Наконец-то! Правильно! Выписать Федору Федоровичу направление в одесский психоневрологический диспансер, что на улице Свердлова, бывшей Канатной. Поступить с ним, как с покойным безумным краеведом, земля ему пухом. Великое дело – прецедент! С краеведом все гладко прошло, ООН не вякало. Тут и думать нечего. Взять Федора Федоровича под белы руки и доставить на улицу Свердлова-Канатную на райисполкомовском «рафике» под видом будто бы нуль-транспортировки на Магелланово Облако. Он ничего и не поймет, зато сразу познакомится со всеми своими братьями по разуму – и с марсианами, и с альдебаранами.
Конечно, тут же возникли разного рода юридические сомнения насчет прав человека в правовом государстве. Нашлись и тут люди нервные и слабохарактерные.
– Сейчас другие времена, и живого человека в дурдом так запросто не засадишь, – сказал врач «скорой помощи» и незаметно слинял вслед за Аэлитой, потому что два билета на «Маленькую Веру» находились у него в боковом кармане.
Даже тугоумный старший лейтенант милиции резонно засомневался:
– А что, если Рей Бредбери возьмет да напишет запрос в ЮНЕСКО – куда, мол, Федор Федорович подевался? Был и нету, на письма не отвечает... Что тогда?
– Но, товарищи! Вы не поняли! – принялась разъяснять первый заместитель председателя райисполкома, которую все запросто называли Мамой. – Никто не собирается отправлять Федора Федоровича в сумасшедший дом. Мы отвезем его в психдиспансер на ОБСЛЕДОВАНИЕ. Все уже договорено. Отдохнет он там две-три недельки, попьет снотворного, успокоится и вернется домой здоровым человеком. Никто его там не будет насильно задерживать, потому что у них палаты от своих сумасшедших ломятся, зачем им новые? Никаких нарушений Женевской конвенции не произойдет – я вам гарантирую. А эта его Лолита... Пусть пока живет без прописки. За квартирой присмотрит. Прописка тоже реликт и пережиток крепостного права. Более того...
Далее Мама, к изумлению присутствующих, вдруг повела такие безумно-демократические речи, что впору было ее саму завязать в смирительную рубашку и отправить в «рафике» на улицу Свердлова-Канатную:
– Более того! Пока Федор Федорович будет отдыхать, мы с вами тряхнем стариной, вспомним Тимура с его командой. Выйдем на ленинский субботник и благоустроим Федору Федоровичу теплое гнездышко! Почистим тут, помоем, побелим, покрасим... Я думаю, это все наши женщины на себя возьмут. Где наша англичанка Людмила Петровна? А Варвара Степановна где? И подавальщицу из «Iдальни» тоже привлечь. Кухню обложим кафелем, поставим новую электроплиту, сменим сантехнику. Это на совести «Водоканализации». От военкомата: цветной телевизор нашему ветерану! Потянет военкомат? Не слышу... Двери эти замазанные сменить, но не выбрасывать, еще пригодятся. Сделать новую столярку... Паркет тоже. На это в зоне есть мастера. Холодильником обеспечит райпотребсоюз. Нужен «Минск». Так? Решили. Мебельный югославский гарнитур... В рассрочку. Первый взнос оплатит райисполком, а там я подумаю. Что еще?.. Люстра, портьеры, обои... Где там два украинца и один еврей, что ждут разрешения на выезд? Пусть достают финские обои! А иначе нехай не надеются!
Оглядев слегка обалдевший консилиум, Мама усмехнулась. Неужто они в самом деле подумали, что райисполком вознамерился за просто так делать шикарные ремонты квартир отечественным Дон Кихотам? Да ни в коем разе! К чему же весь этот сыр-бор и шурум-бурум?
Наконец Мама раскрыла карты, бросила на стол (стоп, у Федора Федоровича стола не было, чай он пил у подоконника) своего козырного туза:
– Дело в том, что к нам едет диссидент!
Знаменитой немой сцены не последовало, – впрочем, Мама и не надеялась. Все сразу все поняли. Ничем их не удивишь, даже родными, возвращающимися из-за бугра диссидентами. Разве что слегка обалдеют и поскребут в затылках. Только спросили:
– Какой из них?
– Ну, тот, Кеша... Который голубого Леонида Ильича нарисовал в разобранном состоянии, – пояснила Мама.
– Сюрреалистический портрет в стиле Пабло Пикассо голубого периода, – уточнила всезнающая Людмила Петровна.
– Точно! – подтвердил старший лейтенант милиции. – За что и был выдворен из страны в двадцать четыре часа без права переписки. Дружок мой, Кеша...
– Знаем. Помним, как вы тут вышивали...
– Бывший дружок, – уточнил он.
– Что ему здесь нужно, твоему бывшему дружку? – недовольно спросил другой старший лейтенант – из военкомата. Этот, наверно, был недогадливый или не в курсе дела.
Мама объяснила, что Кеша-диссидент неожиданно оказался «малым не промах» и сделал в своем Сан-Франциско или где там блистательную карьеру художника-миллионера. Печет мировые шедевры, как наша «Iдальня» пирожки с повидлом, хорошо себя чувствует и даже не испытывает головокружения от успехов. Вроде этого... Иосифа Бродского. Не загордился, не скурвился. Говорят, подстригся, помолодел, даже не узнаешь. Но не в том дело. Дело в том, что недавно написал он письмо в Верховный Совет, в котором очень беспокоится за свои размалеванные двери...
– Чуть что – сразу в Верховный Совет, – опять выразил недовольство старший лейтенант из военкомата. – У Верховного Совета своих дел выше крыши!
– Оказывается, тут в квартире не «чуть что», а целое миллионное состояние, – продолжала Мама. – Кеша хочет убедиться в сохранности дверей, приехать и забрать их с собой, потому что испанский музей «Прадо», взглянув на нелегально вывезенные Кешей дверные фотографии, собирается эти двери купить... Да, да, эти самые. С Буденным, с Калининым и с этой... порнографией.
– Пусть будет с «эротикой», если Людмиле Петровне так желательно, – уступила Мама. – Будут эти двери висеть в «Прадо» рядом с Гойей, Мурилльо и с Веласкесом. Не знаю, не знаю... Истуканы эти для их нравов еще туда-сюда, а вот зачем Испании Буденный? Не знаю... Как попу гармонь. Но это не наше дело. А наше дело – не ударить в грязь лицом, отремонтировать квартиру и достойно встретить заморского земляка. Разрешение на вывоз дверей через таможню он уже получил. Пусть посетит свой прежний дом, заберет двери, походит, повспоминает, каких чертей ему тут давали, ностальгия, то-се... Может, немного долларов подкинет на нужды родного Райцентра, – подмигнула Мама.
– Да-а, времена пошли! – все-таки удивился старший лейтенант из военкомата, защищавший Верховный Совет. И предложил: а не продать ли в Испанию стенд «Морального кодекса строителя коммунизма», созданный лет двадцать назад рукой еще молодого и никому тогда неизвестного Кеши, который (стенд) до сих пор висит в ленинской комнате военкомата?
Посмеялись. И вспомнили о Федоре Федоровиче:
– А его, пока диссидент Кеша будет здесь предаваться своей ностальгии, – на обследование!
Так и вышло – как задумал консилиум.
После майских праздников Федор Федорович зарядил новый чемодан бельишком и свежими пирожками с повидлом, поцеловал Аэлиту (а та ничего не знала о готовящемся вторжении пришельцев и собиралась в отсутствие Федора Федоровича использовать квартиру для собственного удовольствия), заглянул в почтовый ящик, вынул поздравительную открытку из военкомата, еще раз убедился в том, что Кир Булычев, Еремей Парнов и Владимир Савченко продолжают хранить таинственное молчание, вздохнул и подался к автобусной остановке.
Там его уже поджидали «рафик», сестра милосердия с направлением в психдиспансер и старший лейтенант милиции.
– Садитесь, Федор Федорович, подвезем! Нуль-транспортируем куда вам надобно. В Одессу? Ах, в Зауральск! Бензина полный бак – хоть на Большую Медведицу!
Все чинно, благородно...
Легковерный Федор Федорович залез в «рафик» и через час на полной скорости был доставлен в сумасшедший дом, сдан с рук на руки белым врачам, переодет в стиранную синюю пижаму и помещен в палату к членистоногим инопланетянам, у которых на лице располагалось по три рта сразу – один рот для еды, второй – для питья, третий – для разговоров. Удобно!
Какая-то полная туманность Андромеды расплылась в голове у Федора Федоровича. Больничную палату он принял за отсек межгалактического звездолета, а врачей – бог весть за кого. Он уселся на персональную койку и принялся рассказывать пришельцам историю жизни Головы Профессора Доуэля, но те пили, ели, говорили каждый о своем и его не слышали.
Пока Федор Федорович оглядывался и вертел головой в космическом корабле, в Доме на набережной начался субботник. (Аэлита как раз уехала с врачом на «скорой помощи» отдыхать в Дофиновку, прихватив с собой толстовскую «Аэлиту», – «Надо что-нибудь почитать на пляже, а то с этими тральщиками все буквы забудешь – так и норовят затралить!») Собрались в девять часок утра: два столяра-уголовника, присланные из химзоны для замены дверей и настила паркета, Варвара Степановна с подавальщицей из «Iдальни» (Людмилу Петровну как представителя английской интеллигенции избавили от мытья полов – «Во я им буду полы мыть!»), пришли неразлучные два украинца и один еврей с финскими обоями, да еще электрик из райпотребсоюза. Открыли двери ногтем. Потом, попозже заглянул слесарь из «Водоканализации», постоял в глубоком раздумье на пороге и нетвердо ушел, решив перенести порученную ему работу на завтра. Но завтра было воскресенье, и потому он начал менять трубы только в четверг. Пил, бедняга, пять дней подряд и задержал тем самым продвижение ремонта на кухне и в совмещенном санузле.
