«А может, у него уже возникли какие–то подозрения? — пришла мне в голову мысль, когда я, довольный собой, лежал в ванне. — В этом случае Уолпол своим приглашением преследует одну–единственную цель: обвести меня вокруг пальца, свою рабочую площадку хочет показать мне для того, чтобы убедить в натуральности маскарада…» После некоторых раздумий я, однако, отбросил свои сомнения, ополоснулся под холодным душем и залез в отлично взбитую постель. Сразу заснуть я все же не смог, так как несколько раз ловил себя на том, что пытался восстановить в памяти образ темноглазой золотоволосой журналистки, ее взгляд, улыбку, голос… «В конце концов контрразведка не столь плохая работа» — такова была последняя мысль, о которой я и уснул.
* * *
Первые лучи утреннего солнца преломлялись в выгнутом ветровом стекле и, отражаясь от хромированного радиатора, до боли слепили глаза. Уолпол вел свой двухтонный «форд» (модель 1950 года, длина — пять с половиной метров), на переднем сиденье которого мы свободно уместились втроем, а сзади расположились турецкие землекопы. Свой инструмент они сложили в багажнике.
— Сильная машина! — с присущей американцу гордостью воскликнул Уолпол, обращаясь к мисс Ругон, сидевшей между нами. — Мотор сто пятьдесят лошадиных сил. Очень мощная машина!
При этом он так резко включил сцепление, что задние колеса пробуксовали, а нас, как при старте реактивного самолета, вдруг вдавило в кресла. Один из турок, больно стукнувшись головой, начал громко выражать свое недовольство какими–то булькающими звуками.
После столь резкого старта я приготовился к бешеной гонке, но Уолпол оказался довольно–таки осторожным, даже боязливым водителем. Он уступал дорогу каждой ослиной упряжке, телеге, арбе, слишком часто нажимал на клаксон — при этом автомобиль издавал мелодичный тройной сигнал — и был склонен в случае возникновения сложной ситуации ждать до тех пор, пока дорожная пробка не рассосется.
Но как только мы выбрались на магистраль Никосия — Фамагуста, он, очевидно, поддался искушению продемонстрировать своей прекрасной соседке, на что способна его машина. Тахометр не раз переползал через отметку «90 миль». Тогда на заднем сиденье начинали бормотать заклинания, часто прерывавшиеся восклицаниями, в которых преобладало слово «аллах». По–видимому, это были слова мусульманской молитвы, а может, и слова проклятий.
Было чудесное ясное утро, если смотреть прямо по ходу автомобиля или же немного вбок, так как сзади ландшафт скрывала завеса серо–бурой пыли, тянувшейся за машиной. В этом смысле машина мистера Уолпола напоминала ракету. Мисс Ругон, кажется, чувствовала то же самое, потому что сказала водителю:
— Я с нетерпением жду, когда вы преодолеете звуковой барьер, — после чего он решил немного сбавить скорость.
По дороге мне то и дело бросались в глаза признаки присутствия оккупационных войск. На каждом перекрестке торчали ярко–желтые дорожные указатели, с помощью которых военные водители ориентировались в стране без карт, не обращаясь с расспросами к местному населению, упорствовавшему в немом протесте. В некоторых местах таблички и указатели были вырваны из земли и заброшены куда–нибудь подальше.
Параллельно шоссе проходил полевой кабель. За Мандией мы увидели, как связисты исправляли повреждения, — похоже, кто–то перерезал провода. Мне сразу вспомнились слова подполковника о том, что в смысле безопасности на острове далеко не благополучно…
Изредка нам встречались палатки или ряды бараков, обнесенных колючей проволокой, а перед ними военные джипы и машины с радиоустановками–пеленгаторами. В стороне, на целине, я заметил следы танков, а раз нам навстречу попалась колонна грузовиков. В самом деле, королевская армия опутала Кипр густой сетью военных баз и опорных пунктов, и я опять невольно подумал, что именно поэтому Уолпол и попал под подозрение. На острове, собственно, не оставалось ни одного участка земли, который не находился бы «вблизи военных объектов», как имели обыкновение выражаться сотрудники контрразведки.
Словно отгадав мои мысли, Уолпол сказал:
— Оккупация острова британскими войсками имеет довольно давнюю историю. В 1878 году, едва Кипр освободился от турецкого ига, его оккупировали британские поиска. В 1914 году он был аннексирован ими, а в 1925 году объявлен английской колонией… ибо выяснилось, что около восьми столетий назад, если не ошибаюсь, английский монарх Ричард Львиное Сердце во время крестового похода прибрал его к рукам. Таким образом, через семь столетий этот прелестный уголок опять стал принадлежать англичанам…
— И теперь они будут вести себя осторожнее, чтобы не случилось того, что однажды уже случилось, — заметила мисс Ругон.
— Вы поступили бы точно так же, — попытался я хоть как–то оправдаться.
— Мы, американцы, не занимаемся колонизацией чужих земель, — холодно заметил Уолпол.
— Разумеется, намного проще подчинить экономику страны, а своим союзникам поручить обеспечение спокойствия в ней, — возразил я. У меня было такое чувство, что мы обмениваемся взаимными уколами, причем на меня нападали двое.
— Вы действительно полагаете, что порядок и спокойствие на острове будут нарушены, если британские войска покинут его? — спросила мисс Ругон.
— Разумеется, потому что греки сразу же нападут на турецкое меньшинство.
— До сих пор мы слышали, — сказал Уолпол, — что они забрасывают камнями лишь наших британских друзей. Вот почему я и прикрепил на своей машине табличку: «Соединенные Штаты».
— Надеюсь, это помогает? — раздраженно спросил я.
К счастью, Уолпол в тот момент свернул на скверную проселочную дорогу и неприятный для меня разговор оборвался сам собой. Археолог так резко вывернул руль, что шанцевый инструмент в багажнике жалобно звякнул, а мисс Ругон прижалась к американцу, чего он, вероятно, и добивался. Пожилые мужчины, у которых мало шансов обнять хорошенькую женщину с ее согласия, порой прибегают к подобным уловкам. Мне сразу стало немного не по себе от его попытки завоевать расположение мисс Ругон столь некрасивым способом.
Справа по ходу машины показалась южная горная цепь Кипра, увенчанная двухтысячеметровой вершиной Троодос, а на востоке обозначенная целым рядом высоких гор. От вершин Махерис и Ставровуни, называемых Олимпом, отроги тянулись до порта Ларнака, откуда был проложен подводный кабель на Мальту и в Александрию. Нашим взорам открылась великолепная панорама. После получасовой тряски по пересеченной местности «форд» взобрался на усеянный обломками скалы холм, на вершине которого стройные кипарисы образовали нечто вроде изящного кольца. Уолпол заметил, что мы у цели нашего путешествия.
Машина остановилась, и наш хозяин, выскочив из нее, стремглав побежал вдруг в сторону. И тут же мы услышали нечленораздельный вопль — так может кричать человек, охваченный смертельным страхом или яростью.
— Взгляните на это! — вопил Уолпол, дрожа от гнева. — Подойдите сюда и посмотрите! — Он стал совершенно бледным.
Мы последовали за ним к краю ямы и увидели, что привело его в бешенство: довольно длинный археологический раскоп был почти до краев завален землей и обломками шифера — это, вероятно, постарались местные жители.
Уолпол изрыгал проклятия, его полные губы дрожали. Со сжатыми кулаками и крючковатым носом, напоминавшим клюв хищной птицы, он был похож на пророка, проклинающего грешный народ Израиля. При виде негодующего Уолпола я воздержался от замечания, которое так и вертелось у меня на языке: «Неплохо бы и на раскопе установить табличку с надписью: «Соединенные Штаты». Местные жители наверняка решили, что здесь готовится фундамент для строительства очередного опорного пункта англичан. Правда, на миг у меня мелькнула мысль, что это сам Уолпол все подстроил, но я тут же отогнал ее прочь: уж больно натуральным показалось мне его возмущение.
— Не думаю, чтобы еще нераскопанным богатствам был нанесен какой–нибудь ущерб, — сказал я участливо.
— Ну конечно, — отозвался расстроенный Уолпол. — Однако понадобится немало времени, пока мои люди очистят раскоп от этого хлама. Мы просто заживо изжаримся на солнце!
— Очень жаль, — заметила мисс Ругон. — В три часа я уже должна быть в Никосии, где верховный комиссар проводит пресс–конференцию.
— Мне вдвойне жаль, что я разочаровал вас, — буркнул Уолпол, который успел взять себя в руки.
— В таком случае я хоть выкупаюсь! — воскликнула наша спутница и побежала к машине переодеваться.
— Озеро с другой стороны! — крикнул ей вслед Уолпол.
Когда мы обогнули вершину холма (оба турка тем временем принялись за работу), я увидел не только окруженное карликовыми пиниями, сверкающее голубовато–зеленой гладью озеро, но и на некотором удалении к западу английский военный аэродром Акротири. С места, где мы стояли, хорошо просматривались и длинные серо–желтые ангары, и красно–белые ветровые конусы на метеорологической станции, и выпуклые решетчатые антенны радаров. Рев авиационных двигателей доносился сюда довольно явственно.
