Небольшая делегация Лиги отечественных писателей летела на остров Свободы на фестиваль утопической литературы. После грызни в редакции, после унизительных бумажек, которые пришлось собирать для этой поездки, после обязательного визита в Центральное бюро утопической партии, где чиновник объяснял им правила поведения за границей, Гость предвкушал отдых на пляже, среди пальм, магнолий и апельсиновых деревьев. Он вез с собой плавки и полотенца, вез несколько деревянных кукол, две бутылки водки, дешевенький транзистор и дюжины две пластмассовых расчесок для обмена у аборигенов на местные сувениры (на острове жили, может, и свободно, но скучно и скудно).
Гусевский аэропорт давал полутора тысячам жителей Новой Земли не только работу, но и чувство причастности к огромному миру, лежащему где-то за серым, волнующимся океаном. Те, кто работал прямо в аэропорту, давно привыкли к пассажирам со всего света, в том числе, разумеется, и из Отечества. И напротив - граждан Отечества по пути на остров Свободы положительно потрясал крошечный кусочек аркадской жизни, блиставший перед ними в этом заурядном перевалочном пункте. Дичились граждане, тесными группами слонялись по залу ожидания, кто печально, а кто с озлоблением разглядывая беспошлинную лавочку, заваленную спиртным, мануфактурой, и даже гребешками из моржовой кости - вольным творчеством аркадских эскимосов. Обратите внимание, Гость, шепнул ему товарищ по делегации, сколько бутылок, и все емкостью в литр и четырнадцать сотых. У них до сих пор британская система, просвещенно добавил он, фунты, дюймы, имперские галлоны. А джинсов, джинсов-то сколько, настоящие федеративные, продолжал он сокрушаться, наверное, для наших моряков держат. Их (не умолкал словоохотливый писатель) после полугода в открытом море везут домой, из Отечества же в Гусево привозят новых. А валюта у них, безусловно, водится, во-первых, платят, а во-вторых, на берегу выменивают - кто на водку, кто на икру. Гость с тоской вспомнил собственные бутылки, надежно завернутые Маргаритой в полотенце и помещенные в самое сердце чемодана. Цивилизованным людям, подумал он с гадливостью, нет нужды возить по свету спиртное, тем более в таких жалких емкостях - крышка не отвинчивается, этикетка смазана, и вообще - что есть водка, глубокоуважаемые господа жители свободного мира, как не самый тупой и примитивный напиток в истории?
Горькая истина состояла в том, что для большинства пассажиров из Отечества гусевский аэропорт, с его беспошлинной лавочкой, журнальным киоском и закусочной оказывался первым, последним и полностью недоступным (по отсутствию аркадских денег) окошком в западный мир. Мало кто из них догадывался, что персонал аэропорта отнюдь не разживается в лавочке французским коньяком, парфюмерией и шелковыми шарфиками небывалых расцветок. Мало кто не приходил в завистливый восторг даже от вида бутербродов с ватным хлебом и невесть из чего изготовленной ветчиной. Мало кто из них не кручинился, понимая, что в этом раю отводится им неполный час, потребный для дозаправки самолета, а местные счастливчики живут в нем всю жизнь.
Путь Гостя лежал к самому центру райского сада, осененного алюминиевыми крыльями авиационных ангелов. Небольшая очередь граждан цивилизованных стран в чистенькую закусочную (пластмасса, нержавеющая сталь, дымчатое стекло) расплачивалась - кто смешными аркадскими долларами, кто основательными федеративными. Благоухал кипящий кофе, плоские котлеты сами собой впрыгивали между двух половинок мягчайших булочек, украшенных салатом цвета зимнего моря и помидорами цвета яблок с древа Познания. Отсутствие небесного блаженства на лицах клиентов заведения Гость отнес на счет дорожной усталости. Отдрейфовав к телефону-автомату и разобравшись в инструкции, он вдруг с восторженным холодком сообразил, что мог бы за счет вызываемого позвонить Хозяину. Телефон отыскали бы в справочной, даже десяти центов не требовалось. "И ни в коем случае, - услыхал он вдруг металлический голос вчерашнего чиновника, - не поддавайтесь соблазну устанавливать контакты с апатридами, отсюда один шаг до возможной провокации". При звуках этого голоса, пусть и воображаемого, Гость ощутил приступ невыносимой тошноты.
При каких обстоятельствах совершаются опрометчивые, если не гибельные, поступки, которыми так славятся герои отечественных романов? Или дело в биохимии? Цель жизни, весело говорил ему когда-то Хозяин, тыча под нос вырезкой из научного журнала, состоит в поиске ситуаций, в которых вырабатывается максимальное количество адреналина. Но какой гормон вырабатывается при тошноте? И в каком несусветном количестве должен он поступить в кровь, чтобы вывернуло наизнанку не от испорченной котлеты или запаха в вокзальном туалете, а от всех тридцати пяти лет той самой жизни, которую при всех тревогах и неустройствах пытался устроить по-человечески? Почему она внезапно может представиться сплошным грязно-серым пятном, без единой звездочки или завалящей планеты?
Ох, как тошнило Гостя перед витриной беспошлинной лавочки с моржами и белыми медведями, искусно изваянными из мыльного камня. Зависть? Вряд ли, вряд ли. Завистника тянет разрушить чужое благополучие, а если он не столь кровожаден - сравняться с более удачливым. В зависти нет места для тошноты, которая заставила Гостя забыть о жителях Острова Свободы, ждущих его расчесок, о четырехлетнем сыне, которому он сулил привезти огромную тропическую раковину, а может быть, даже чучело омара, о редких книгах на славянском, которыми он собирался разжиться в этой поездке.
Он уже стоял в двух шагах от собственной судьбы в виде ветерана-полицейского, охранявшего выход из зала для транзитников с второсортными паспортами, не запасшихся визой в Аркадию, в необъятный мир, где царила рождественская музыка, и сырой снежок неторопливо падал с низкого неба на плоские крыши двух- и четырехквартирных домиков, на золотые арки котлетных заведений, на огромные старомодные автомобили бережливых жителей Новой Земли.
Или все-таки зависть? Ужасное чувство. Везучему сопернику достается женщина с короткой стрижкой. Бампер передней машины исчезает в тумане, и ее водитель издает глумливый короткий гудок. Попутчики-аркадцы отправляются в буфет пить пиво в пластмассовых стаканчиках, а ты наклоняешься к фонтанчику с питьевой водой. И всю - или почти всю - зависть, всю тошноту можно было побороть одним словом, одним решительным шагом!
В окно транзитного зала полицейский видел своим усталым профессиональным взглядом уголок крыши двухэтажной гостинички, выстроенной как раз для тех, кто с разнообразным акцентом произносил это магическое слово. Сколько их было, Бог весть как скопивших на транзитный билет. Даже благополучные турки произносили его, даже португальцы, впоследствии изобретавшие самые удивительные сказки о том, как их преследовали на родине за отход от католической веры. Добросердечная Аркадия всех пропускала сквозь дверь Сезама, которую охранял безоружный - нет, с крестообразной дубинкой на поясе - полицейский Именно на дубинке остановился блуждающий взгляд блуждающего Гостя, когда он почти вплотную приблизился к полицейскому, и тот подобрался, отодвинулся, сфокусировал на транзитнике строгие вопрошающие глаза. Под расстегнутым, довольно поношенным черным пальто транзитника виднелся свитер домашней вязки, из дорожной сумки торчал ворох славянских газет. Полицейский чуть отступил к двери. Транзитник смотрел на него уже на две, на пять, на десять секунд дольше, чем следовало. Заговаривать с возможными беженцами первым запрещалось, и полицейский ждал, волнуясь. Не один такой транзитник, повращавшись по залу ожидания и поглазев на заветную дверь, отходил от нее со смущенным вздохом.
Человек в черном пальто застыл на месте и губы его шевельнулись.
- Чем могу помочь, сударь? - спросил полицейский.
Транзитник на сносном английском повторил свою фразу. Он был бледен, будто от потери крови, или - полицейский угадал, - от сильной тошноты. Дверь мгновенно открылась, пропустив беглеца в длинный пустой коридор, куда выходил ряд однообразных конторских дверей. Полицейский включил рацию для доклада. Через долю секунды другой гражданин Отечества уже ломился в захлопнутую дверь, выкрикивая что-то на непонятном языке, а отстранившего его сержанта начал осыпать мертвыми, сердитыми словами с сильным славянским акцентом. Рейс задержался, однако транзитник, перед глазами которого все маячила мясистая лапа его спасителя на ручке двери, остался в Гусево. Багаж его сгрузили с самолета и отправили в желтую гостиничку недалеко от летного поля.
Из окна особняка, по неведомым причинам принадлежавшего его товарищу, он видел снег под старыми кленами двора, уже проседающий под набиравшим силу солнцем, - нежно-белый, ну, может, самую малость сероватый: воздух на Западном склоне был еще чище, чем в других районах города. Вожделенный город, само название которого - со времен всемирной выставки, а затем и олимпиады - звучало, как музыка, вообще ничуть не обманул его беженских ожиданий.
