Потом в трубку:
– Хелло, это ты, новенький?
– Я вас слушаю, – мягко повторил К. М. – Говорите.
– Вот я и говорю, балда, что ты новенький. Утешитель номер четыре. А я номер два. Ясно?
К. М. промолчал, не зная, что сказать, и голос продолжал:
– Меня кличут Мариной, а тебя как?
– Инструкция запрещает называть имена, – занудил К. М.
– Видал? – произнес голос кому-то третьему, сопевшему пьяной одышкой. Этот балда верит в инструкции. Ну и идиот. Ладно, балда, слушай сюда.
– Попрошу не ос-кор-блять, – по слогам произнес К. М.
– Ты чего ругаешься? – удивился женский голос. – Вот хулиган. Ладно, хулиган, открой ящик стола.
К. М. открыл.
– Видишь справа черную коробочку?
– Вижу.
– Так вот. Там ампулы. Завтра утром после смены принесешь это мне домой.
– Инструкция…
Женский голос выругался не по-женски, затем примирительно:
– Брось. Шеф составляет инструкции для близиру. Плюнул?
– Нет еще, – улыбнулся К. М.
– Потом плюнешь. Запиши мой адрес. Записал? Повтори. Умница. Так договорились? До завтрева.
Трубка умолкла, а К. М. все еще держал ее возле уха, размышляя, какой же утешительницей может быть наркоманка. А почему бы и нет, решил он. Настроение, однако, было испорчено. Он закрыл книгу графа Толстого, заложив страницу в том месте, где князь Андрей дает пощечину шалопаю Анатолю, и, выйдя из-за стола, начал ходить по кабинету.
Он ходил и ходил по комнате, пять шагов в одну сторону, к настенной газете, пять шагов в другую, к окну, и утешался, что все образуется, что сами обстоятельства, если их раззадорить, впихнут в нужное русло, втолкнут в стойло, и зажуешь свою траву, и станешь радоваться теплому солнцу, ласковому теплу, свежему ветру и очередной случке. И все будет хорошо, как у людей.
Снова зазвонил телефон. Добродушный голос шефа, выспавшегося, насквозь уверенного в себе, жующего бутерброд с ветчиной, был незлобив и нелюбопытен.
– Скучаешь?
– Скучаю, – признался К. М.
– А что ж Толстой?
– Ни один граф в мире не избавляет от скуки.
– Ну, скучай помаленьку. Звонки были?
– Марина звонила.
– А чего? Опять, небось, ампулы в столе забыла?
– Да, просила занести к ней домой.
– А чего? Занеси. Она женщина интересная.
– Да я не в том смысле.
– И я не о том, – хохотнул шеф. – Увлекательная женщина. Несчастная, конечно, ну, так это большинство таких людей.
– Вы счастливых встречали? – спросил К. М. без интереса.
– Попадаются. Я счастливый. Еще некоторые.
– Завидую.
– А ты не завидуй. Мудрец сказал: хочешь быть счастливым – будь им. Каждый сам кузнец своего счастья. Если ты несчастлив, значит, ты не кузнец. Так говорит Канопус.
– Опять этот Канопус, – недовольно сказал К. М. – Второй раз про него слышу. Это тот, кто стихи на заказ лепит?
– Как, ты не знаешь Канопуса? Тогда ты ничего не знаешь. Неинтересно с тобой. Все. Бывай здоров, ханурик. Не унывай. С тобой весь наш дружный коллектив. И еще: особого рвения к работе не выказывай, это вредно. Можно здоровье надорвать.
Начтов исчез с линии, и снова стало скучно.
К. М. открыл окно и высунулся наружу. Для городского жителя, вспомнил он слова П. П., пейзаж есть знаковая система закрытых смыслов. Окно выходило в большой ровный двор, огороженный трехметровым забором. Ровная площадка двора щетинилась молодой, остро зеленой травой. В траве, свежей и еще редкой, как бородка на лице юноши, гомонились воробьи. В отдалении ходили и кланялись грачи. Кругом была весна.
К. М. закурил и сел у окна, положив руки на низкий подоконник. Кроликов бы здесь завести, подумал он. Надо предложить шефу. А еще лучше пару ахалтекинцев. Он представил красивых лошадей и зажмурился от удовольствия. Даже не ездить, а просто вываживать. Телефон заголосил.
– Вас слушают, – немедленно произнес К. М., взяв трубку и по-прежнему глядя во двор. Там прилетели две пары голубей и заходили кругами друг возле друга.
– Але! – послышался в телефоне сытый голос. – Утешитель?
– Да. Говорите.
– А мне нечего сказать. Ты новенький?
– Да. С иголочки.
– Во чудак! Как дела?
– А никак, – ответил К. М., чувствуя, что у звонившего просто зуд поболтать по телефону. – Все дела у прокурора, а у меня даже и делишек нет.
– Ну и ладно. Скушно у телефона цельный день сидеть?
К. М. выдержал паузу, свою союзницу, и спросил:
– У вас что-нибудь случилось?
– В том-то и дело, что со мной ничего не происходит.
– Расскажите подробней.
– А что рассказывать? Я здоров, как бугай. У меня жена. Как корова. Двое детишек. Мальчик и девочка. Бычок и телочка.
– Здоровые?
– А то нет? – удивился голос. – В родителей. Аппетиты крепкие. Желудки исправные. Все путем. Как у людей.
– Тогда в чем забота? Живите да радуйтесь.
– Живу, а радоваться неохота. Скушно.
– Ваша профессия вас устраивает?
– А то нет? Я инженер… Сначала, правда, стыдно было. Думал, детей станут в школе дразнить, вот, мол, отец с виду умный, а уже такой инженер. Стыда не обобраться. Да и баба попервости канючила: инженеришка, говорит, никакого другого занятия поприличней найтить не мог. А потом ничего, притерпелась. Детей в школе перестали дразнить. Жена успокоилась: такая, видно, судьба. Родятся же люди с другим цветом кожи – черные, синие, зеленые. Я вот родился инженером.
– Не пойму, чего вы хотите. Пейте водку.
– Это нынче не модно, – возразил голос. – Да и дорого.
– Влюбитесь, украдите велосипед, постройте дирижабль…
– Ну-ну, – усмехнулся голос, – валяй, развивай фантазию. Только здря, все одно, ничего оригинального не придумаешь.
– Тогда застрелитесь, – предложил К. М.
– Из чего, из пальца? – хохотнул голос. – Допустим, застрелюсь. А потом? Самая скука и начнется. Вечная-вечная. Бр-рр.
– Может, вам телевизор посмотреть? Передачу «В мире животных». Ведет ее интересный журналист. Лысенький такой. Фамилию забыл.
– Я тоже забыл. Они там все лысенькие, косоглазенькие, заикастенькие. Тоже скучно. Я и так в своем отделе весь день, как в мире животных. А ты мне телевизор суешь.
– Я вам не сую телевизор, – кротко возразил К. М.
– Нет, суешь, – настаивал голос.
– Нет, не сую, – упирался К. М.
– Нет, суешь. Слушай, давай поссоримся. Все веселее.
– Я не умею ссориться, – сказал К. М., выдерживая паузу. – Придумайте себе какое-нибудь несчастье.
– Я червонец потерял. Выкинул с трамвайными талонами.
– Вас утешить по этому поводу?
– Не надо, у меня еще пять рублей есть.
– Послушайте, шеф, – сказал К. М. – Здесь я забуксовал.
– То-то же, – произнес Начтов своим голосом. – Во-первых, пауза в разговоре должна быть чуть дольше, чем ты делаешь. Считай по ударам пульса, от девяти до пятнадцати. Если у тебя не кроличье сердце. Затем: пауза нужна не сама по себе, а чтобы дать клиенту время на развитие темы, а тебе для тактики разговора. Дальше: в разговоре должна быть динамика. Если не ощущаешь динамику в клиенте, придавай разговору движение сам. В-третьих, в каждом человеке живет самолюбие, в норме или патологии, не важно. Иногда оно прямо на поверхности и прет в первых же словах клиента. В этом случае легче: ты хватаешь его за самолюбие и ведешь в тихое место, чтобы он побыл там, успокоился, вспомнил что-нибудь приятное из своей или чужой жизни. Если самолюбие скрыто, значит, оно сильно, иногда очень сильно, от этого абонент может быть скован, плохоконтактен, малокоммуникабелен. Дай ему высказаться до конца, раскрыться. Надо помочь его скрытому самолюбию проявить себя. Выпустить пар из котла. Если же самолюбие патологично, пытайся установить ту норму, о которой мечтает сам абонент. Всякая патология стремится к норме. Может быть, стоит слегка задеть клиента, чуть-чуть обидеть его и посмотреть, как он отреагирует. Юмор – тоже подмога. Как только клиент рассмеется, он на пути к спасению. Юмор – кровь оптимизма.
– А если это смех сквозь слезы?
– А это, дорогуша, зависит от тебя. Слезы – высушить. Смеху – придать звучность. Пробуй. Дерзай. Ты за словом в карман не лезешь. Они все у тебя под руками. И еще, дорогуша, ты идешь только по голосу, так что учись распознавать голоса людей, как голоса птиц. Голос – это ритм, поскольку связан со слухом. А ритм – это жизнь, ее течение, напор. Понял? Например, в моем разговоре от имени инженера ты должен был по фактуре фразы определить, что во мне есть несознаваемая аритмия, и ты должен был выяснить, в чем она проявляется и как ритм привести в норму. Ты этого не сделал, так что тебе первый прокол. Дырка.
– Но я же работаю вслепую!
– Это меня не волнует, дорогуша! – воскликнул Начтов. – Работай взрячую. Но не взряшную. Постигай, учись по голосам выявлять темперамент, взгляды, принципы, мотивы, цели, меру, идеализм, степень идиотизма, уровень конформизма. Ты должен знать человека прежде, чем он сам себя раскроет. Твоя работа – не психоанализ, ты не имеешь права расспрашивать об интимностях. Твоя работа – непрерывное вопрошание о человеке. Сравнивай клиента с собой. Анализируй собственные мысли, переживания с его мыслями и переживаниями, но разницу не относи непременно в свою пользу. Перетряхивай весь свой унылый душевный скарб. Понял?
