Обед закончился часов в пять. И поскольку договариваться об ужине прямо сейчас было глупо, то мы решили, что послеобеденная сиеста нам обоим сейчас не повредит. С этим и разошлись.
Я проснулась от негромкого стука в дверь. Стучала горничная, принесшая записку от Вадима. И, конечно, большой букет цветов. В записке было сказано следующее: «Как вы насчет похода в гости к моим друзьям? Веселье на всю ночь гарантирую».
Горничная продолжала стоять рядом и чего-то ждать. Наверное, ответа на записку. А может, чаевых. Выяснилось, что и то, и другое.
Я написала на обороте записке коротенькое: «Да, через час», вручила горничной пять долларов и отправилась в ванную.
Из зеркала на меня смотрело чужое лицо. Видимо, шампанское на ночь — это страшно вредно в моем возрасте. А может, в любом.
Мы неслись по ночному городу в неизвестном мне направлении.
Ночью дневная жара стихала и превращалась в легкую приятную теплоту, слегка разбавленную подогретым вечерним сквознячком. Но и это освежало измученную за день кожу.
Мы ехали по живописной дороге, освещенной огнями особняков и оранжевыми галогеновыми фонарями. У этих фонарей необыкновенно мягкий причудливый свет, и мне он очень нравится. Такой свет делает ночь яркой и таинственной, как маскарадная маска.
Через полчаса огни города остались позади, и теперь машина неслась навстречу непроглядной черноте. Сделав еще несколько головокружительных виражей по ночной дороге, мы въехали в лес. Или, может быть, парк.
Я вертела головой с риском свернуть себе шею, но все равно ничего не могла разглядеть, кроме кустов и деревьев, мелькающих в свете фар со скоростью взбесившейся киноленты.
Наконец и этот лесопарк остался позади, и неожиданно перед нами из-за высоких кустов вынырнул ярко освещенный большой дом. Даже не дом, а целый дворец.
— Ну, вот мы и на месте, — сказал Вадим, и я вздохнула с облегчением — слава богу, цивилизация. Я не очень люблю походы с гитарами и ночевками у костра под открытым небом и немного побаивалась, что именно туда меня и везут.
Но все обошлось. Дом выглядел вполне респектабельно и не был похож на шалаш с удобствами во дворе.
Мы подъехали к парадному входу, где нас встречала целая куча народу. Все шумно обнимались с Вадимом, похлопывали его по плечу и бурно выражали свои эмоции. Из этого я сделала вывод, эта куча — мои соотечественники. А кто же еще может так вести себя при встрече?
Вадим представил меня хозяевам и гостям, но я, если честно, не смогла сразу запомнить, кто есть кто. Это меня не сильно расстроило, поскольку из опыта я знаю, что два-три бокала вина сделают всех нас закадычными друзьями, а там, глядишь, и имена приложатся.
Вся компания шумно повалила в дом, где стоял накрытый стол с изрядно переполовиненными закусками. Значит, празднуют давно и со вкусом. Что ж, меня это вполне устраивало — я люблю хорошо поесть, а еще я люблю хорошую компанию и новых интересных людей. А в том, что они интересные, я не сомневалась. У такого человека, как Вадим, видимо, все должно было быть по первому разряду, включая друзей.
С нашим приездом у праздника открылось второе дыхание. Со двора потянуло запахом свежезажаренного шашлыка, и вскоре дымящиеся ароматные шампуры с мясом горой лежали на огромном блюде посреди стола.
После прогулки на свежем ночном воздухе я почувствовала волчий аппетит и не стала сопротивляться природным инстинктам. Да и позавчерашнее шампанское требовало полной нейтрализации. Вадим сидел рядом со мной и скромно потягивал из бокала красное вино, заедая его крошечными кусочками сыра.
Не понимаю, как можно есть сыр, если на столе целая гора шашлыков?
Я с удовольствием поедала сочное, хорошо прожаренное мясо, попутно успевая отвечать на вопросы моих соседей по столу. Никого не смущало, что я говорю с набитым ртом, и это мне нравилось — не люблю ханжей.
В нашей русской натуре есть одно замечательное качество — мы все любим делать чересчур: пить, есть, спать, ездить на большой скорости, любить. И очень здорово, когда никто никого не упрекает в отсутствии хороших манер. Мы же, в конце концов, не английские лорды, у которых чувство меры в крови на генетическом уровне. Англичане это чувство воспитывают в себе уже веков семь-восемь. По общепринятым слухам, они все делают последовательно и неукоснительно. Как, например, знаменитые английские сады. В английских садах все по струночке, по линеечке, а если англичанина спросить, как это получилось, то ответ будет почти банален — сажаете растение, а потом регулярно подстригаете его в течение семисот лет. Вот вам и английский парк! Скучновато, но зато есть результат.
У нас все по-другому. Чувство меры чуждо нам в принципе. Это совершенно ненужный русскому человеку атавизм, который только по странной случайности не вымер в нашей нации у отдельных, очень редких индивидуумов. А зачем оно нам, если вон какие просторы, вон сколько всего! Можно выйти в поле и орать там хоть целый день до вечера дурным голосом. Спросите — зачем? А просто так. Надо же русскому человеку чем-то себя занять. Так, глядишь, и день прошел. Все же не бездельничал.
А еще есть у нас одна общая национальная черта. Каждый дома на кухне любит из кастрюльки суп похлебать. И это не от бескультурья. У такого супа даже вкус другой. И англичане тут совсем ни при чем. Но я, кажется, снова отвлеклась.
Слегка подкрепившись, я стала оглядываться по сторонам. Компания действительно была разношерстная и интересная. Здесь были: кинозвезда (мне ее так представили, хотя я о ней ничего не слышала, видимо, она пока была средней величины), один полуизвестный продюсер (куда ж без них!), два бизнесмена «с женами» — так они сами сказали, — коллеги Вадима по бизнесу, пара-тройка бездельников без определенных занятий, проматывающих чьи-то состояния, и еще пять или шесть человек, ни имен, ни профессии которых я не запомнила.
И у всех этих людей было одно общее свойство — они умели веселиться, беззаботно и радостно, как умеют только дети и богачи.
Моей соседкой по столу была кинозвезда — так мне ее еще раз представил Вадим, наклонившись к самому моему уху.
— Я ее немного спонсирую, — добавил он, и тут же получил от меня тако-о-ой взгляд!
— Нет, я не в том смысле. В ТОМ смысле ее спонсирует продюсер.
— А-а-а, ну тогда все нормально, а для чего же еще нужны продюсеры, — успокоилась я.
— Она обязательно сегодня споет, вот тогда все сама и увидишь.
Звезду звали Зося, а рядом с ней, как приклеенный, неотлучно находился продюсер по имени Леня. Они оживленно беседовали о чем-то музыкальном и от нечего делать я стала прислушиваться к их разговору. Заметив это, Зося развернулась ко мне и сказала неожиданно низким голосом:
— Ты не тушуйся, здесь все свои, безо всяких кандибоберов. Хочешь мартини?
Я слегка опешила от такой фамильярности, но уже через пять минут мы весело болтали с Зосей, закусывая мартини здоровенными ломтями черного хлеба, натертого чесноком — по Зосиному рецепту (это только на первый взгляд кажется диковатым, вы попробуйте — с мартини очень недурственно).
Зося оказалась девушкой неглупой и образованной. Родом она была с Урала, из како-то жуткой глухомани, поэтому дорогу в шоу-бизнесе она пробивала всеми имеющимися у нее средствами — помимо пышной уральской груди и стройных ног, она часто использовала еще и интеллект. Причем, неизвестно, что было эффективнее.
Через полчаса Зося жаловалась мне, как родной матери:
— Ты понимаешь, Танька, что такое шоу-бизнес?
Я отрицательно мотнула головой.
— Правильно говоришь. Чтобы это понять, надо в нем жить, его надо любить, понимаешь, любить. А ты умеешь любить дерьмо?
Я снова мотнула головой.
— Вот видишь. А я без этого дерьма жить не могу. Я с трех лет на сцене. Еще в детском саду я играла девочку Машеньку на новогоднем утреннике. Я бредила всем этим, понимаешь. А без этого мне никак. Ты знаешь, какая это тяжеленная работа? Правильно, не знаешь. И никто из вас не знает, никому ничего невозможно объяснить — не поймут. А это — целый мир! И лично мне наплевать, что там так тяжело. Я все это люблю, я только там и живу, понимаешь, от сцены до следующей сцены. А все остальное между этими сценами — это только подготовка к той, настоящей жизни. Вот ты кем работаешь? Секретаршей? Сойдет для девушки, но скучно. А вот мне никогда не бывает скучно. Вот в чем кайф. Понимаешь, на сцене ты проживаешь тысячу жизней, а без сцены только одну. Уловила? То-то и оно. Роли, понимаешь. Роли — это не маски. Маску можно снять, и все. Ее больше нет. А роль — это целая жизнь. А песни — это те же роли. Их надо играть. Хочешь, покажу? Смотри.
Зося стала шумно вылезать из-за стола, перевернула стоявшее рядом кресло вместе с сидевшим в нем Леней-продюсером, и даже не заметив этого, пошатываясь, пошла к роялю.
