама она во время падения телом пол прошибла. Поверили и в это, так как опытов никто не проводил и не установил, действительно ли 75 килограмм живого веса способны протаранить пол насквозь. В общем, пол посчитали хлипким, а мальчиков — сиротками. Дорога им теперь была в дом-интернат. Когда прощались, Оксана повисла на Костиной шее, плакала, не хотела отпускать. Мишу она не так любила, но и его отпускать было больно.
— Заберите меня тоже, пожалуйста, пожалуйста! — умоляла девочка, — не хочу я здесь оставаться одна!
— Дочур, что ты хоть такое говоришь-то? Разве плохо тебе с нами? — отец гладил Оксану по голове, прижимая к изношенным треникам.
Тамара Николаевна пыталась оттащить девочку от братьев, разжимая детские пальчики по одному. Женщине, естественно, жаль было оставлять девочку в этой неблагополучной семье, но по смете им не полагалось больше десяти детей в полгода отправлять по интернатам. Жестоко, но что тут сделать? Она — человек подневольный, и знает, что миром на самом деле правят даже не деньги, а галочки. Вот если есть галочка, считай, что ты свой долг выполнил, и можешь спать спокойно, а если отсутствует в положенной графе закорючка — так побегать придется, посуетиться.
Тамаре Николаевне давно не хотелось усложнять себе жизнь, а потому она делала вид, что верит родителям Оксаны, когда те убеждают, что исправились. Верит до следующего полугодия, потом до следующего и следующего и, знай себе, делает свою рутинную работу.
Оксана кричала так, словно не пальцы ей разгибали, чтобы она не держалась за Костю с Мишей, а кожу живьем сдирали, оголяя нервы. И вот по оголенным проводам нервов перестал течь ток, наполняя тело жизнью. Оксана опустилась на колени. Голова упала на грудь, руки повисли плетьми. Она больше не держала, не смотрела, не слышала и не чувствовала. Самые верные друзья, которые были рядом и хотели защитить ее, теперь уходят, оставляя ее одну-одинешеньку на произвол судьбы. И тут вдруг такая боль прогрохотала, словно танк по сердцу проехался, давя своими огромными гусеницами все хорошее, что еще остававшееся внутри, и Оксана с новой силой закричала. Но теперь она принялась рвать на себе волосы, царапать лицо, биться лбом об пол. Ее пересохшие губы шептали: «Предатели, предатели!». Родителям показалось, что малышка сошла с ума.
— Мать, тащи сюда лекарство! Оксанка совсем помешалась!
Вера Павловна отреагировала не сразу, завороженная ужасом происходящего, но потом шустро принялась выполнять приказ. Отец семейства, тем временем, улучив момент, схватил Оксану обеими руками, словно в тиски зажав маленькое тельце. Девочка, почувствовав себя в ловушке, начала извиваться ужиком в стальных объятиях отца.
— Рот открывай! Да не сама, дура! Оксанке рот открой и вливай!
— Да как же я… как смогу-то? — замялась супружница.
— Сказал бы я тебе как! Не удержишь ведь ее сама-то! Шпарь, пока она меня тут не искалечила, чертовка. Сильная — вся в меня!
Вера Павловна откупорила привычным движением бутылку водки, взяла дочь за подбородок и приготовилась влить алкоголь в глотку девочке. Только та как-то резко извернулась, что умудрилась укусить мать.
— А, собака! — взвизгнула та. — Лей сам, я без пальцев останусь сейчас.
Бурча ругательства, которые перекрывались Оксаниными воплями, Сергей взял в охапку дочь, уселся на табурет. Девочку перед собой поместил, спиной к себе. Зажал голову Оксаны между собственных коленей, двумя пальцами левой руки открыл ей рот, а правой рукой стал вливать водку. С непривычки, впервые пробуя эту отраву, Оксана закашлялась. Да еще струя была немаленькая. Только хрипы и бульканье вырывались из горла.
— Придурок, захлебнется ведь она! — Вера Павловна ударила мужа полотенцем.
— Ничего! — довольный собственной смекалкой, протянул отец. — Глядишь и втянется!
Оксана не втянулась. Она просто отключилась. Сначала перед глазами поплыли разноцветные круги, потом заплясали звездочки, а потом вдруг все стало темно, словно за электричество забыли заплатить и свет отключили.
Просыпаться утром было тяжело как никогда. Казалось, что плечи с грудью придавила бетонная плита, так что нельзя было без боли ни вдохнуть, ни выдохнуть.
— Очухалась, козявка? — попыталась «пошутить» Вера Павловна, которая на этот раз сидела вместо отца возле дочери.
— А папа где? — пересохшими губами выдавила из себя девочка.
— Отец за уловом пошел.
«Уловом» в Оксаниной семье называли процесс, когда удавалось раздобыть спиртного с закуской, то есть разжиться на вечер или день. В общем-то, это значения особого не имело, потому как родители давно потеряли ориентиры во времени, и для них отсчет времени велся только от момента откупоривания бутылки до момента ее опустошения.
— Ну, и чего развалилась как бабка старая? Вставай, по дому будешь помогать, — мать кинула дочери тряпку, которая, очевидно, должна была служить для вытирания пола. Хотя, честно говоря, даже пол такой тряпкой протирать было стыдно, потому что неизвестно, что грязнее при этом — пол или тряпка. Немного покряхтев от все еще болевшего тела, девочка встала. Не говоря ни слова, она отправилась во двор, где у бабушки был колодец. Старый, конечно, ветхий, но воду исправно получали.
Алевтина Викторовна, царство ей небесное, считалась еще старушкой зажиточной среди соседей. Ни у кого почти, кроме нее, колодца на собственном дворе не имелось. Эту роскошь женщине лет 50 назад организовал супруг, которого давно сгубила водка. Зато руки у него золотые были, это точно! Благодаря деду Оксане теперь далеко ходить не надо было. Опустила ведро, дождалась плюха ведра о воду, зачерпнула воды и стала крутить ручку. Тяжеловато оказалось тащить ведро наверх, хорошо что сноровка уже была — бабуля только так ее за водой гоняла и не смотрела, что ростиком мала да худа — одна кожа да кости. «Все пригодится в жизни!» — замечала она внучке. И действительно. Когда ведро было спущено на землю, в нем Оксана заметила небольшого лягушонка. Сидел он себе мирно и покваки-вал, не думая выпрыгивать.
— Вылезай, ты что тут забыл?! Тем более воды здесь — только полведра, тебе все равно мало места плавать!
Но лягушонок слушаться не собирался. Он словно заигрывал с девочкой, раздувая щеки. Оксане даже показалось, что зеленый хулиган ей подмигивает, как бы приглашая поиграть. Играть, конечно, очень хотелось, только вот мама поймет ли? Нагоняй-то тоже получать несладко! Наконец, поразмыслив с минутку, малышка пришла к выводу весьма важному: оплеухи с тычками отвешивают ей постоянно, а веселится она очень редко, пусть хоть сегодня поиграет, порадуется. Итак, решив окончательно и бесповоротно, что шалости самое время, Оксана засунула лягушонка в карманчик кофты, наказав ему при этом, чтобы сидел смирно. Вот уж чему-чему, но смирности лягушонка учить было не нужно, потому как и сам он не из какого-то там болота прибывший, а речной, то есть благородный.
Оксана вошла в дом с ведром и сюрпризом в кармане как раз в тот момент, когда мама пыталась что-то приготовить на бабушкиной печи. Накалить-то печь дровами она накалила, а как контролировать жар во время готовки — не знала, привыкла же к газовой плите. Чертыхаясь и поочередно поднося обожженные пальцы правой руки то к левому то к правому, уху, Вера Павловна обернулась на шаги дочери.
— Принесла воды? Чего так вошкалась долго? Тебя прям за смертью только и посылать! Тьфу-тьфу-тьфу, — суеверно переплюнула через плечо женщина и постучала по каменной кладке печи. Забыла, что по дереву стучать положено, снова обожглась и ругнулась отборным матом, припомнив мать-перемать и всякую скверну.
Оксана смотрела, как Вера Павловна бесится, и с трепетом ожидала момента, когда нужно будет продемонстрировать сюрприз. Засомневалась девочка, оценит ли мама шутку, не устроит ли тут побоище? Эх, пусть хоть убивает, а малышка от своего не отступится! Имеет, в конце концов, она право раз в год на маленькое хулиганство?! Улучив подходящий момент, когда мама отвернется, Оксана вытащила из кармана своего благородного друга и посадила в пустую кастрюлю, накрыв крышкой, чтоб не выскочил раньше времени. Вера Павловна успокоилась, только глотнув немного какой-то бодяги из пластиковой бутылки. Отряхнулась, поправила волосы. Подозвала к себе Оксану и сделала нечто неожиданное — обняла девочку. Та оторопела, не зная, можно шевелиться или нет, и как вообще на это реагировать, ведь приступы нежности у ее родителей случались не часто. Однако маленькие ручки сами как-то потянулись и сомкнулись на маминой талии. Оксана так давно не чувствовала это материнское тепло, что чуть не расплакалась от счастья. Вот что ей было нужно на самом деле больше всего — не конфеты или подарки, а самая обыкновенная человеческая ласка.
