Как, наверное, легко живётся человеку, когда он не привязан к выгодным сделкам, чужим настроениям, когда он не ходит на лицемерные вечера, где все улыбаются и с улыбками врут друг другу в глаза, вечера, где люди, чокаясь бокалами, видят друг в друге не друзей (хотя и называют всех друзьями), а возможность заработать как можно больше денег, и привычно соображают, как бы можно было повыгоднее использовать этого человека в своём бизнесе.
Как же всё это противно…
Между прочим, и микроинфаркт у меня произошёл тоже именно из-за денег, ведь я был в потрясении из-за того, что не получу желаемой прибыли, и эта новость настолько меня шокировала, что прямо за рулём со мной случился сердечный приступ.
Помню, когда я выходил из офиса своего юриста, мне представлялся Лаврентьев, и я подумал, что, когда он узнает, какой участок мне достался, с ним случится инфаркт. Но произошло всё с точностью до наоборот…
Этой ночью я не спал до самого рассвета. Этой ночью перевернулась вся моя жизнь. Парадоксально – я лежал весь скованный гипсом, но благодаря этому пришёл к пониманию новых вещей.
В это трудно поверить, но я был очень благодарен Марине за то, что она меня предала, ведь только благодаря этому у меня, кажется, стала понемногу просыпаться душа.
Кстати, когда мы прощались с Юркой, то обменялись номерами телефонов. Честно говоря, я записал его телефон просто для приличия, не собирался ему звонить, но теперь мне почему-то захотелось с ним пообщаться… С человеком, который раньше меня пришёл к осознанию каких-то вещей… Может, позвоню, когда меня выпишут… А может, позвоню из больницы, будет видно…
Темнота стала рассеиваться, и в палате начало становиться светлее. Значит, уже наступает утро…
Неожиданно в утренней тишине раздался звон колоколов. Сначала я не понял, откуда он льётся, но, внимательно осмотревшись, обратил внимание на то, чего не заметил раньше: оказывается, напротив моей кровати находится окно, и прямо отсюда открывается вид на улицу, на белый златоглавый храм. Вернее, я видел только верхнюю часть храма и колокольни, значит, моя палата находится примерно на третьем этаже.
Я лежал в очарованном состоянии, глядя на храм и слушая колокольный звон, который созывал людей на утреннюю службу. И внезапно по мне прошла волна ужаса. До меня вдруг дошло, что уже более двадцати лет я не был в храме. Последний раз это было перед вступительными экзаменами – я зашёл в церковь помолиться и поставить свечку за благополучную сдачу экзаменов; экзамены я сдал, в институт поступил, а потом так закружилась жизнь, что уже не находилось времени хотя бы на минуту снова прийти в церковь и поблагодарить Бога за помощь… На рестораны время находилось, на походы в кино находилось, на безудержные пьянки находилось, а вот на это нет.
Я вспомнил тот день, когда вошёл в храм, и сейчас, лёжа в палате, явственно ощутил запах восковых свечей и ладана. Я вспомнил своё спокойствие, которое тогда ощущал, стоя перед иконами с изображёнными на них спокойными ликами, и мне захотелось плакать.
«Какой я ничтожный…» – подумал я. Я окинул взглядом всю свою жизнь, наполненную деньгами и цинизмом, и отчётливо понял, что пропустил всю свою жизнь…
Также мне стало понятно, что на все достижения меня подстёгивала чёрная зависть к Стрелкову… И от этого мне стало ещё поганее… Какой же я мерзкий…
Я незаметно уснул. В моей душе было невероятное чувство сожаления, грусти, я был истерзан и истощён глубочайшим анализом своей жизни, и вместе с тем на меня спустилось спокойствие. Мне захотелось измениться. Захотелось стать другим. Не таким грязным, каким был всю свою жизнь.
Не знаю, когда меня выпишут из больницы и когда восстановится моё здоровье, но теперь я чётко знаю, как мне следует жить.
Когда я проснулся, палату заливал солнечный свет. Несмотря на то что я был в гипсе и неподвижен, на душе было невероятное чувство свежести и лёгкости. Я понимал, что теперь в моей жизни всё изменится.
В коридоре послышались шаги, дверь открылась, и в палату вошла какая-то женщина.
– Добрый день, меня зовут Юлия, я сиделка, я буду за вами ухаживать, – сказала она и улыбнулась.
После этой фразы во мне поднялось возмущение. Эта женщина своим приходом напоминала о том, что Марина как бы откупилась от меня тем, что её наняла, в первую секунду хотелось крикнуть «Не нужно мне никакой сиделки!», но я себя сдержал, потому что она была ни в чём не виновата. К тому же за мной ухаживать больше некому.
Когда во мне улеглись эмоции, я обратил внимание на то, что её голос показался смутно знакомым. Я начал внимательно её рассматривать и обомлел.
– Юля?.. – удивлённо проговорил я. – Это ты, что ли?!
– Андрей? – всмотрелась она, в свою очередь, в меня.
Она внимательно разглядывала моё лицо. Неудивительно, что она не узнала меня сразу, как только вошла, ведь мы не виделись почти лет тридцать. К тому же хоть я себя ещё и не видел в зеркало, но могу предположить, что выгляжу сейчас устрашающе.
– Андрей… – подтвердил я. – Я тебя уже сто лет не видел…
– И я тебя тоже… – обескураженно сказала она. – Вы же переехали в другой район, когда мы учились в десятом классе… Двадцать семь лет назад… С тех пор ни разу и не виделись…
Между нами повисло молчание. Вернее, повисли годы – в эти секунды каждый из нас осознавал эту цифру – двадцать семь лет. Каждый залпом, за одно мгновение вспоминал свою жизнь, события, которые случились за эти годы. Когда мы виделись последний раз, в то время были цветущими и юными, а сейчас нам уже за сорок.
Мы с Юлей жили в одном дворе. С самого детства она отличалась от всех детей: была рослая, нескладная, а своей тяжёлой, мешковатой походкой была похожа на медведицу. Мы так её и дразнили – Большая Медведица. Она очень мало общалась со сверстниками, всегда нас сторонилась, но зато очень любила стариков, и чем старик был несчастнее, тем больше она его любила. Впрочем, любила она не только стариков, но и вообще всех одиноких, незащищённых и больных – как людей, так и животных. Она была необычайно жалостливым человеком. После школы Юля мчалась то к одной старушке, то к другой, помогала убирать в доме и делать покупки. В те глупые юные годы нам это казалось смешным и мы жестоко над ней насмехались, особенно же нас веселило, когда нам удавалось довести Большую Медведицу до слёз – день тогда был прожит не зря.
А однажды мы с друзьями её окружили, выхватили пакет, который она несла очередной старушке, и бросили его на землю. В пакете что-то разбилось, и из него потекло по асфальту молоко. Юля, эта огромная Юля, разрыдалась, а мы ликовали. Из её глаз текли крупные слёзы. Зачинщиком той сцены был я, и я никогда не забуду взгляд, который она ко мне обратила, – это был потрясённый и разочарованный взгляд. Но он, этот взгляд, ещё больше развеселил меня, мне казалось очень смешным, что мы довели её до такого состояния. Особую пикантность этому добавляло то, что все знали, что я ей нравлюсь, и мне казалось, что это очень круто – на глазах у моих дружков довести до слёз девушку, которой я нравился. Это как будто прибавляло мне веса. Естественно, мне Большая Медведица не нравилась. Как она могла мне нравиться? За мной бегали по-настоящему красивые девчонки, а не такие медведи! Вскоре мы переехали в другой район, и я больше никогда её не видел.
Н-да, хорошее же впечатление я оставил после себя на последующие тридцать лет!
И вот сейчас, находясь в больничной палате, мы молча смотрели друг на друга, и, очевидно, оба вспоминали ту бутылку молока.
Глядя на неё, я вдруг осознал, что все эти почти три десятка лет ни разу о ней не вспоминал. Это ж насколько огрубела моя душа, что я обидел человека и ни разу об этом не вспомнил!
Кроме того, сейчас стало предельно ясно то, чего в юности мы не понимали: Юля находила своё утешение в стариках, наверное, не только потому, что сильно хотела с ними общаться, а потому, что общаться ей было больше не с кем, ведь мы постоянно её унижали.
И тут меня как громом ударила мысль: это что получается, прошло уже тридцать лет, а Юля по-прежнему помогает людям?..
– А ты совсем не изменилась… – пробормотал я. – Всё так же возишься с больными и обездоленными…
– Ну надо же кому-то с вами возиться… – улыбнулась Юля и тут же смутилась: – Извини, я не то имела в виду… Я не хотела сказать, что за тобой некому ухаживать, меня ведь наняла та женщина, значит, у тебя есть близкие. Это кто, твоя жена?
– Нет, просто знакомая… Я не женат.
Внезапно я заметил, что после этих слов Юля как-то странно смутилась, опустила глаза и стала нервно поправлять занавески.
«Подожди-ка… – закралась в мою голову мысль. – А что, если она до сих пор…»
После осознания этого факта я по-новому взглянул на неё.
Да быть такого не может.
Или может?..
– Я буду находиться с тобой с девяти утра до шести вечера. Потом буду уходить домой и снова приходить утром.
