— С добрым утром!
— С добрым утром…
Я попытался стряхнуть сон.
— Папа, — говорит он, — расскажи мне сказочку…
Просьба звучала серьёзно.
Тогда-то и родилась мысль о межпланетной ракете.
Это была спасительная выдумка. Космические просторы необозримы, можно путешествовать бесконечно. В межпланетной ракете можно даже спать; вы спите, а звёздная пыль так и проносится мимо…
Положительно, идея космического корабля была плодотворной.
— Давай играть в межпланетную ракету, — говорю я. — Слетаем на Луну, потом на звёзды… Я буду оставаться в ракете, а ты — ходить на разведку.
«Ладно, — думаю, — ты пойдёшь, а я тем временем всхрапну в ракете».
— Папа, — спрашивает он. — А разве бывают такие ракеты? Может, ты их просто выдумал? Расскажи лучше сказку. Не люблю я разные там выдумки.
После краткой беседы я бесповоротно увлёк его идеей путешествия в космос.
Вскоре мы уже летели. Сначала — на Луну.
На Луне он вышел и отправился на разведку. Долго разгуливал он по холмам, стрелял из ружья, но совсем бесшумно, и смотрел в бинокль. Доложил мне, что видел лунную серну и ходил осторожно, чтоб не свалиться с Луны.
Я похрапывал едва слышно. Он ничего не заметил. Время от времени я давал ему сонным голосом приказ:
— Остановиться на звезде Плутон и выяснить местные ресурсы питания!
— Что выяснить, папа?
Я не ответил, и он долго выяснял, как там и что, а затем отрапортовал:
— Товарищ командир, на звезде Плутон полный порядок!
— Хорошо, — отвечаю, — благодарю вас, продолжайте выполнять!
Он выполнял, а я спал. В конце концов было воскресенье. Потом я протёр глаза и вижу — время-то бежит.
— Где мы? — спрашиваю.
— Не знаю, — отвечает он. — Кажется, эта звезда называется Нунук. Только никого нет дома.
Это подало мне мысль, что пора бы вернуться на нашу планету.
— Раз так, — говорю, — поехали на Землю. Поверните ракету вверх ногами, курс — Земля!
И он в самом деле повернул! И не подумал продлить путешествие в космосе. Это мне показалось подозрительным. Вот полетели мы на Винограды.
— А что, — спросил я осторожно, — разве тебе не понравилось путешествовать в ракете, если ты так торопишься приземлиться?
— Да нет, — ответил он, — здорово было: пристанешь к звезде, погуляешь по горам… Очень было здорово. Я потому радуюсь, что, когда мы вернёмся на Землю, ты расскажешь мне сказку!
Вы не знаете какой-нибудь сказки? Новой, совсем новой?
Зяблик
Мы уселись на скамейку. Скамейка была уже занята — на ней сидел старик в кепке и чёрных очках, одетый по-зимнему, хотя ранняя весна в том году была тёплой, без предательских ветров, без мокрого снега.
Мы заметили, что рядом со стариком лежит на скамейке белая палка.
Вероятно, он кого-то ждал, потому что всё время поворачивал голову влево. Лицо у него было бледное, немного болезненное и утомлённое. И лишь на минуту оно оживилось, когда старик услышал шаги, — наверное, он хорошо их знал, такие мелкие шажки…
Подошла старушка, совсем простая, в сумке она несла кастрюльку, прикрытую крышкой.
— Это ты, Маня? — спросил он осторожно.
— Я, Веноушек, я, — сказала старушка, — обед тебе принесла, Веноушек.
Она села, поставила сумку на землю и зазвенела посудой.
— Нет у меня аппетита, Маня, — устало сказал старик. — В апреле мне всё невкусно, это не мой месяц, Маня!
— При чём тут месяц? — возразила она. — Я тебе сварила куриный суп. И ножка осталась с воскресенья, и потроха в супе. Грешно тебе будет, Веноушек, если не съешь.
— Вот погоди, придёт весна, — бодрым тоном сказал слепой. — Тогда увидишь, Маня, какой я едок… Готовить не успеешь. Дай только солнышку пригреть и деревьям зацвести. Ты подожди, Маня, то-то начнётся концерт…
Тогда старушка пустилась на невинную хитрость:
— Да ты ешь, деревья уже зазеленели. И травка пробивается… А вон на золотом дожде почки набухли… Съешь супу, Веноушек, пока он не остыл совсем!
Мы посмотрели вокруг — всё ещё было голое и безжизненное. Ничто не цвело, ничто не набухало.
— Что ты там толкуешь, Маня? И травка, говоришь, зеленеет? И кусты? — усмехнулся старик. — Как же это? Ведь на дворе начало апреля.
— Нет, вы посмотрите на него! — решительно воскликнула старушка. — Тоже мне рассуждает! Если я тебе говорю, что всё зеленеет, так ты уж верь… А то что над головой у тебя зяб-лик сидит, это ничего? По-твоему, зяблик ничего не значит?
Мы невольно подняли головы, но никакой птицы не увидели. Только сплетение веток, а за ними серое небо.
— Зяблик бы пел, — сказал старик. — Зяблик, Маня, тот бы щебетал: пи… пи… или — цррр…
— Как бы не так, — рассердилась жена. — Станет зяблик для тебя трудиться!.. Зяблик поёт, когда ему хочется… Ну, возьми ножку!
Слепой улыбнулся и ничего больше не сказал. Старушка поставила на скамейку кастрюлю и взглянула на нас с видом победительницы.
— Пани, — вдруг подал голос Человечек, — а ведь ничего не зеленеет…
— Нет, зеленеет, — встревожилась старая женщина. — Зеленеет, мой маленький, зеленеет… Ты тоже, сынок, не всё видишь.
— Я так и знал, — весело сказал слепой. — Вот вам моя Марженка! Хитрая лисичка!
— Так ты не будешь есть? — строго спросила старушка.
— Да мне не хочется, Маня, — ответил он после паузы.
И оба замолчали.
— Папа, — сказал мне потом сын, — ты говорил, что врать никогда нельзя. Ведь я же сказал правду, папа? Не было там никакого зяблика…
— «Не было, не было»… — отозвался я сердито. — А может, и был? И не вмешивайся, пожалуйста, когда взрослые разговаривают.
А он твердил одно:
— Ведь ты тоже не видел этого зяблика…
Официальный документ
Я подделал официальный документ. Тут уж ничего не изменишь, и настоящим я извещаю об этом общественность, хотя откровенность мою прошу не считать раскаянием.
Да, я подделал документ, да ещё нарисовал круглую печать и поставил неразборчивую подпись неизвестного лица.
Всё это я совершил и сообщаю об этом вам с чувством известной гордости.
Дело в том, что на прошлой неделе мы ходили на воскресник.
Мы очень долго к нему готовились, отгладили свои спортивные костюмы и всю неделю усиленно питались, чтобы на-браться сил.
А в воскресенье мы встали рано утром и, подбадриваясь холодным душем, распевали народные песни. Когда же мама предложила нам взять с собой пирожки, мы заявили:
— Ты думаешь только о еде!
И мой сын очень радовался тому, что будет носить камни.
— Знаешь что, — сказал я ему. — Ты лучше будь оркестром. Мы будем работать, а ты нам будешь играть. Возьми с собой барабан — и все тебе спасибо скажут. Людям ведь и культура нужна!
— Это никакая не работа, — ответил он. — Послушай, папа, я буду носить камни. Нельзя же всю жизнь только играть.
— Да зачем же тебе таскать камни, — возразил я. — Много не натаскаешь и ещё перемажешься. Ты просто играй нам. Вроде ты — заводской оркестр.
Он заинтересовался.
— Да, но у нас нет тромбона, — сказал он. — И где я в последнюю минуту найду тромбон? Легко сказать — играй! А где мы возьмём тромбон?
В конце концов он согласился, и мы дали ему в руку веточку вербы — это была дирижерская палочка. И он действительно так замечательно играл, что все участники воскресника его хвалили. Одни, правда, жаловались, что музыку не слышно, другие, наоборот, — что слишком слышно: это уж зависело от музыкальности того или иного слушателя. Но так как наша улица названа именем скрипача Лауба, то, в общем, музыка всем понравилась.
Потом все пошли за справками — пусть напишут чёрным по белому, что мы работали. А он грустно стал в сторонке и спросил:
— Скажите, пожалуйста, а музыкантам ничего не дадут?
Нам стало его жалко, мы и говорим толстому товарищу, который занимался этой сложной канцелярией:
— Будь добр, товарищ, дай нам справку и для нашего оркестра.
Но он рассердился:
— Товарищи, я лицо официальное и прошу вас относиться серьёзно… И детям здесь вообще делать нечего.
И он продолжал заполнять справки — всем, кроме оркестра.
Тут мы услышали, как кто-то горько плачет. Это ревел наш оркестр. Так весело он играл нам, и вот всё испорчено… Оркестр плакал душераздирающе, мы очень его жалели.
— Товарищ, — сказали мы, — ты всё-таки напиши справку нашему оркестру… Посмотри, он весь в слезах.
— Товарищи, — изрекло официальное лицо, — прошу вас спокойно расходиться. Вы выполнили свой гражданский долг и не требуйте от меня, чтобы я дискредитировал идею воскресников и субботников. В первом субботнике в Кремле принимал участие сам Ленин…
— Вот именно, — сказали мы, — уж Ленин-то наверное написал бы справку нашему оркестру…
