– Ну, поехали, – объявляет Брин. Наклоняется над дорожкой и замечает, что посередке Танк сделал ее шире. Брину хочется слегка ее подровнять, повозиться с ней, как водится. Но это невежливо. Дорожка – подарок. Помня, что он и так кругом в долгу перед Танком, Брин спрашивает: – Правда можно?
– Епть, это же понюшка кокса, делов-то. Мне его все равно испытывать для Колумбийца Пита.
Колумбиец Пит из Бирмингема.
– И потом, мы же братья, – добавляет Танк. – Я знаю, ты заценишь. Ты с понятием. Не то что все эти стервятники там. – Он кивает в сторону гостиной. – Потому и не уходят. Сидят, дармовых проб ждут. Та белобрысая цыпочка уже неделю здесь торчит.
Брин наклоняется над дорожкой и занюхивает.
– Значит, ты ее трахал? Танк смеется:
– Да, в рот. Брин тоже смеется:
– Ну да, как же!
От порошка слегка режет горло. Брин вспоминает, как Танк, чтобы выпендриться перед Колумбийцем Питом, однажды подставил Гилберта – отправил к лепилам. Будто бы Гилберт явился без приглашения, вынюхал у Танка весь кокс, хотя никто не предлагал, и так далее. Пока Гилберт ходил отливать, Танк выложил дорожку «Аякса», а Гилберту сказал, что приберег специально для него. Через неделю Танк заделался растаманом.
Брин уходит часов в семь. Заглядывает в паб, пропускает полпинты, заходит к матери, прихватывает сэндвич, а съесть не может. Мать все уговаривает найти приличную работу. Брин обещает прозвонить объявления. Говорит, что оставил газеты в машине.
В клубе «Регги» диджействует Берни, крутит всякое танцевальное старье. В мире Берни драм-энд-басс не существует, в нем есть место только певичкам и папаше Фредди, никаких ремиксов. Папаша Фредди поет «Мы чемпионы», пара девчонок пытается вихлять бедрами на танцполе – как салаги из молодежного клуба, умереть не встать. Берни крутит косяк на громоздкой колонке. Брин подваливает, сбывает ему траву и уходит. Все это дерьмо его уже достало.
Он идет на набережную, зависать в галерее автоматов, пока не появится один тип. Потом перебирается в «Белую лошадь», где есть три «фруктовых автомата». Все деньги, полученные от Берни, Брин скармливает автомату, толком не замечая, что делает. Подходит девчонка, которую Брин оттрахал недели две назад.
От нее несет дешевыми духами, белую тенниску он узнает сразу – это его тенниска.
– Все путем? – спрашивает она, привалившись плечом к автомату.
Брин кивает. Ее подружка сидит в баре и смотрит на них. Эти девчонки вечно ходят парой, понимает он, – толстуха и та, с которой можно в койку. Он пытается вспомнить, что у них было, но не может. В окошке автомата выпали две вишенки.
– Помнишь меня? – продолжает она. – Я Джули. Мы переспали.
– Ага. – Он слушает невнимательно, ждет третью вишенку. – Погоди минутку.
– Ладно. Выпить хочешь?
– Если угостишь.
– Пинту светлого? – она улыбается – типа умная, знает, что он пьет.
– Не-а. Водки с лаймом. Улыбка сбегает с ее лица.
– Сейчас.
Он запихивает в щель автомата последний фунт, а Джули у стойки бара ждет, когда обслужат. Наконец она возвращается с зеленым пойлом для Брина. Он выпивает водку залпом и смотрит на часы.
– Мне надо в «Регги», – сообщает он.
– А я думала, ты только что оттуда.
– Шпионишь, что ли?
– Размечтался! Я искала Клиффа и видела, как ты из клуба выходил.
– Клиффа?
Клифф сбывает дурь студентам. Она кивает.
– Показать, что я добыла?
– Что? – спрашивает Брин с опозданием, потому что она уже достала из кармана белый сверточек. Она разворачивает обертку и кладет свой трофей на автомат. Порошок младенчески-розовый: спид. Не так уж много. Может, десятая доля унции.
– Блядь, убери живо!
Джули перекладывает порошок на подоконник. Все равно видно.
– Хочешь? – предлагает она.
Брин смотрит на нее в упор. У нее светлые волосы, в которых мелькает пара красных «перьев», и голубые глаза. Какова она в постели, он так и не вспомнил. Ей восемнадцать или девятнадцать. Наверное, учится. Этого он тоже не помнит.
– Заныкай, – приказывает он. Она кривится.
– Да ладно, не дрожи. Я сама хотела попробовать. – И на виду у бармена и всех остальных слюнит палец и обмакивает его в порошок. Потом облизывает палец, стараясь не морщиться от горечи. Брин удивлен: неужели перед ним выделывается? Кажется, пару недель назад к порошкам она не притрагивалась, только покуривала.
– Через минуту сваливаю, – предупреждает он.
– Куда?
– В «Регги». Я же говорил.
– Если хочешь, пойду с тобой.
– А как же твоя подружка?
– А что ей сделается?
Толстуха улыбается и подмигивает, Брин набрасывает куртку.
– Зачем тебе в клуб, если ты там уже была? – спрашивает он.
– А тебе зачем?
– Проведать Берни. А ты к кому?
– Ни к кому. Просто хочу поболтать. Он вздыхает.
– Тогда идем.
На улице уже накрапывает дождь.
В «Регги» кутерьма. Все стоят на улице и ждут, когда уедет полиция.
Берни со злости пинает камень.
– Вавилон гребаный! – стонет он. Брин смеется.
– А трава где?
– Где-где – на полу, где выронил.
– Вернешься за ней?
– А как же. Когда эта свора отсюда СЪЕБЕТСЯ, – рявкает Берни – мимо как раз проходит полицейский. Овчарка тормозит, обнюхивает Джули, та наклоняется и успевает погладить пса, прежде чем полицейский подзывает его к ноге.
– Это кто? – спрашивает Берни.
– Джули. Слушай, я на набережную. Мутно здесь.
– Тогда покедова.
Девчонка по-прежнему вертится рядом.
– Ты сейчас куда? – спрашивает Джули. Они уходят от клуба.
– На набережную.
– И это все?
– Чего?
– Только и делаешь, что слоняешься туда-сюда? Брин смотрит себе под ноги.
– Почти.
Все начиналось как шутка. Очередной розыгрыш в школе искусств.
Эмили стоит перед зеркалом у себя дома в Баттерси, изучает собственное отражение. Она высокая, худая и симпатичная. Но не настолько высокая, чтобы стать моделью, недостаточно худая, чтобы привлекать внимание, о чем она всегда мечтала (с анорексией она завязала пару лет назад, а теперь жалеет), и не такая симпатичная, чтобы подцепить аспиранта Ленни, в которого два года назад втюрилась. Эмили гадает, чем сейчас занят Ленни. Она не знает даже его адреса.
Эмили – молодая выпускница, способная девушка. Без связей, ответственности и обязательств. Некоторые умеют упиваться свободой, а Эмили с ней неуютно. Идти некуда. Учебу она закончила почти три месяца назад, но с тех пор никто не предложил ей работу. На ярмарках вакансий она заполняет бесчисленные бланки заявлений, и все напрасно. А она-то, глупая, считала, что через неделю после выпускного за ней начнут охотиться рекрутеры! Обхохочешься. А вот и кое-что посмешнее: Эмили в коротком черном коктейльном платье и на шпильках, с ярко накрашенными губами и накладными ресницами. И это девушка, которая одевается только в «Дизеле» и «Слэм Сити Скейтс».
Когда соседка по квартире Люси предложила поработать в агентстве эскорт-услуг, Эмили расхохоталась и сострила – мол, вот он, самый расхожий штамп из жизни бывших учеников школы искусств. Люси возразила: учеба в колледже Св. Мартина – сама по себе штамп, по милости Джарвиса Кокера[9]. Эмили согласилась, и они отправились к какой-то женщине по имени Тина, которая с ними побеседовала и записала на карточки имена. Люси видела, что внизу Тина добавила: «веселая, издательский бизнес, искусство». С тех пор прошло две недели.
Вчера вечером Люси сопровождала престарелого банкира на презентацию романа о любовных похождениях его бывшей жены. Банкир оказался женоподобным и нетребовательным, и Люси получила двести фунтов только за то, что живым украшением постояла с ним рядом. Эмили надеется, что ей сегодня так же повезет.
Она выходит из дома в семь и на такси отправляется на тот берег, в Челси. Дэвид ждет в маленьком баре. Эмили бегло оценивает: лет тридцать пять, темные волосы, темные глаза. Чистюля. Она ищет взглядом обручальное кольцо. Не находит. Дэвид коротко объясняет, что ее ждет. Она улавливает слова «Аннабел», «вечеринка», «напитки», «канапе» и «танцы».
– Клево, – говорит Эмили.
– Вам знакома такая работа?
– Конечно, – лжет она.
Вечеринка неподалеку, через две улицы. Дэвид и Эмили идут туда пешком. Он явно размышляет, не взять ли ее под руку – неловко, будто на первом свидании. О себе Эмили старается особо не распространяться. Дэвид говорит медленно, с расстановкой, будто опасаясь, что Эмили не поймет. Она скрипит зубами и улыбается лишь при мысли о деньгах. Какая разница, что он о ней думает? С чего он взял, что у нее образование? Ха. Речь могла выдать, хотя Дэвид не настолько сообразителен. Выясняется, что он торговый агент, продает литературу «нью-эйдж» какого-то безвестного издательства на юго-западе. Услышав это, Эмили смеется. Ей нравится идея сочетать шашни с навязчивой рекламой.
Беда в том, что, поскольку Дэвид работает в издательском бизнесе, на вечеринке Эмили знакома с половиной собравшихся. Ей еще повезло, что не пришла ее сестра, которая в «Пингвине» работает. Даже Аннабел оказывается подружкой брата лучшей подруги Люси. О господи. Лондон велик, но мир все-таки тесен – жуть. Эмили много пьет, сама не замечая, и тусуется, как профи. Дэвид мнется где-то в углу, не рискуя влезать в гущу гостей, и Эмили жалеет, что ей заплатили за сопровождение этого пенька. Сказать по правде, это придает вечеру особую пикантность, но все-таки скучно делать, что прикажут. Забавно лишь гадать, что сказали бы все эти люди, узнав, чем она тут занимается.
