Чем больше Боб видел, тем больше начинала болеть голова. Впрочем, не только голова. Он чувствовал себя так, как будто его контузило, как будто он полз по этому грязному снегу. Если и был где-то ад, значит, он был там. А Макс там был и вернулся оттуда живым. Остались воспоминания, и они преследовали его. То, что сейчас увидел Боб, можно было бы назвать целой жизнью. Да это и была жизнь – он хорошо знал по книгам, что на войне каждая секунда идет в счет. Он даже не успел докурить – сигарета, любезно предложенная ему байкером, просто тлела в руке. Боб не хотел вклиниваться к нему в голову, просто воспоминания были так сильны и отчетливы, что просто обрушились на Боба.
А разговор не клеился, и все тут. Не выполнялась главная заповедь автостопщика: быть интересным тому, кто тебя везет (раз уж едешь на халяву, то, пожалуйста, будь так добр). Неожиданно для Боба в разговор вступил Максим:
– Та не волнуйси, шо не базарю. Пнимаишь, характер у меня такой – не люблю базарить.
– Ясно. А почему?
– Ты мне не брат, не сват. Не гарно мне, хлопчик… не буди.
Вертолет. Лопасти хлопают по воздуху. Друг лежит в луже крови. Через минуту он должен умереть, этот славный белобрысый парень с голубыми глазами. Его все так и звали в полку – Василек. Такие песни пел – душа дугой закручивалась. За что? Зачем?
Обрыв, словно у работающего видеомагнитофона выдернули шнур.
… ихние дети. Да господи, что ж ты делаешь-то?! Ему от силы тринадцать лет, а он лезет прямо под танк. Это смертник, он весь напичкан тротилом, совсем как новогодняя елка. Маленький волчонок бросается под танк и разлетается в клочья. Машина повержена, у ребят серьезные повреждения ожоги и контузия в основном. А он, взрослый вроде бы мужик – плачет. Текут они, слезы, как-то совсем по-бабски. Как моча тогда перед вертолетом. Или когда в задницу осколком попало: весь взвод сочувствовал и ржал. Да и он сам через некоторое время хохотал. Когда оно зажило.
Снова обрыв. Глупо, конечно, сравнивать чужие воспоминания с видеозаписью или переключением каналов по ящику, но Бобу что-то больше в голову ничего не лезло. "Господи, ну какой же я серый. Как головенка-то болит, мать честная… хватит!!! ".
Но оно не отпускало. Мимо проплывали деревья, телеграфные столбы и проходящие мимо машины; в то же время перед глазами умирали люди и вскипала земля.
Гражданка. Он делает первые шаги по родной Рязани. Штатская одежда как-то стесняет его, непонятно отчего. Вроде бы все так, да все не так: и не так говорят, и не так себя ведут. Когда ночью где-то в небе пролетает вертолет, он вскакивает с кровати, рефлекторно пытаясь схватится за калаш. Которого нет. И сны. Лучше бы он не спал вообще… И хачи. Лучше бы они не жили…
И снова цепочка нарушилась. Максим уже не думал о войне, он думал о водке. И слава богу – от его мыслей голова больше не раскалывалась. Каким-то образом поток образов и мыслей иссяк, освободив воспаленное сознание.
***
Это был хороший урок: теперь Боб понял, что читать мысли – не всегда хорошо. Все равно что врываться в ванную к незнакомому мужчине, или присутствовать при родах: и то, и другое слишком лично, чтобы рассказывать или показывать. Боб спросил у Максима разрешения поспать, и тот был не против: в стареньком потрепанном автобусе было много мест, где можно протянуть ноги. К тому же Боб действительно сильно устал – не столько от дороги и езды, сколько от его новой способности.
Как только он лег на двойное сиденье рядом с теплым крылом колеса (перед этим подстелив под голову старую телогрейку, которую Макс ему предоставил), глаза его закрылись и сон пришел минут через пять, если не через три. Снилась какая-то муть. Странное существо, внешне очень походившее на человека (однако им не являющееся) смотрело на него в упор. Этот взгляд ничего не выражал: огромные глаза-сливы под большим покатым лбом просто изучали его, буравя насквозь. Маленькая полоска рта так ни разу и не открылась, хотя оно явно что-то говорило. Боб инстинктивно понимал: существо ничего ему не сделает, и в то же время его тело покрылось холодным потом. Как всегда бывает в снах, он не мог рассмотреть, где находился.
***
Его разбудил Максим, сделав это крайне осторожно. Некоторое время Боб непонимающе озирался по сторонам, затем с облегчением перевел дыхание: он в автобусе, а над ним – выцветшие глаза молодого старика.
– Мне пора, да?
– Ага. Приихалы. Вылазь…
Вова сладко потянулся, расправляя затекшие конечности. Пот, который градом катил с него во время сна, теперь успел испариться, оставив на коже неприятное ощущение грязи, какой-то немытости. Конечно, его не раз поливал дождь, но что может сравниться со старым добрым душем? Разве что сауна, в которой Боб за всю свою жизнь так ни разу и не был…
Макс дал ему на дорогу полпачки "Беломора", пожав на прощание руку и пожелав удачи.
***
Был уже вечер, по крайней мере, если его часы не врали, половина восьмого. Бобу опять не везло – за те два часа, пока он брел по обочине шумной дороги, его никто не взял с собой. Было два-три момента, когда машины (преимущественно легковые) останавливались и водители спрашивали, куда везти, но когда оказывалось, что у Боба совершенно не было денег, захлопывали дверь и уезжали. Вот такие моменты он не любил больше всего. Ну что им стоит взять его к себе в машину? В конце-то концов, собеседник он неплохой, даже с чувством юмора.
С тех пор как он расстался с Максимом, он дал себе слово – ни в коем случае не прибегать к прочтению мыслей (по причине того, что это не всегда хорошо). Он даже как-то научился отсекать их, не допускать к своему восприятию. Все стало предельно просто, когда Боб немножко подумал, что есть человеческая мысль, как выражался его хороший знакомый, с физической точки зрения. И Боб рассудил так: мысль человека – это нечто вроде электромагнитных волн, а его собственная голова после некоего воздействия превратилась в своего рода приемник, способный эти волны принимать. А если так, то у него где-то должна быть кнопка (или еще что-то вроде этого), которая выключала этот приемник, тем самым избавляя его он многих неприятных ощущений – головной боли, видений – порою слишком личных для восприятия. Чтобы не принимать на себя слишком многого, он просто представил себе эту кнопку. В его воображении она была круглой и черной, и Боб представил, как нажал ее.
И наступила тишина. Теперь он не воспринимал обрывки эмоций водителей проходящих мимо машин, проходя мимо леса, он не слышал странного шума. В общем-то все стало как прежде, и как выяснилось – намного проще.
***
Вообще-то Вадик был абсолютно нормальным во всех отношениях человеком. Во-первых, у него была машина, и не какая-нибудь, а новехонькая "Волга", которую только недавно стали выпускать. Серебристо-зеленая. Во-вторых – у него была прекрасная, лучше всех, жена (Катюша) и Валька – малыш, которому вот-вот должно исполнится три года.
В свои двадцать пять лет он добился многого. Про таких обычно говорили – вот он, идеальный мужчина. А он и был идеалом, не придерешься. Прямо, как говорится, то, что доктор прописал: рост под сто восемьдесят, атлетическое телосложение, симпатичное лицо и голубые глаза (нос – орлиный). Без шуток – Вадик был одним из тех молодых людей, которого бойкие девушки в метро никогда не оставляли без своего внимания, всем своим видом выражая желание познакомится (блондин).
Но у него была одна маленькая тайна, о которой никто не догадывался. Он был… голубым.
Его работа требовала постоянного перемещения – как-никак, хозяин строительной фирмы. Он как раз возвращался из одного местечка под Рязанью – сейчас там был безлюдный пустырь, который в скором времени должен застроиться коттеджами. Земля там была хорошая, строить можно. Подписав несколько очень важных бумаг и заплатив определенную сумму (по меркам простых смертных – просто астрономическую), он возвращался домой на своей новехонькой "Волге" к своей жене. По радио как раз передавали "Осень" (стопроцентный хит от DDT).
Он задумчиво смотрел на дорогу, пока Шевчук надрывал свою глотку. Неожиданно его внимание приковал парнишка, шедший с поднятым вверх пальцем – по всей видимости, голосующий. А судя по нескольким дыркам на вытертых джинсах (которые из синих уже давно превратились в белесые), у него совсем не было денег.
Вадик тотчас же снизил скорость и остановился рядом с ним. Тот тоже остановился, недоверчиво глядя на тонированные стекла.
Верность над чернеющей Hевою. Осень, ты напомнила душе о самом главном…
Он распахнул дверь. Парень как-то немного испуганно смотрел на него, поэтому пришлось улыбнуться – эта улыбка поразила не одного человека, надо сказать. Вроде бы он успокоился.
– Ну, куда едем? – дружелюбно спросил Вадик.
– Да мне вообще-то в Москву.
