– Пожалуйста, пожалуйста, папаша, присаживайтесь. Так вам будет удобнее. В ногах, говорят, правды нет.
Он посмотрел на нее свирепо, продолжая читать. Она окончательно растерялась.
– Смотрите, какое сегодня красивое море. Просто загляденье! – сказала Дебора.
– Красивое, очень даже красивое! – отрубил он. – Но если б вы отстали от меня, было бы еще красивее…
Он сердито повернулся к ним спиной, давая понять, что разговор окончен.
– Соседушка, не думайте о нас плохо. Мы это все от чистого сердца! – заговорила заискивающе Ната Церетели.
– Конечно, папаша, от чистого сердца. Из уважения к вам. Не обижайтесь на нас.
– Я прошу одно: оставить меня в покое! – окончательно возмутился старик и отошел в сторону. – Я приехал сюда отдыхать и не потерплю всяких козней, и шуток! Если не прекратите свою дурацкую игру, обращусь к директору и он найдет на вас управу!
Они обомлели.
Что? Что он сказал? Обратится к директору и тот на них найдет управу?! К какому же директору он обратится? Может, к тому? К своему сыну?…
Дебора побледнела, Шпак-Ковалик и Ната чуть было не упали в обморок, услыхав такие слова. Они окончательно растерялись. Такой старик, решили они, способен на всякие пакости. Он может позвонить по телефону сыну-директору, а тот, имея машину, мгновенно прикатит сюда и расправится с ними за оскорбление отца.
– Боже, какую мы кашу заварили! И как ее расхлебать?! – Дебора схватилась за голову.
Да, конечно, только этого и не хватало! Вскоре в театре начинается аттестация, сокращение штатов, так называемое омоложение коллектива. Что же будет?
Здорово они попались!
Знали б, что такое получится на отдыхе, разве они взяли бы путевки? Да пропади они пропадом, эти путевки вместе с отдыхом! Как теперь выйти из этого положения?
Они перестали есть и спать. Ничего не могли придумать, чтобы успокоить этого упрямца, как-то помириться с ним.
За эти дни они потеряли по нескольку килограммов чистого веса. Товарищи смотрели на них с удивлением и допытывались, что, мол, с ними происходит. Не влюбились ли случайно без взаимности? Где ж они, эти жестокие молодые люди, отвергающие любовь таких шикарных балерин? Куда они смотрят, эти остолопы?
Они излили душу перед тетей Зосей. Как быть, никак не могут подобрать ключик к сердцу этого упрямого, черствого старика, папаши директора. Ведь от него теперь зависит их судьба. Он может им устроить много бед, вплоть до того, что они вылетят из театра в два счета. Они и так висят там на волоске в связи с сокращением штатов и приближением пенсионного возраста.
Тетя Зося их выслушала внимательно, или, как говорят в Одессе, «с головой», и, пряча лукавую улыбку, которая сияла на ее полном, мясистом лице, сказала:
– А вы думали, что он вам сразу простит обиду и помирится с вами? Мало горечи вы ему за эти дни причинили? Это так просто, думаете, забывается? Мало крови вы ему попортили? Своими шуточками, шпилечками вы ему в печенку въелись. Да, теперь вам придется немало потрудиться, чтобы задобрить его. Не надеюсь, что вы своего добьетесь…
И, глубоко вздохнув, добавила:
– Я могу вам только посочувствовать. Сказано ведь: не плюй в колодец. Пригодится воды напиться.
– Так как же быть, тетя Зося? – не отставали балерины.
– Что ж можно посоветовать? Я бы на вашем месте продолжала попытки усмирить его. Продолжайте свои старания. Чем черт не шутит, когда всевышний спит? Ведь вы женщины, к тому же балерины. И если постараетесь, перед вами эта крепость падет. Кажется, где-то в мудрых книгах сказано: «Там, где сам черт не поможет, позовите женщину…»
И нужно сказать, что мудрые речи тети Зоси придали троице энергии, и они снова ринулись в бой, дабы сломить старого упрямца, смягчить его ожесточенную душу, установить с ним дипломатические отношения, а возможно, и дружбу, найти дорожку к его знатному сыну.
Но не меньше танцовщиц мучился по поводу испорченных отношений со стариком Жора, культуртрегер дома отдыха. Он никак не мог успокоиться: почему так немилосердно сглупил и не установил с первого дня контакта с отцом директора театра? И в один из дней, когда Жора увидел, как три грации окружили виновника этой истории, пытаясь с ним заговорить, и как тот резко отпрянул от них, осторожно, на цыпочках, с умильной улыбочкой на длинном, сухощавом лице, еще более осторожно взял его об руку и заискивающе заговорил:
– Прошу, очень прошу прощения… Я понимаю, что вы на меня немножко обиделись из-за того, что я беспокоился о вашем же здоровье, хотел, чтобы каждое утро вы занимались зарядкой… Вы человек культурный, вижу, и знаете, что в здоровом теле – здоровый дух и что физкультура, вернее, зарядка – путь к долголетию. Но я ведь не знал, что у вас больное сердце и вам противопоказано… Поверьте, я думал только о вашем здоровье. И ваш сын, верю, отлично понимает, что спорт – это самое ценное в жизни нашего общества. Все газеты, радио, телевизор, везде и всюду – спорт, футбол, шайба, шайба. Без спорта современное общество немыслимо, как, кстати, и без мероприятий, Я придумал для вас лично комплекс, и отныне вы сами сможете заниматься.
Старик отстранил от себя молодого человека и окинул его уничтожающим взглядом:
– Отстаньте от меня, наконец! Убирайтесь вон! Вы в своем уме? Если вам, молодой человек, нечем заняться, то отправляйтесь на кухню рубить дрова или чистить картошку! Повара жалуются, что не хватает рук на кухне, а вы тут порете чушь!
Жора побледнел, от волнения у него пропал голос, словно разверзлась земля под ним… Старик смотрел на него такими глазами, будто собирался броситься на него и задушить.
– Ну, успокойтесь, папаша, – взяв себя в руки, продолжал Жора. – Допустим, спорт вас не занимает… На вкус и цвет товарища нет. Ладно. Пусть будет по-вашему, но я знаю, что вы имеете прямое отношение к опере, к театру. Ваш сын… Ну и вы сами все время напеваете оперные мотивы из «Риголетто», «Севильского цирюльника», «Евгения Онегина», «Кармен». Вот и попросил бы я вас выступить на вечере самодеятельности. Готовим мероприятие… Не хотите петь – можете декламировать… Одним словом, я вам не навязываю, на ваше усмотрение… Пожалуйста… Не отказывайтесь.
Тут уже старик на него посмотрел не на шутку встревоженный. Не иначе, как перед ним человек, спятивший с ума.
– Убирайтесь вон! Я позову милицию! – закричал он не своим голосом. – Если вам приспичило издеваться над человеком, можете себе найти более подходящий объект! Но я не позволю!.. Куда я попал, в конце концов? Явно в сумасшедший дом! Отстаньте немедленно, шут гороховый!
Он резко обернулся спиной и быстро зашагал прочь. Жора почувствовал, будто его с ног до головы окатило ледяной водой. Хоть беги теперь на край света. Да, конечно, отныне он должен взять хорошую палку и выбить у себя из головы глупую мысль, что этот старик замолвит словечко, как он вообразил себе. Теперь его сын Жору даже дворником не возьмет, вообще на порог не пустит.
Боже, какой пассаж! И надо же такому случиться! Счастье было рядышком, а он не смог им воспользоваться. Если б сразу подружился с этим старичком, наладил бы с ним отношения, тот мог бы в одну минуту изменить всю его судьбу и не доводилось бы бегать по корпусам, гонять людей на зарядку, играть с ними в «три притопа – два прихлопа», заставлять безголосых петь, а хромоногих танцевать на сцене, проводить всякие глупые мероприятия.
Да… Ему явно не повезло. Но что поделаешь? После драки, как говорят, кулаками не машут.
Ничем не разжалобить старика. Ничего не хочет. Поговори с ним, когда он смотрит на тебя, как на сумасшедшего, отворачивается, ругается последними словами. Наверно, продолжает считать, что и Жора, и эти балерины над ним издеваются, разыгрывают его…
Очень все это странно! Когда Жора намекнул ему о сыне, тот на него почему-то посмотрел, как на круглого идиота. Не иначе как не признает протекции. Отмахивается от этого руками и ногами…
Несколько дней все четверо искали возможности снова встретиться со старичком, но тот, как на грех, отворачивался, всячески избегал, а после последнего свидания и вовсе стал прятаться от них. Они в одну сторону, ближе к нему, а он – от них – в кусты.
Ну и сатана! Впервые они видели такого упрямого и недоступного человека. Бывает же, обидишь кого-нибудь по своей глупости, по недомыслию, а пройдет какое-то время – и забудет человек об обиде. Но этот – ни в какую! Не знает их и знать не желает!
Обедать он приходил в столовую раньше всех, ужинать – позже всех, когда в зале уже бывало пусто и официантки убирали со столов.
А бедные балерины никак не могли так устроить, чтобы есть тогда, когда он сидел за столиком.
И как он мог так приспособиться, чтобы даже здесь их избегать?
В кинозал он входил самый последний, когда уже гасили свет, и усаживался в конце зала, чтобы его назойливые соседки не могли подсесть к нему. На пляже забирался подальше меж скал, где никогда не видно было живого человека. Ложился спать очень рано, поднимался с первыми лучами солнца.
