— Вред? — эхом повторяю я.
— Да. Ты только посмотри на себя, — продолжает она уже мягче. — По утрам еле-еле встаешь, весь день вялый, раздражительный, не моешься, не меняешь одежду, грубишь сестрам и мне. И мы оба знаем почему. Каждый раз, когда… — Тут она колеблется и снова устремляет взгляд на свои сложенные на коленях руки. — Каждый раз, когда ты… это делаешь, требуется две пинты крови, чтобы это восполнить. — И снова смотрит на меня смущенно и сердито.
— Крови… — повторяю я.
Она наклоняется и легко целует меня в щеку.
— Ты ведь не против того, что я с тобой об этом поговорила?
— Нет-нет, — отвечаю я.
Она встает.
— Когда-нибудь, когда тебе исполнится двадцать один год, ты вспомнишь этот разговор и будешь благодарен мне за то, что я тебе это сказала.
Я киваю. С внезапной лаской она ерошит мне волосы и быстро выходит.
Мы с сестрами больше не играли в постели Джули. Игры прекратились вскоре после смерти папы, но не его смерть была этому причиной — просто Сью начала стесняться. Может быть, узнала что-то в школе и начала стыдиться того, что мы с ней делали. Не знаю точно — мы никогда об этом не говорили. Да и Джули как-то отдалилась от нас. Она теперь красилась, у нее появились всевозможные секреты. Как-то раз в школе, на большой перемене, я был поражен до глубины души, услышав, как она называет меня своим братишкой. Она вела с мамой долгие беседы на кухне: стоило войти Тому, Сью или мне, обе замолкали. Как и мать, Джули делала мне замечания по поводу внешнего вида — только ее обращение не отличалось материнской мягкостью.
— От тебя воняет, — говорила она мне всякий раз, когда мы ссорились. — Жутко воняет. Ты вообще когда-нибудь меняешь носки?
Такого я стерпеть не мог!
— Да пошла ты! — шипел я и хватал ее за коленки с твердым намерением защекотать до смерти.
— Мама! — визжала она. — Мама, скажи Джеку!..
И откуда-нибудь из соседней комнаты доносился усталый голос матери:
— Джек!
В последний раз я щекотал Джули, дождавшись, пока мама ушла к врачу. Натянул пару огромных и грязных садовых перчаток, которые после отца никто не носил, и пошел к Джули в спальню. Она сидела у стола, за которым обычно делала уроки. Я остановился в дверях, спрятав руки за спину.
— Чего тебе? — с отвращением спросила она. Мы только что поругались.
— Сейчас до тебя доберусь! — грозно сообщил я и простер к ней огромные руки с растопыренными пальцами.
От одного вида перчаток Джули лишилась сил. Попыталась было встать, но рухнула обратно на стул.
— Только попробуй! — стонала она сквозь смех, — Только попробуй!
Страшные лапищи придвигались все ближе.
— Не надо… не надо… — вопила Джули, извиваясь на стуле.
— Пришел твой час! — сообщил я замогильным голосом и, схватив ее за плечо, опрокинул на кровать. Она лежала, задрав колени, прикрывая руками горло, не в силах отвести взгляд от нависших над ней огромных лап.
— Убирайтесь от меня! — прошептала она. Мне тогда показалось очень смешным, что она обращается не ко мне, а к перчаткам.
— Они пришли за тобой, — проговорил я, приближая к ней руки еще на несколько дюймов. — Но никто не знает, куда они нанесут первый удар!
Она пыталась ухватить меня за запястья, но я проскользнул у нее под руками и крепко схватил ее под мышками. Джули визжала, xoхотала, извиваясь и хватая ртом воздух, хохотал и я, в возбуждении от собственной силы. Но вот в ее беспорядочных движениях появилась паника. Она не могла вдохнуть. Пыталась сказать «пожалуйста», но я был так возбужден, что не мог остановиться. Воздух выходил из ее легких с каким-то птичьим писком. Одной рукой она вцепилась в грубую шерсть перчатки. Придвинувшись ближе, чтобы перехватить ее поудобнее, я вдруг ощутил, как по моим ногам течет что-то горячее. В испуге я вскочил с постели и сдернул перчатки. Джули уже не смеялась — только тихо, устало всхлипывала. Она лежат на спине, слезы текли по ее вискам и скрывались в волосах. В комнате слабо пахло мочой. Я подобрал с пола перчатки. Джули повернула голову.
— Уходи, — сказала она каким-то безжизненным голосом.
— Прости, — сказал я.
— Уходи.
В дверях торчали Том и Сью.
— Что у вас случилось? — спросила Сью.
— Ничего, — ответил я и очень тихо прикрыл за собой дверь.
Между тем мама начала ложиться спать все раньше и раньше. Она говорила, что ее все время клонит в сон.
— Несколько ночей отосплюсь, — говорила она, — и снова стану такой, как раньше.
Теперь за ужин и укладывание в постель отвечала Джули. Мы со Сью в гостиной слушали радио. Вошла Джули и выключила приемник.
— Иди-ка вынеси ведро, — сказала она мне, — и выставь перед домом мусорные ящики.
— Эй, я же слушал! — запротестовал я и потянулся к ручке приемника.
Джули молча накрыла ее рукой. Я еще слишком хорошо помнил свое нападение на нее и чувствовал себя виноватым, так что сопротивляться не стал. Как всегда поворчав, я отправился выносить мусор. Когда вернулся, Сью на кухне чистила картошку. Позже, когда мы сели ужинать, вместо обычной возни и болтовни за столом воцарилось напряженное молчание. Я покосился на Сью, и она, поймав мой взгляд, хихикнула. Джули даже не взглянула на нас, вместо этого начала что-то тихо говорить Тому. Когда она вышла, чтобы отнести поднос с едой наверх, мы со Сью принялись, хихикая, пинать друг друга под столом, но затихли, едва услышали, что она возвращается.
Тому не нравились вечера без матери. Джули заставляла его съедать все, что лежит на тарелке, ни ползать под столом, ни фыркать в чашку ему не разрешалось. Но больше всего его злило то, что Джули не разрешает заходить в спальню к маме, когда та спит. Ему хотелось забраться к ней в постель прямо в одежде. Джули поймала его за руку на лестнице.
— Не сейчас, — мягко сказала она. — Мама спит.
Том поднял страшный вой, но не сопротивлялся, когда Джули утащила его обратно на кухню. Он тоже ее побаивался. Она вдруг как-то изменилась, стала совсем взрослой. Мне все хотелось сказать ей: «Да ладно, Джули, хватит прикидываться. Мы-то знаем, какая ты на самом деле». Я все смотрел на нее, но она, занятая своими делами, почти не поднимала на меня глаз.
С матерью я старался не оставаться наедине, опасаясь, что она снова со мной заговорит. Из школьных уроков я знал, что все это неправда. Но теперь всякий раз, когда я запирался в ванной (это случалось раз или два в день), мне представлялись две молочные бутылки, полные крови, с крышечками из серебристой фольги.
Со Сью я общался больше. Кажется, она относилась ко мне с симпатией — по крайней мере, не цеплялась. Большую часть времени она проводила дома, в спальне, за книгой и не возражала, когда я валялся рядом. Читала она романы о девочках своего возраста, лет тринадцати-четырнадцати, и об их приключениях в школах-интернатах. В местной библиотеке она брала большие книги с яркими картинками о динозаврах, вулканах и тропических рыбах. Порой я листал их, разглядывал картинки. Содержание меня не интересовало. Изображения динозавров казались мне подозрительными. Никто ведь не знает, как эти динозавры выглядели на самом деле, сказал я Сью. Она стала рассказывать о доисторических скелетах и работе палеонтологов. Мы проспорили несколько часов. Сью знала гораздо больше, но я твердо решил не позволить ей одержать верх. Наконец мы устали, спорить наскучило, мы надулись и разошлись.
Но чаще всего мы болтали, как двое заговорщиков, о наших родных и знакомых, тщательно обсуждая детали их внешности и поведения, стараясь понять, какие они на самом деле. Говорили и о болезни матери. Сью слышала, как мама сказала Джули, что снова меняет врача.
Оба мы соглашались, что наша старшая сестра в последнее время слишком уж задается. Я как-то не воспринимал Сью как девочку. Она была совсем не похожа на Джули — просто сестра, близкий человек. Однажды, когда долгим воскресным вечером мы разговаривали о родителях, Джули вошла в комнату. Я как раз говорил о том, что на самом деле они друг друга терпеть не могли и мама только обрадовалась, когда папа умер. Джули села на кровать рядом со Сью, скрестила ноги и зевнула. Я кашлянул и умолк.
— Ну, продолжай, — сказала Джули, — очень интересно.
— Да нет, я ничего, — сказал я.
— Угу, — ответила Джули. Она опустила глаза и слегка покраснела.
Теперь кашлянула Сью. Все мы молчали и ждали.
— Я просто говорил, что, мне кажется, мама не очень любила папу, — произнес я наконец, чувствуя себя очень глупо.
— Правда? — насмешливо спросила Джули. Видно было, что она злится.
— Не знаю, — промямлил я. — Может, ты знаешь?
— А мне откуда знать?
Снова долгое молчание, наконец Сью осмелилась сказать:
— Потому что ты с ней разговариваешь больше, чем мы.
