Кимура приехал в Токио вслед за ними. Он буквально не выходил из дома Сацуки и завоевал особое расположение Ояса. Спустя некоторое время Ояса тяжело заболела. Кимура попросил у нее руки Йоко как милости, которую обещал помнить всю жизнь. Предчувствуя близкий конец, Ояса теперь больше всего заботилась о будущем дочери. И хотя Йоко ни во что не ставила мужчин, Ояса решила, что Кимура понравится Йоко. Ояса так и не успела осуществить свой замысел. Она скончалась, оставив семью на попечение госпожи Исокава, председательницы «Христианского союза». Госпожа Исокава повела дело очень осмотрительно и не торопилась принимать решение, поэтому Кимура пришлось удовлетвориться весьма туманным обещанием, что когда-нибудь он все же получит Йоко в жены.
Йоко послала за человеком из магазина европейских товаров. Кото взялся за шляпу – он решил пойти посмотреть город.
– Помните, вы сказали, что лучше всего покупать зонтики на пяти спицах… – полуобернувшись к нему, проговорила Йоко.
– Да, кажется, – холодно отвечал Кото, занятый своими мыслями.
– Какой вы сегодня рассеянный… А почему вам нравятся зонтики на пяти спицах?
– Я не говорил, что нравятся… Но вы ведь любите все оригинальное.
– Смеетесь надо мной… Это ужасно… Ну, отправляйтесь, – миролюбиво закончила Йоко и отвернулась. Но не успел Кото выйти на веранду, как она его окликнула.
– Вам что-нибудь нужно? – Кото, видимо, не собирался возвращаться в комнату. Его фигура в этот момент четко вырисовывалась на фоне сёдзи.[7] С лукавой улыбкой, притаившейся в уголках губ, Йоко спросила:
– Вы ведь учились вместе с Кимура, да?
– Да, но только Кимура… Кимура-кун[8] был двумя курсами старше.
– Что он за человек, как вы думаете? – тоном невинной девочки продолжала Йоко.
– Ну, теперь-то вы его знаете лучше, чем я… По-моему, человек он душевный и притом энергичный.
– А вы?
В голосе Йоко вдруг зазвучали повелительные нотки. Усмехаясь, она откинула голову и принялась рассматривать картину, висевшую в токонома,[9] грубую подделку под Иттё.[10]
Кото был смущен неожиданным вопросом. Заметив это, Йоко произнесла томным голосом:
– Днем здесь жарко, отдохните где-нибудь… И поскорее возвращайтесь. Пожалуйста… Если мне станет хуже, одна в таком месте я буду чувствовать себя беспомощной. Обещаете?
Пробормотав что-то, Кото ушел, громко стуча гэта по веранде.
Небо, чистое и ясное с утра, к обеду стало хмуриться, облака то и дело набегали на солнце, и тогда становилось немного прохладнее. Потом вдруг погода резко изменилась, небо заволокли тучи, и повеяло холодком ранней осени. Дождь то начинал моросить, то прекращался, но вскоре полил не переставая, и в комнате, и без того не очень чистой, стало как-то особенно мрачно и сыро.
Йоко вызвала торговца европейским платьем и галантерейщика из иностранного квартала и накупила уйму дорогих вещей. Деньги быстро таяли, что, естественно, смущало Йоко. Отец ее, известный врач, имел приличный доход, но ничего не смыслил в финансовых делах. Мать все свои таланты отдавала «Женскому христианскому союзу» и совсем не вникала в хозяйство. Таким образом, после смерти родителей Йоко получила в наследство одни лишь долги. И ей, оставшейся с двумя младшими сестрами на руках, приходилось без конца изворачиваться. Только Йоко могла выйти с честью из столь затруднительного положения. Она строго контролировала расходы по дому, учитывая каждую иену, но делала все так умело, что никто и не подозревал об их бедности. Однако сейчас, когда перед ней разложили роскошные товары, так привлекшие ее своей заморской экзотичностью, Йоко забыла обо всем и набросилась на них с жадностью ребенка, увидевшего сласти. От новеньких блестящих золотых монет, только что полученных для нее посыльным в банке, которые позвякивали на самом дне кармана, почти ничего не осталось, но Йоко не могла совладать с собой. На душе у нее стало сумрачно. Такой же сумрачной была погода за окном. Сумеет ли Кото получить билет у Нагата? Как Нагата, который питает к ней явную неприязнь, отнесется к ее посланцу? Ведь Кото слишком прост и прямолинеен. А вдруг Нагата наболтает Кото о ее прошлом? При этой мысли грусть у Йоко сменилась бесшабашным упрямством. Она велела приготовить ванну и постель, послала за самым лучшим шампанским, выпила и уснула крепким сном.
Спустились сумерки. Пять комнат, которые, по словам горничной, должны были занять к вечеру, оставались свободными. Горничная внесла лампу. Услышав шорох, Йоко проснулась и лениво разглядывала желтый кружок света на закопченном потолке.
На лестнице послышались громкие шаги. Это возвращался Кото, видимо чем-то рассерженный. Он стремительно пересек веранду, но вдруг остановился и крикнул конторщику:
– Закройте ставни… И поживее! В комнате больная… Такой холод, а вы почему-то не распорядились насчет ставней. – Последние слова относились к Йоко.
Он с трудом раздвинул плохо открывающиеся сёдзи и, изумленный, замер у входа. Из комнаты на него пахнуло теплом, смешанным с ароматами духов, косметики и вина. При тусклой лампе, едва освещавшей середину комнаты, можно было разглядеть валявшиеся в беспорядке куски материи, шляпки, искусственные цветы, украшения из перьев. Буквально некуда было ступить. На подушках в позе гаремной красавицы, опираясь на локоть, полулежала Йоко в восхитительном нижнем кимоно. Она повернулась спиной к токонома и натянула на себя покрывало так, что шея оставалась открытой. Лицо ее порозовело после ванны и выпитого вина. Она мечтательно глядела на Кото. На столике у изголовья, в ведерке со льдом, стояла бутылка шампанского, а рядом стакан с остатками вина. Красным огненным змеем вокруг изящного бумажника и узелка в оливкового цвета платке вился поясок. Йоко играла одним его концом, который держала в матово-белых руках, украшенных кольцами.
– Как вы поздно! Пришлось, наверное, ждать… Бедный!.. Входите же. Ну, отшвырните эти вещи в сторону. Здесь такой беспорядок.
Вкрадчивый голос Йоко заставил Кото очнуться, и он вошел. Йоко протянула руку, обнажив ее почти до плеча, и сдвинула вещи в сторону. Показался кусок грязной, как земля, циновки. Кото бросил шляпу в угол, отодвинул валявшуюся на полу тонкую золотую цепочку и устало опустился на циновку напротив Йоко.
– Был у Нагата. Принес вам билет на пароход, – сообщил он, глядя на Йоко в упор, и стал рыться в кармане.
– Весьма признательна, – наклонив голову, с серьезной миной ответила Йоко и тут же, бросив на Кото озорной взгляд, добавила: – Впрочем, об этом после… Вы, наверно, замерзли… Ну-ка!..
Она небрежно выплеснула на поднос остававшееся в стакане вино, стряхнула с краев капли и снова наполнила стакан. Кото с досадой взглянул на нее:
– Я не пью.
– Вот как? Почему же? – Потому что не хочу.
Такой резкий ответ озадачил Йоко, которая привыкла легко подчинять мужчин своей воле, и она в замешательстве смотрела на Кото, не зная, как продолжить разговор. А Кото вернулся к тому, что его сейчас больше всего волновало:
– Что, этот Нагата – ваш знакомый? До чего спесив! Вообще-то не стоило, говорит, принимать деньги. От такого человека, как вы, но я, так и быть, возьму их на хранение, а вы, говорит, можете идти. Обещал на днях сообщить письмом вам лично все, что сочтет необходимым. Сказал как отрезал. Грубиян!
Йоко вдруг захотелось утешить Кото, она начала что-то говорить, но Кото ее перебил:
– Вы все еще плохо себя чувствуете?
Обретя прежнюю уверенность, Йоко с улыбкой ответила:
– Да, но боли не такие сильные… – Вид у вас отличный.
– Это, пожалуй, потому, что я приняла небольшую дозу лекарства. – Йоко указала на шампанское.
Не зная, что ответить, Кото молчал. Л Йоко, чтобы не ухудшать и без того плохое настроение Кото, продолжала мягким, слегка заискивающим тоном:
– Вам это кажется странным. Понимаю. Нехорошо пить вино, да еще здесь. Но что поделаешь? Я не знаю лучшего лекарства. Когда мне бывает особенно тяжело, как, например, сегодня, я принимаю ванну, выпиваю вина и ложусь в постель.
Она умолкла на секунду, потом с грустной улыбкой добавила:
– Посплю десять – двадцать минут и просыпаюсь в чудесном настроении, забыв обо всем, даже о боли… Потом вдруг начинает разламываться голова. И снова тоска, просто не нахожу себе места, плачу, как ребенок, потом снова ненадолго засыпаю. После всего этого я чувствую себя чуть лучше… С тех самых пор, как умерли родители, ко мне лезут со своими заботами родственники, хотя я их ни о чем не прошу. А порой, когда я думаю о том, что одна, без всякой помощи, должна воспитывать младших сестер… мне, взбалмошной, непохожей на других… Точь-в-точь как зонтик на пяти спицах, помните? Будьте же ко мне снисходительны. Спокойно улыбаться, когда хочется рыдать, свойственно таким сумасбродкам, как я. Без странностей я, пожалуй, не смогла бы жить. Впрочем, мужчине этого не понять.
