Для пробы Первый прошел низко над землей, направив энергию излучателя сквозь веерный растр. Затем исследовал выжженную черную полосу и пришел к выводу, что пробная очистка почвы удалась.
Тем лучше. Надолго он здесь не задержится – мало жизни, мало и работы. Выполнив ее, он перейдет на участок Второго и поможет ему завершить очистку. Затем оба они перейдут на участок Третьего…
Й-Фрон стучал зубами в напыленном скафандре. Мертво блестя, над головой плыло кольцо планеты, сузившееся на экваторе в ослепительную иглу. После двадцать пятой бомбы до следующего витка можно будет погреться внутри «Основы Основ»… если только корабль его впустит. Эта мысль, молнией промелькнувшая в голове Й-Фрона, напугала его. Корабль, без сомнения, прочел его мысли, а значит, так и сделает, если не придумает чего похуже…
– Двадцатый второй – вышел…
Облачный фронт закрыл поверхность планеты. В южном полушарии лил дождь – падал стеной, висел мелкой пылью, бил крупными каплями по лицу, по раскрытым в изумлении глазам, но не причинял боли, это был добрый, созданный для человека дождь, и, наверно, его можно было пить, задрав голову…
Далеко позади корабля на экватор падал Тринадцатый.
«Почему замолчал? Держи меня в курсе».
«Прошу прощения, коммодор».
«Как проходит посев? Мне отсюда ничего не видно».
«Передаю изображение, коммодор. Транслирую также Нбонг-2А-Мбонгу. Идут как надо. У вас не возникает желания проконтролировать их работу, коммодор?»
«Да. Со временем».
«Вам стоит только приказать, коммодор. Каждый автоном-очиститель способен перестроить себя в туннельную камеру».
«Нет, не будем их отвлекать. Пусть работают. Когда понадобится, спустим кого-нибудь на поверхность без туннельной камеры».
«Я знаю кого, коммодор».
Девятый вонзился в землю дымящимся шаром. Рощица вокруг него вспыхнула и сгорела подозрительно быстро. Анализ атмосферного воздуха показал двадцать пять процентов свободного кислорода. Много. Избыток кислорода следует связать. Землянин должен жить при семнадцати процентах кислорода и трех процентах углекислого газа.
За себя Девятый не боялся. Он не сгорел бы и при стопроцентнокислородной атмосфере, а температура в эпицентре пожара была слишком мала, чтобы расплавить защитную оболочку. Смехотворно мала.
Пышный влажный лес перемежался полянами, зарослями непролазного кустарника, кое-где из подлеска торчали невысокие скалы-надолбы, густо поросшие мхом. Их облюбовали крикливые птицы. Ветвистые многошляпочные грибы прятались в тени деревьев, некоторые забрались в дупла. Воздух над лесом дрожал от утренних испарений.
Два двуногих существа среднего размера сопровождали гигантское третье, выглядевшее сонно и флегматично, но опасное уже своей величиной. Девятый опробовал средства очистки, уже отчетливо представляя себе объем будущей работы. Субтропическая область. Чужая жизнь, много чужой жизни. Это неприятность, но преодолимая.
Он испепелил птицу. Тщательно препарировал медлительное существо, похожее на гигантского слизняка. Нашел гриб и исследовал его. Изгрыз дерево. Микроорганизмов в стволе, листьях и корнях обнаружилось немного, и вряд ли они могли представлять реальную опасность для человека, но это было несущественно. Все равно почву и воздух этой планеты придется стерилизовать по высшему классу очистки. Деревья сохранить не удастся.
Тормозя в атмосфере, он потерял часть массы. Неважно: еще до входа в плотные слои Девятый обнаружил на своем участке крохотную, но достаточную аномалию и сманеврировал так, чтобы сесть рядом. Нарастить активную массу – дело нескольких минут, если рудное месторождение под боком, или нескольких часов, если руды нет. Вот здесь, под этой скалой, к самой поверхности выходит жилка.
…Скала словно взорвалась изнутри. С протяжным гулом рухнуло сбитое отскочившим валуном дерево. Посыпались листья. Визжащий осколок с силой ударил в Девятого, срикошетировал и ушел низко над лесом.
Вот дом, который построил Леон.
А это окно, большое окно,
Которое в спальне помещено
В доме, который построил Леон.
(Сага о Великом Пересмотре, песнь I, издание 71-е, адаптированное для детей; 1-я Государственная машинная типография.)
Звон разбитого стекла не принадлежит к числу особенно приятных звуков, в особенности если стекло разбито не где-нибудь, а в твоем собственном доме, разбито вдребезги, и вдобавок если это стекло в окне спальни – самое большое и лучшее оконное стекло во всей деревне, редкое стекло необыкновенной прозрачности, еще при жизни деда доставленное с небывалыми предосторожностями аж из самого Города. Леон уже не спал, он лежал на спине, заложив руки за голову, смотрел в желтоватый потолок, тщетно ища, за что зацепиться взглядом, слушал, как рядом самозабвенно и страстно храпит Хлоя, неприятно ощущал ее горячий, как лежанка на солнцепеке, бок и предавался унынию и запретным мыслям. Привычка просыпаться с первым лучом солнца разбудила его и сегодня, как будила всегда, но именно сегодня вставать не хотелось совершенно, вообще ничего не хотелось, даже лежать было тяжко, и уж подавно не хотелось терпеть храп, но вставать не хотелось тем более. Лесные бабочки уже пропели утреннюю песню, близнецы-пасынки, конечно, давно проснулись и удрали куда-то, а вот Хлоя всегда любила поспать, хотя простой здравый смысл, не говоря уже об обычаях, предписывал жене охотника приготовить мужу ранний завтрак, не задаваясь вопросом, собирается ли охотник сегодня в лес или нет.
Удружил братец, с тоской подумал Леон. Он скосил глаза: резкий, как вырубленный, солнечный луч – утро-то какое! – переместился из дальнего угла, где обычно самозарождался на рассвете, на дощатую перегородку и теперь медленно подползал к дверной ручке. «Когда доберется до двери, я встану», – решил Леон, и в ту же минуту в окно влетел камень.
Когда великолепное оконное стекло ни за что ни про что со звоном рассыпалось, окатив постель осколками, а проклятый булыжник, просвистев в полуметре от лица Леона, с глухим треском ударился в перегородку и в ней застрял, Леон сначала не поверил. Он даже не удивился. Такой подлости от стекла он не ожидал. Потом он понял, что не ожидал этой подлости от кого-то другого, а поняв, и поверил, и удивился, и осатанел – всё сразу. Он выглянул в разбитое окно – естественно, возле дома царили мир и благодать при полном отсутствии посторонних. До самого Трескучего леса не было видно ни одной живой души. Хлоя уже сидела на постели, прижимая к большой груди пухлую руку с кровоточащей пустяковой царапиной, и визжала. Проснуться она еще не успела, а храп уже плавно перетек в визг, и надо было надеятся, что теперь-то она уж точно проснется. «Цыц, дура!» – рявкнул Леон, откидывая одеяло, – осколки со звоном ссыпались на пол. «Вот я мерзавцев… – бормотал он, перелезая через Хлою и с лихорадочной поспешностью натягивая одежду. – Ах вы… Это ж, драконий хвост, надо такое удумать, а? Да что ж это, управы на них нет…»
Хлоя перестала визжать и принялась оглядываться. Голова у нее поворачивалась медленно, словно у лесного дракона, и мощные шейные складки с потным скрипом терли друг дружку.
– Камень, – пророкотала она низким басом, указав на перегородку. – О, и стекло…
Леон взорвался.
– Да! – заорал он. – И стекло! Разглядела! И стекло тоже! А все ты со своими охламонами!.. Сколько раз говорил: не носы им утирать – учить их надо, бездельников, учить, чтоб их… Людьми делать!
Половицы жалобно пискнули – Хлоя соскочила с постели и опрометью кинулась к распялке. Надев сари, – ссориться с мужем голой было тактически невыгодно, – она уперла в бока сжатые кулаки.
Контратака была сокрушительной. Леон немедленно пожалел, что связался. Как обычно, он не узнал о себе ничего нового, но сразу же понял, что проиграл. Конечно, драконий хвост, он был неудачник и лежебока, это во-первых; дрянной муж, только и знающий засматриваться на девок и не дающий законной жене законного удовлетворения, это во-вторых; притом не мужик, а тряпка, и не охотник, а барахло, дрянной добытчик, дрянной шептун и к тому же дрянной отец, совершенно не способный заменить двум чудесным мальчикам законного родителя, который был человек со всех сторон положительный, не в пример Леону, это в-третьих, в-четвертых и в-пятых; даже странно, как могут два таких разных человека быть родными братьями, не верится в это… да ты нос свой не вороти, я тебе еще не все сказала, а мальчиков моих, дрянь такая, только тронь…
Леон тупо посмотрел на кулаки жены, затонувшие в боках, выскочил из спальни и припер дверь снаружи. Крику это действие не убавило, но теперь он стал немножко глуше и можно было осмотреться и поразмыслить, что к чему. Близнецов в доме, естественно, не было. Леон раздраженно зашагал из угла в угол, от очага к ткацкому станку и обратно. Мысли путались и мешали друг другу – чепуха, а не мысли, ни одной дельной… Близнецы? Да, это проблема. Совсем от рук отбились… Пороть их, что ли? Доигрались-таки с пращой, говорил же им – идите, мол, в лес и пуляйте в слизнивцев в свое удовольствие, так нет… Вчера в постель Хранительнице напустили вонючих ящериц, сегодня в родном доме стекло разбили, а что завтра вытворят? Все-таки придется пороть, делать нечего. «Тогда уж заодно и Хлою, – прыгнула в голову сумасшедшая мысль, от чего он сразу вспотел, – надо же наконец решиться…»
