– Ты правильно сделал! Молоток! Я сам ее, суку, ненавижу!
Я в ужасе отпрянул. Кого… он ненавидит? Я похолодел. Не целил я ни в какие буквы, случайно рука подвихнулась, камень швырял абсолютно аполитично.
– Кого… ее? – произнес я шепотом минуту спустя. Неудобно, наверно, оставлять без ответа его горячий порыв?
– Ее, суку… Совдепию нашу! – произнес чубатый почти вслух.
А-а-а… Совдепию… Я вытер внезапный пот… это полегче, наверное, чем КПСС… хотя не намного.
– Я тебя вытащу, – шепнул чубатый.
Ч-черт! Такого горячего взаимодействия я не ждал! То есть слышал, конечно, что они парами ходят: один следователь злой, другой – добрый… но не в такой же степени? Я даже засмущался – его любви я вряд ли достоин: аполитично ведь кидал, честное слово!.. Но ему неловко, наверное, это говорить? Значит, обмануть его в лучших чувствах?
Я вздохнул. Явился лысый, бодрый и веселый.
– Ну вот, с дружками твоими побеседовали! – Он потер ладошки. -
Подпишут как миленькие все, что надо! Но ты их должен понять! -
Вдруг обнаружилось, что и он добр. – Твой дружок Жоз… без футбола – пустое место. А Кир твой… в священники метит! Так в патриархию уже вызывали его – дали понять, что в ближайшем будущем!.. Сам понимаешь, без нашего благословения… – Он развел маленькие ручонки. – Вот так. Ну а девка твоя, – (моя?) – сам понимаешь, своей работой повязана!
Он налил из пыльного графина воды и с наслаждением выпил.
– Ну, а ты как? – Он дружески глянул на меня.
– Я как? Да пока никак… – промямлил я.
– Поможем! – бодро проговорил лысый и, что-то шепнув чубатому на ухо, вышел. Тот с ненавистью поглядел ему вслед и прошептал:
– Сталинист херов! Хочет пресс-хату тебе прописать!
– А… что это такое… пресс-хата? – пролепетал я.
– Да примерно то же самое… что просто пресс! – Он жалостливо глядел на меня, словно прикидывая: выдержу ли?
– Ну ничего… я все тебе сделаю, – шепнул он тихо настолько, что мне как бы и померещилось.
Что – все? Все для пресс-хаты? С этим вроде бы и лысый справляется?.. Расспрашивать было неудобно.
– Уведите заключенного! – подняв трубку, вдруг рявкнул он.
Приученный уже к шепоту, я вздрогнул.
Полуголый тип с татуировкой “Гера” явно теперь проявлял ко мне интерес: видно, проинструктирован.
– Ни за что взяли? Понятно! – абсолютно издевательски повторял он.
Стукнула, откинувшись, дверь, и вошел еще один – ничуть не лучшая харя… “Не лучшая харя” – это я запомню. Надо запомнить!
Какая-то просто болдинская осень в тюрьме!
– Шо… этот? Тю! – проговорил вошедший разочарованно, увидев меня.
– Ничего… меньше работы, – усмехнулся Гера.
– Наверх давай… оттуда падать будешь! – скомандовал вошедший.
Я покорно полез. Ну что ж… если хочет Бог, чтоб я пострадал по политическим мотивам, – пострадаю по политическим… Хотя логику
Его отказываюсь понимать! Почему-то вместо радости – всякие гадости! Ну хорошо. Как надо падать?
Две пары добрых глаз всплыли у койки.
– Нам велено тебе кости переломать, – проговорил ласково Гера. -
Но ты нравишься нам… Мы по-другому сделаем.
Как?
– Полотенчиком обвяжем тебя, – прошептал он. – Видок будет что надо… зато кости целы.
Что-то все тут перешли на шепот.
– …Полотенчиком? – обрадовался я неизвестно чему.
– Полотенчиком! – ласково подтвердил Гера.
Он вытащил из-под своего матраса вафельное полотенце,
“выстрелил” им, растянув резко, как бы демонстрируя, словно фокусник: ничего нет. Потом он вдруг открыл “барашек” на трубе, пустил в унитазе воду, окунул туда полотенчико, поболтал им.
– Извини, что из параши, из крана плохо текет!
С неослабевающим интересом я смотрел за их приготовлениями… зачем мочить-то?
– Сейчас мы тебе железную маску сделаем… но ты не боись! – проговорил напарник Геры.
Не бояться? А что, интересно, другое они мне предложат?
– Не боись… зато своими ногами уйдешь! – успокаивающе шепнул
Гера. – После нас это редко кому. Ну… спустись.
– Как… самостоятельно? – поинтересовался я.
Переглянувшись, засмеялись. Значит, самостоятельно.
– Садись!
Я уселся. Надо настроиться – будто я у зубного врача.
– Без этого, сам понимаешь, не обойтись! – дружелюбно проговорил
Гера, вытягивая из сапога финку… точно такую, как я выбросил в бурьян!
– А… зачем? – Я не мог отвести глаз от этого предмета.
– Дырки проделывать!
– Зачем?
– Ну… дышать ты собираешься, нет? – дружески заржали.
– И для глаз дырки сделаем, если хочешь! – расщедрился Гера.
– Н-не надо.
– Ну… прощай! – насмешливо произнес Гера.
В каком смысле? – хотел было спросить я, но не успел. Кто-то один – не успел разглядеть, кто – положил лапу мне на голову, удерживая в неподвижности, а второй натянул на лицо мокрое вонючее полотенце и, перехлестнув сзади узлом, стал затягивать.
– М-м-м!
– Он что-то рано начал мычать! – глухо донесся голос, кажется, Геры.
Засмеялись. Веселые палачи.
– М-м-м!
А воздух?!
– Чего он мычит, не знаешь?.. А-а, да!
Острие финки зашарило по полотенцу, проткнулось! Соленый вкус крови.
– От тяк!.. Язычок, звиняйте, пришлось подпортить!
– Ну все! Ложись отдыхай! – устало, как заслуженный хирург, произнес Гера.
Резко встав, я стал нащупывать свою полку.
– Э-э, да он шконку найти не может! Может, проколоть все же глазки?
Я замотал головой. И быстро забрался.
Ах вот он, самый эффект! Ссыхаясь, мокрое полотенце сокращается и жмет. Умельцы! Хрящ, похоже, сломается. Такой боли ни в какой драке не имел – это что-то особенное.
Прерывисто дыша, я резко уселся, скинул ноги. Надеялся – может, такое мое дыхание их разжалобит?
Храпят хлопцы – один внизу, другой напротив. После трудного дня.
– С-с-с-с! – просвистел от боли. Глухо!
Ухватил сзади за узелок… мертво затянулся. Все, кранты!
И главное, не забывать надо, что это все – большая удача, что если полотенце сорву – по-настоящему уделают! Милостив Бог! Но несколько странен. Со всеми, что ли, так? Да нет, не со всеми: мне еще повезло! Другим кости ломают, а мне…
Я с ужасом ощупывал свою голову. Это не моя голова! Размером с апельсин и, наверное, будет уменьшаться! Полотенце-то еще влажное… и жутко горячее!
Я спрыгнул с полки… Пойду прогуляюсь… на прощанье с самим собой…
Фамилию, видимо, изменить придется. Красота! Возьму, например, фамилию Кьерк-егоров! Все равно никто уже прежнего не увидит меня! Или – Успрыгин! Бодро, динамично. Можно Маша Котофеева взять – все равно пол мой больше не заинтересует никого! Ну ты…
Котофеев! Стой!
Ротмистр Полотенцев – был такой персонаж в революционном фильме!
Я глухо захохотал.
Надо заболтать это дело, отвлечься! Языком ты владеешь, надеюсь?
И тут уж никто тебе не будет мешать! Свобода!
Какую же фамилию мне теперь подобрать – к уменьшенной голове?
Умыцкий. Бульдоцкий. Мамкер. Валерий По? Максим Канистров…
С-с-с! – сипя, обхватив головенку руками, метался по камере. Не дай бог – разбужу богатырей, решат доработать… Блукаев. Гунун.
Ядоха. Горпеня…
Утро тут бывает вообще?
…Мистер Дут-с Нафталахов… Бег мой замедлялся… Цвиримба… Бжхва.
Ущельев. Граф Поскотини!.. Ресничко… Гниюшкин.
Телефонную книгу я тут создам!
Узеев, Пужной, Мхбрах!
Я почувствовал, что кто-то деликатно трогает сзади мой узелок.
– Ну вот… вроде нормально, – довольный шепот Геры.
По-ихнему – хорошо?! Ну и ладно! Отдирают полотенчико почему-то с волосками… Свет! Утро пришло! Переплыл ночь на фамилиях!
И осталось еще! Вольноплясов, Сферидзе… Надо еще? Вьетнамец
Во-Во… на вьетнамца, наверно, похож? Узнать бы! Но вместо зеркала в моем распоряжении лишь бездонные очи моих друзей – туда вглядываюсь… Но восторга не вижу, скорей – ужас.
– Да-а… проспали мы с тобой… – Гера проговорил.
– Да-а-а… есть маленько! – друг подтвердил.
– Ну что там… что? – нетерпеливо хотелось спросить тоном хорошенькой дамочки, выходящей из парикмахерской.
Но, видно, они напрямую со мной общаться не хотели. Стеснялись.
О чем-то тревожно зашептались, поглядывая на меня.
Производственное совещание.
Лицо стало стремительно расширяться – чувствовал это по уменьшению глаз. Тряслось как тесто, если кивнуть.
Затворы забрякали.
– Выходи!
– Что с вами? – лысый вскричал.
Да, впечатление, видать, сильное!
– С нар упал, так удачно! – ответил я. И губы не мои!
– Посмотрите на себя! – проговорил лысый отрывисто. Слишком отрывисто… Совесть прихватила? Выдвинул ящик стола, вынул зеркало с резной ручкой (девичья услада), резко мне протянул.
Видно, держал этот инструмент специально для таких случаев.
Глянул. Точно, не я. Какая-то баба. Рыхлость, точней, опухлость бордово-фиолетовая, причем еще в мелкую клеточку от вафельного полотенца… Но, в общем, я худшего ожидал. Сверкнул глазами. И вышло! Нет, ничего…
