— Я ничего не имею против Генри Миллера. Наоборот, я сама его поклонница, — отвечает она. — Вы знаете, что он был женат на японке?
Знаю, конечно. Я не стыжусь быть поклонником кого бы то ни было и всегда стараюсь узнать как можно больше о жизни своего кумира. Когда-то я отправился на книжную ярмарку только ради того, чтобы познакомиться с Жоржи Амаду. Проехал сорок восемь часов на автобусе, чтобы встретиться с Хорхе Луисом Борхесом (и, в конце концов, съездил напрасно, в чем сам виноват: когда я увидел его, меня буквально парализовало и я не смог произнести ни слова). Звонил в дверь нью-йоркской квартиры Джона Леннона (портье попросил оставить визитную карточку, указав цель визита, и сказал, что, возможно, Джон Леннон мне позвонит, — чего я так и не дождался). Готовился посетить Биг-Сур, чтобы увидеть Генри Миллера, но он умер раньше, чем мне удалось собрать деньги на дорогу.
— Японку зовут Хоки, — отвечаю с гордостью. — Мне также известно, что в Токио есть музей, где демонстрируются акварели Миллера.
— Хотите познакомиться с ней сегодня вечером?
Что за вопрос! Разумеется, я хотел бы побыть рядом с той, кто был близок моему идолу. Правда, к ней, наверное, едут со всего света, и журналисты, небось, осаждают ее — как-никак они прожили вместе почти десять лет. Удобно ли просить ее о встрече простому смертному? Но переводчица утверждает, что удобно, и я верю ей: японцы слов на ветер не бросают.
С нетерпением жду вечера. Наконец мы садимся в такси, и после этого начинают происходить удивительные вещи. Мы останавливаемся на улице, куда не заглядывает солнце, так как прямо над ней проходит путепровод. Переводчица указывает на пивнушку, расположенную на втором этаже покосившегося от ветхости здания.
Поднимаемся по лестнице и попадаем в помещение, где нет ни одного посетителя и где мы видим Хоки Миллер.
Чтобы скрыть смущение, я начинаю слишком эмоционально превозносить ее бывшего мужа. Она ведет меня в одну из дальних комнат, где выставлена небольшая экспозиция: несколько фотографий, две или три подписанные акварели, книга с автографом — и больше ничего. Она рассказывает, как познакомилась с ним, когда училась в лос-анджелесском университете. Она вынуждена была подрабатывать игрой на пианино в одном из ресторанов, исполняя французские песни на японском языке. Миллер приходил туда ужинать, ему очень нравились песни (он прожил в Париже большую часть своей жизни), несколько раз он провожал ее, а потом попросил руки.
Замечаю в пивнушке пианино: оно стоит как напоминание о тех днях, когда они познакомились. Она рассказывает мне восхитительные истории из их совместной жизни, упоминает о проблемах, возникавших из-за разницы в возрасте (Миллеру было за пятьдесят, а Хоки не исполнилось и двадцати), вспоминает о времени, проведенном вдвоем. Говорит, что все его имущество, в том числе авторские права на книги, досталось наследникам от других браков, но это для нее не имеет значения: счастье, которое она испытала с ним, не измеришь деньгами.
Я прошу ее сыграть ту же мелодию, которая понравилась Миллеру много лет назад. Она садится за пианино и поет «Мертвые листья» («Feuilles Mortes»), при этом глаза ее наполняются слезами.
Мы с переводчицей тоже не в силах сдержать чувств.
Пивная, пианино, отражающийся от голых стен голос японки, равнодушной к славе бывших жен Миллера, к большим деньгам, которые издатели платят за переиздания его книг, к мировой известности, которой она могла бы пользоваться сейчас.
«Ради чего добиваться наследства? Мне хватило любви», — говорит она под конец, угадывая наши мысли. В ее голосе нет ни нотки горечи или озлобления, и мне нетрудно поверить: ей хватило любви.
О значении простого взгляда
Вначале Тео Виерема просто был настойчив. В течение пяти лет он посылал на адрес моего офиса в Барселоне приглашения выступить с лекцией в Гааге, городе в Голландии.
И в течение пяти лет из моего офиса неизменно отвечали ему, что у меня нет для этого свободного времени. На самом деле не так чтоб у меня совсем его не было: просто писатель не обязательно бывает хорошим оратором. Кроме того, все, что я хочу сказать, я излагаю в своих книгах и на колонках газет, которые веду, — вот почему я всегда стараюсь избегать публичных выступлений.
Однажды Тео узнал, что я собираюсь записывать программу для одного из голландских телевизионных каналов. Когда я прибыл на съемки, он уже ждал меня в холле гостиницы. Представился и попросил разрешения проводить меня, сказав:
— Дело не в том, что я не могу смириться с отказом. Но я считаю, что в этом случае всего лишь шел к цели неверным путем.
Да, за свою мечту надо бороться, но надо также понимать, что, если достичь желаемого невозможно, лучше сохранить энергию для других важных начинаний. Я мог бы ответить ему «нет» (ведь я уже не раз произносил и слышал от других это слово), но решил действовать более дипломатично, поставив ему невыполнимые условия.
Я сказал, что готов выступить бесплатно, если билет для зрителей будет стоить не больше двух евро, а в зале будут находиться не более двухсот человек.
Тео согласился.
— Но вы же потратите больше, чем заработаете, — заметил я. — По моим подсчетам, только билет на самолет и оплата моего проживания в гостинице обойдутся вам втрое дороже, чем вы сможете выручить, даже если зал будет полон. Но вам ведь еще придется потратиться на афиши и объявления, аренду зала…
Тео перебил меня, заявив, что все это не имеет для него значения, ибо им движет исключительно профессиональный интерес.
— Я организую подобные мероприятия, чтобы не утратить веру в стремление человека жить в лучшем мире. Я считаю своим долгом способствовать достижению этой цели.
— Какова же ваша профессия?
— Я продаю церкви.
И добавил, к моему вящему удивлению:
— Я уполномочен Ватиканом отбирать покупателей, поскольку в Голландии церквей больше, чем верующих. У нас был печальный опыт, когда святые места превращались после продажи в ночные клубы, доходные дома, бутики и даже в секс-шопы, и это заставило нас изменить подход к делу. Теперь проект переоборудования церкви должен быть одобрен местной общественностью, а покупатель берет определенные обязательства. Обычно мы принимаем только те предложения, которые предусматривают создание культурного центра, благотворительной организации или музея. Не понимаете, при чем тут ваше выступление и другие выступления, которые я пытаюсь организовать? Дело в том, что люди перестали собираться вместе. А если люди не встречаются, то они не способны двигаться вперед.
Пристально посмотрев на меня, он заключил:
— Надо встречаться. Моя ошибка в случае с вами заключалась в том, что я отправлял вам электронные сообщения, вместо того чтобы явиться к вам собственной персоной и дать вам возможность убедиться, что я человек из плоти и крови. Однажды, не получив ответа на свое письмо от некоего политика, я пошел к нему на прием, и он сказал мне: если вы хотите что-нибудь получить, сначала покажите свои глаза. С тех пор я только так и поступаю, и мне всегда сопутствует успех. Мы можем иметь самые современные средства коммуникации, но ничто, абсолютно ничто не способно заменить простого человеческого взгляда.
Само собой, я принял его предложение.
P. S. Когда я приехал в Гаагу для выступления, то попросил показать мне некоторые церкви, выставленные на продажу. Я думал о своей жене — художнице, всегда мечтавшей открыть собственный культурный центр. Поинтересовавшись ценой одной из церквей, вмещавшей но время воскресных служб до пятисот верующих, я услышал в ответ: 1 (ОДИН!) евро. Впрочем, расходы на ее содержание вполне могли оказаться запредельными.
Во время недавнего посещения Казахстана, страны в Центральной Азии, мне представилась возможность понаблюдать за охотой с соколами. Не стану вдаваться здесь в рассуждения относительно оправданности употребления в данном случае слова «охота». Замечу лишь, что в этом действе совершается один из природных циклов.
Я был без переводчика, но то, что в иной ситуации могло стать проблемой, оказалось благом. Лишенный возможности общения, я больше обращал внимание на действия. Сначала свита охотника остановилась, сам он отделился от нее, снял колпачок с головы птицы. Я не знал, почему он остановился именно в том месте, и некого было спросить.
Сокол взлетел, описал несколько кругов в воздухе и вдруг выверенным нырком устремился к оврагу и исчез в нем. Приблизившись, мы заметили, что он держит в лапах лисицу. Потом сцена повторилась еще раз.
На обратном пути я встретился с моими знакомыми, уже поджидавшими меня, и смог наконец задать вопрос, каким образом удается приручить сокола и заставить его делать все то, что я видел, в частности покорно сидеть на руке хозяина (и даже на моей руке, на которую его посадили, предварительно повязав кожаные манжеты — благодаря этому я смог увидеть вблизи его острые когти).
