— Надо же… — протянула в ответ Рикако и посмотрела в сторону.
Перед тем как идти в новую школу, я сама себя настраиваю. Говорю себе, что вовсе необязательно привыкать к новому классу, необязательно заводить друзей… пока я сама себе повторяю эти мысли, я начинаю верить в их правоту, и на душе становится спокойно. Становится нестрашно идти хоть в какую новую школу.
На заднем дворе много тени. Особенно в углу здания школы — там постоянная тень. Там всегда влажный воздух и приятная прохлада. Там растёт трава и мох. За пять минут до начала урока раздаётся звонок, все возвращаются в класс. Когда все уходят, я остаюсь одна — постоять в тени. Я прислоняюсь спиной к стене здания и закрываю глаза. Я чувствую холодную землю и глубоко вдыхаю запах белой шершавой стены. Это длится всего пару секунд. Потом я бегом несусь в класс, чтобы не опоздать к началу урока.
— Мама, почему мы всё время куда-то переезжаем? — однажды я спросила маму.
Помню, это было как раз тогда, когда мы переезжали из Сока. Конечно, я хотела знать почему, ведь это был шестой переезд за мою жизнь, а мне было всего шесть лет. Я не помню только первые два переезда, потому что была совсем маленькая.
— Тебе не нравится переезжать? — Мама сидела за пианино, держа в правой руке карандаш, а в левой сигарету. Не выпуская их из рук, она посадила меня к себе на колени.
— Тебе понравился этот город?
Я молчала. Я и сама не знала, что именно меня раздражает — или как бы мне хотелось, чтобы было.
Я опять задала тот же самый вопрос:
— Почему? Почему мы всё время должны переезжать?
И мама, несколько раз прикоснувшись губами к моим волосам, ответила:
— Потому что мы с тобой сели в божественную лодку и должны плыть.
— В божественную лодку? — переспросила я, но она больше мне ничего не объясняла.
— Да, в божественную лодку.
Она спустила меня с коленей, и наш разговор на эту тему был закончен.
В первый понедельник декабря мы с мамой отмечали папин день рождения. Мама никогда не пьёт вино, но только в этот день, каждый год, она выпивает бокал красного вина. Я тоже немного отпиваю. Потом она играет на пианино, и мы вместе поём «Хеппи бёздэй».
Мы отмечаем четыре дня рождения в году: мамин, мой, папин и Момои. Учитель Момои — это бывший мамин муж. Он был преподавателем музыки в университете, у него было спокойное и доброе лицо, и он великолепно играл Баха. Так говорит о нём мама. Когда я только родилась, первые шесть месяцев, пока мы не начали эти переезды, он был мне вместо отца.
Потом мы с мамой фотографируемся.
— Иди сюда, сфотографируемся, — говорит мама, и я встаю так, как она просит. Она сидит, а я становлюсь перед ней. Мы замираем, прижавшись друг к другу, и смотрим в объектив камеры, поставленной на автомат. С особым звуком начинает мигать лампочка, потом «чик» — и в тот же миг вспышка. На фотографии будут наши улыбки.
Мама обязательно фотографирует меня на каждый папин день рождения. Говорит, что когда-нибудь покажет ему эти фотографии. На них я, становящаяся всё взрослее, и мама, которая совсем не стареет… Разумеется, это она сама про себя говорит.
Я думаю о папе. Но я знаю о нём совсем немного. Его имя и фамилию, дату рождения, вес и рост десятилетней давности. Знаю то, что у него были густые, непослушные чёрные волосы, спина похожа на мою, вернее, моя спина похожа на его; что он готовил очень вкусные коктейли, что когда он два дня не брился, на третий день у него было очень сексуальное лицо. Ну, пожалуй, и всё. Из всего этого нет ничего, что бы я знала и помнила сама.
Ростбиф с жареным луком, который мама всегда готовит на папин день рождения, конечно, очень вкусный, но если говорить правду, я не очень люблю этот день. Мне больше нравится день рождения мамы, мой и учителя Момои.
— Будешь торт? — спросила мама и поцеловала меня в щёку.
— Буду, — ответила я и пошла на кухню за тарелкой. По радио передают прогноз погоды на английском языке.
Не знаю почему, но в папин день рождения мне всегда немного грустно. Думаю, что это потому, что мама всегда немного грустная в этот день.
•
Когда я сказала, что хочу развестись, Момои не удивился.
Произнёс лишь одну фразу: «Прости меня». Я не обязана была ему говорить про Соко. Не обязана была говорить о том, что у меня скоро родится ребёнок. Разумеется, сейчас, когда всё в прошлом, чего уж вспоминать…
Глядя на спящее лицо дочери, я допила остатки вина. В честь Его дня рождения. Помню, раньше мы с Ним часто пили вино. Он всегда пил очень красиво, небольшими глотками, не спеша. Когда Он пил, я представляла себе, как эта жидкость течёт по Его горлу, проходит внутри груди и достигает желудка. Она непременно приносит пользу Его организму. Вот как Он пил!
Мы пили с Ним даже днём. В глубине магазина музыкальных инструментов, где Он работал. Это был очень узкий и тесный магазинчик, который хотелось назвать проходом или коридором. В основном в нём продавались гитары. В глубине располагалась маленькая стойка, за которой мы сидели. Эта стойка одновременно служила и витриной, поэтому в ней были выставлены небольшие синтезаторы, губные гармошки и кастаньеты. Туда не проникало солнце, поэтому даже днём там было темно, а зимой там стоял небольшой электрический обогреватель. Это был наш уголок, где мы пили вино. Бывало, мы выпивали бутылку на двоих. Мы говорили с ним о музыке. Я узнавала много нового, например, о «Битлз», а я рассказывала ему о Бахе.
Вечерами мы пили ещё больше. Мы ходили по небольшим ресторанчикам, то в одно заведение, которое держали две женщины, которые готовили всякие домашние блюда, то в испанский ресторанчик, расположенный в подвале, то в забегаловку с вывеской «Самые вкусные сардельки в Токио».
Мы часто пили до самого утра. А на рассвете целовались на дороге, когда заплетающейся походкой возвращались домой.
Я всё время думала, как было бы здорово, если бы это был незнакомый город! Вот если бы это был незнакомый город, а в нём был бы наш дом, и мы бы шли сейчас именно в наш дом.
Учитель Момои называл нас в то время последними пьяницами. Последними пьяницами, не знающими стыда…
Я открыла окно. Теперь я всегда смотрю, какая ночь окутывает город, в котором мы живём. Из окна видны речушка, бакалейная лавка и телеграфный столб. На столбе висит знак «Школа». Он указывает на школу, где учится Соко.
Соко спит в кремовой фланелевой пижаме, на большом пальце ноги у неё наклейка с изображением плюшевого медвежонка. Я, облокотившись на оконную раму, перевела взгляд вниз на свои ноги. На большом пальце правой ноги у меня тоже приклеена наклейка с медвежонком. Её наклеила мне дочь.
— Теперь у нас одинаково! — сказала она, очень довольная.
Допив вино, я закрыла окно. Я почувствовала, как руку пронзил холодный ветер. Быть может, завтра уже выпадет первый снег.
Мама велела купить огурцы, зелень аралии и фрукты, какие понравятся… Небо голубое, ветер тёплый, и у меня в кошельке тысяча пятьсот иен.
Наступила весна, и вот я в четвёртом классе. Четвёртый «Б». Учитель у нас остался прежний, кружок, в который я буду ходить, всё тот же — садоводство. С четвёртого класса началась общественная работа в школьных комитетах, и я стала физоргом класса. У физорга обязанностей немного. Всего два дела: перед уроком физкультуры надо построить класс в две шеренги, но, честно говоря, все и сами хорошо строятся; и ещё, надо достать из кладовки спортивный инвентарь для урока.
На прилавке в овощной лавке две упаковки огурцов: шесть штук за 320 иен и три штуки за 280 иен. Я задумалась, какие лучше купить. Шесть штук дешевле, но мы с мамой, наверное, всё не съедим. Аралия очень хорошая, с белым толстым стеблем. Из фруктов мне понравилась клубника.
— Ты всегда такая умница! — похвалил меня продавец из овощной лавки, протягивая сдачу.
С Рикако мы составили «клятву дружбы».
Вот она:
1. Не предавать друг друга. (Хранить тайну).
2. Во время каждой перемены обязательно обменяться хоть парой слов.
3. Вместе идти из школы домой.
4. По утрам, пока мы не увидим друг друга, не улыбаться (то есть здороваться с другими с серьёзным выражением лица). Поэтому если одна из нас не пришла в школу, второй целый день нельзя смеяться.
5. На математике меняться карандашами.
Вот какая клятва.
С начала четверти уже две недели мы соблюдаем нашу клятву.
У мамы стало на одного ученика по музыке больше. Это 26-летняя домохозяйка. Она совсем недавно переехала из Токио, и Такахаги её «утомляет». Она занимается по субботам после обеда, и я слышала их разговор, когда после урока они пили чай.
— Что это значит «утомляет»? — спросила я маму, когда мы вместе вечером пошли мыться.
