– О нет, милостивый государь, – высокий мушкетер улыбается. – Он – это не он.
– Стойте! – Юра бросается вслед за ними. – Вам так просто это не пройдет! Вы не достойны носить эти благородные плащи. Дюма-пэр сгорел бы от стыда! Я вызываю вас! Вот вас, который повыше! К барьеру, монсиньор!
– Да вы еще и превосходный артист, месье Пирамида! – вновь улыбается мушкетер. Под маской сверкают отменные белые зубы.
– Или вы принимаете мой вызов… или!.. – не унимается Юрочка.
Вон они каковы, воздушные кабальеро! Сенсация! Впервые в истории дуэль назначается на роликовых коньках!
– Драться, черт возьми! – залихватски, как гусар, кричит Отсебятников. – Пирамида, черт дери, вот твои секунданты!
Он показывает на двух гвардейцев в конвойских черкесках и лохматых папахах, которые подъехали, держась за руки, словно гимназистки.
– Граф Оладушкин и князь Рзарой-ага. Ар ю эгри, джентельмен?
– О иес, хиа ю ар, – отвечают аристократы. – Файн аффэа!
– Дуэль – это потрясающе!.. – поползло по скейтинг-рингу. – Давненько в Петербурге не было дуэлей… забыты законы чести… мало осталось истинных дворян… пилоты возрождают дух рыцарства… а где будет дуэль?.. да конечно же рядом, на аэродроме… среди аэропланов… ах!
…От освещенных ворот скейтинг-ринга отъезжают экипажи, разбегаются в темноту маски, домино, огромные шляпы, спортивные костюмы… визитки…
В нише, ярко освещенной луной, в странных позах замерли Пьеро, фламандский бюргер, средневековый колдун-звездочет.
– Дуэль? Вот на дуэли и обратаем, и укандохаем, и протокольчик составим…
Ночь, ледяная гладь канала, аптека, улица, фонарь
…Двое мужчин, один в летнем пальто и с непокрытой головой, другой в твердой шляпе, медленно шли вдоль по набережной канала. Вокруг пустынные городские кварталы, которые еще недавно в нашем фильме кишели такой деятельной жизнью.
– Что-то гибельное есть в этом поветрии, – говорит первый, – ночные балы, скейтинги, дуэли между авиаторами…
– Прибавьте к этому разгон демонстрации рабочих, – резко вставил второй.
– Безумный город, манящий и до странности молодящий кровь… сознанье страшного обмана всех прежних малых дум и вер, и первый взлет аэроплана в пустыню неизвестных сфер…
– Зря вы рифмуете обман и аэроплан. Хлыщи и золоченые болваны примазываются к авиации, сделали из нее моду наравне со спиритизмом и французской борьбой, а ведь в воздухе, возможно, – будущее нашей страны…
Вдруг из темноты прямо на собеседников выскочил некто дикий в ореоле рыжих волос, в рубашке с петухами, с черной мантией за спиной.
– Братцы, кто здеся из Царевококшайска? – дико завопил он и пролетел мимо.
Все стихло. Двое ночных прохожих смотрели в пустую перспективу, один со злой улыбкой, другой с тоской.
– Аптека, улица, фонарь, – тихо проговорил последний.
Обессилевший о. Илья повалился на ступени где-то на набережной, смежил очи и мгновенно заснул.
Блики воды мелькают по фасаду здания и по медной табличке на парадном: «Беллетрист-спортсмен Вышко-Вершковский».
Неожиданно мы оказываемся на борту загадочной ослепительно-белой яхты. Ранним утром она «барражирует» в заливе вдоль берега. На палубе обстановка вполне прелестная: вокруг белого стола в соломенных стульях сидят офицеры и штатские и балтийский ветер раздувает их белые летние мундиры и легкие сюртуки.
В центре нашей позиции седобородый генерал. Он смотрит в подзорную трубу на берег.
В окуляре подзорки проплывают все главные места действия нашей истории. Они соседствуют друг другу, окаймляя берега маленькой бухты. Вот слева проплывают столики, вазы, раковины и мостики сада аэроклуба «Икар». Далее – окаймленное штакетником летное поле со стоящими там аэропланами. В глубине поля низкий и длинный деревянный дом с террасой – там управление аэродромом и летными службами и комнаты для пилотов. Еще глубже – ангары и мастерские. За штакетником справа – мощенный булыжником двор и там полусарай, полунавес под вывеской:
«ДЕДАЛ» ЗАВОД ЛЕТАТЕЛЬНЫХ АППАРАТОВ
И МОТОРОВ ВЕТЧИНКИН И СЫН И КОМПАНИЯ».
Перед генералом на столе разложены фотографические карточки. Мы видим, что ворошит их длинным пальцем полковник Отсебятников, и понимаем, что это яхта охранки.
– Вот снимок 1903 года, Иллиодор Борисович, – докладывает Отсебятников. – Первый арест в Манеже. Иван Задоров, студент Императорского Высшего Технического училища. Как видите, юноша бледный со взором горящим…
– Уже тогда надо было петельку на шею… – вглядывается генерал. – Что далее? Первые усики…
– Так точно, и вместе с ними маузер, которого, к сожалению, на снимке не видно. Тысяча девятьсот проклятый, ваше превосходительство. Задоров член боевой группы эсдеков, зо генанте «большевик». Транспорт с оружием у Перемышля, баррикада на фабрике Шмидта, экспроприация банка во Владикавказе…
– О-о-о, – вдруг простонал генерал, хватаясь за голову.
– Девятьсот восьмой, – полковник небрежно подтолкнул фото холеным наманикюренным мизинцем, – узник Ярославской каторжной тюрьмы.
– Боже, да почему же тогда не повесили? – жалобно стенает генерал.
– Одиннадцатый год, – продолжает полковник. – Тобольский уезд. Сей бородач – ссыльнопоселенец Иван Задоров, господа. И наконец… – полковник обвел всех веселым интригующим взглядом и раскрыл отдельную папку. – Снимок этой ночи, Иллиодор Борисович. Еще влажный, как видите. Блистательный авиатор Иван Пирамида в скейтинг-ринге.
– Возможно ли?! – вскричал генерал. – Немыслимо!
– Не одно ли это лицо? – с ноткой торжества продолжил полковник. – Меняется лишь растительность, господа, прибавляется седина. Еще месяц назад агентура доносила, что Задоров скрывается в авиационных кругах столицы, агитирует на фабриках и, что главное, участвует в тайной типографии. И вот законы тайной войны привели нас к встрече. Значит, недаром прошли эти ночи безумные… – лицо Отсебятникова вдруг тяжелеет, глаза стекленеют, – …ночи бессонные…
– Господа, куда катится Россия? – генерал закрыл ладонью глаза. – Святое, прогрессивное дело, авиацию начинает разъедать… червоточина…
– К сведению вашего превосходительства, – полковник вновь веселел, пружинился, чуть ли не подпрыгивал. – Сестра Ивана Задорова Лилия – одна из наших первых авиаторш, дипломированный капитан свободного шара.
Генерал рухнул в кресло и обхватил руками голову.
– Ржавчина! – прорычал он. – Гниль! Голова! Голова моя пухнет, господа! Ржавеет самое святое, самое прогрессивное – моя голова!
Он застонал, отключаясь, яхта закачалась, а подполковник летучим шагом деятельно заскользил по палубе, отдавая короткие приказания за борт:
– Агентуру на аэродром! Через час у нас дуэль! Панкратьев, все взял? Ничего не забыл? Внимание, мерзавцы! Вы не шпики, не ищейки, вы джентльмены тайной войны! Вперед!
«Джентльмены тайной войны» уже сидели в шлюпке на веслах.
В этот час беллетрист-спортсмен Вышко-Вершковский устало шествовал по пустынной еще набережной канала. По пути он стягивал с себя и бросал в реку карнавальное одеяние – малиновый плащ, шлем центуриона, наконец, маску.
Кроме того, неутомимый беллетрист вслух шлифовал будущую статью:
– Авиаторы суть римские гладиаторы… моритури… недурно, именно так… и список обреченных составлен по степени их смелости. Сегодня Мациевич, завтра Руднев, за ним Пиотровский… В этом дьявольском спорте видится мне связь с поэзией декаданса. Пора вернуться к Античности, к культу здорового тела, к французской борьбе… недурственно получается…
Оставшись в цивильном клетчатом костюме, Вышко-Вершковский правой рукой вынул из кармана подкову, левой – хронометр.
Стальные мышцы вздулись под пиджаком. Подкова согнута за три с половиной секунды. Беллетрист-спортсмен удовлетворенно вздохнул и направился к своему дому, на ступеньках которого с некоторым удивлением обнаружил весьма странное тело спящего на черной мантии молодого человека в рубашке с подсолнечниками и красными петухами.
– Поэт, – предположил он, вытянул из-под щеки спящего записную книжку и прочел:
Тихо шепчут ветки,
Грустью шевеля.
Уж молчат березки,
Уж зовут тебя.
– Хвала Аллаху, здесь только ползают ужи, но не летают аэропланы. Вставайте, свежая струя, вливайтесь! Столица ждет!
Туманным похмельным утром Иван Пирамида и Теодор Отсебятников ехали в ландо через летное поле к ангарам, к месту роковой встречи. По бокам ландо гарцевали в седлах секунданты, молодые князь и граф. Они оживленно разговаривали по-английски:
– Вандефул – ваня – вздул – ап ин эсс – хап и в лес…
– Недоноски воспитывались в Англии и ни бум-бум по-русски, – говорит Отсебятников Пирамиде. – Тре бьен, Ваня, их папаши укокошили друг друга на дуэли, се ля ви. – Он зашептал Юре прямо в ухо, лукаво кося глаза: – Князь отстрелил графу пол-че-ре-па, а тот в свою очередь проткнул князю печень. Счастливый исход – не мучился ни минуты.
