Очередной скандал с отцом становится для меня последней каплей. Я бегу в свою комнату, бросаю в чемодан одежду и кричу:
— Я увольняюсь из твоей чертовой маргариновой фирмы и ухожу из дома!
За мной с грохотом захлопывается входная дверь. Отойдя от дома на приличное расстояние, я успокаиваюсь. Собственно, мой отец был не так уж и неправ. В последнее время я справляюсь со счетами кое-как, моя голова занята другим. Домашняя атмосфера кажется мне все более удушливой — вот и хорошо, что мне хватило сил вырваться на свободу. Раздражение отца — не более чем повод, чтобы я в буквальном смысле выпорхнула из гнезда. Размышляя подобным образом, я двигаюсь к центру города. Медленно приходит понимание того, что уйти из дома меня побудила иная причина. И эта настоящая причина — Вим. Я иду к нему домой и этой ночью остаюсь у него.
Да, так я порываю с отчим домом и не стремлюсь поддерживать с родителями хотя бы видимость отношений. И не потому, что обижена на них, просто они перестают меня интересовать, быть частью моей жизни. Теперь у меня свой путь. На следующий день я уезжаю в Эйндховен, подальше от Неймейгена, снимаю комнату и ищу работу. Через неделю все налаживается. Я устраиваюсь в магазин готового платья, веду там деловую переписку и устанавливаю контакты с торговыми представителями.
Вим тоже переезжает в Эйндховен. Его работа связана с аэропортом, и ему в этом городе даже удобней. Решив жить вместе, мы снимаем целый этаж в доме, расположенном неподалеку от центральной площади, на улочке Стратумсэйнд. Его и мои родители не одобряют нашего совместного проживания, поскольку мы не женаты. Они открыто демонстрируют нам свое неприятие, но мы не берем этого в голову, а просто сводим к минимуму наше с ними общение. Все-таки это не их жизнь, а наша.
Время идет, и порой я получаю весточки из дома. Мой братишка стал лучшим учеником в классе, а предприятие отца — отчасти по причине экономического кризиса — обанкротилось. В ту пору банкротство считалось большим позором, и мои родители вынуждены были перебраться из Неймейгена в Ден-Бос. Там мой отец стал работать торговым агентом при текстильной фабрике “Венманс”, штаб-квартира которой находится в Тилбурге. Город моего детства, Неймейген, окончательно остался в прошлом.
Зато нам с Вимом жизнь улыбается. Мы радуемся всему, что у нас есть. Мы обставляем наш этаж красивой мебелью, а летними вечерами нам нравится сидеть на нашем большом балконе и любоваться на парк, через который течет река Доммел. С недавних пор я снова стала играть на фортепиано, Виму это нравится. Слушая меня, он сидит тихо-тихо.
Игре на фортепиано я начала учиться с четырех лет — еще в Германии. Моим первым учителем музыки был герр Бистер, бывший военный. Прекрасно помню, как по мере приближения к его дому меня начинала бить нервная дрожь. Во время уроков он зычным голосом отдавал мне команды, сопел и фыркал, стоя за моей спиной и держа под прицелом своего пугающе строгого взгляда метроном и мои детские пальчики. Когда мы переехали в Неймейген, уроки с ужасным герром Бистером закончились. Я стала брать уроки у учительницы музыки, жившей по соседству. Это была немка, хромая на одну ногу. Невероятно сердечная и душевная, она сумела найти ко мне правильный подход, вследствие чего уроки фортепиано перестали быть для меня наказанием. Напротив, мой интерес к музыке и фортепианной игре в то время только возрос. Часто по вечерам, в сумерках, я играла матери ее любимые мелодии.
Мы с Вимом обожаем гулять, совершаем долгие пешие прогулки. Еще больше болтаем, слушаем музыку и танцуем. Моя любовь к танцам не угасает. Мы не только записываемся в танцевальную академию, но и не пропускаем ни одного бала в городе. Современные танцы, чаще всего американские, придают нашему жизненному ритму особый акцент. Мы обзаводимся новыми друзьями и ездим за границу. Прежде всего — в Германию. Впрочем, Германия заграницей у нас не считается. Из Германии ведет свой род одна из ветвей семейного древа Вима, а я провела в Германии практически все свое детство.
Однажды по пути в Дюссельдорф мы заезжаем познакомиться с матерью Вима. Судя по всему, сын хорошо ее подготовил к встрече, она уже многое знает обо мне и встречает меня вполне радушно. Мать Вима — красивая женщина, ее движения отличаются природной грацией. Нас приглашают в шикарную гостиную, и не успеваю я сесть, как мне тут же предлагают ликеру. Мы выпиваем за знакомство. Когда в тот вечер мы с Вимом гуляем по старому городу, он со смехом сообщает мне:
— Одобрена! Ты — одобрена! Матушка сочла тебя очень милой и теперь может порадоваться за меня.
Я шутливо даю ему подзатыльник, потом целую, и мы в обнимку идем дальше по берегу Рейна…
В тот же вечер мы посещаем оперу “Лоэнгрин” Рихарда Вагнера. Ее как раз дают здесь, а поскольку я сама родом из Клеве — города Лоэнгрина[4], Вим заранее позаботился о билетах. Опера производит на меня сильнейшее впечатление, такая романтичная, с чудесными ариями и дуэтами. Публика в восхищении и по окончании спектакля устраивает артистам настоящую овацию.
На следующий день мы отправляемся в горы Айфель, расположенные не слишком далеко отсюда. Там очень красиво.
Обычно на ночевку мы останавливаемся в маленьких отельчиках и на постоялых дворах. Месяцем раньше мы путешествовали в другом чудесном месте Германии — в горах Гарц. Вим рассказывал мне, что именно здесь братья Гримм писали свои сказки. Красная Шапочка, Волк и семеро козлят, незабываемая Белоснежка приоткрыли для меня еще одну грань этих волшебных ландшафтов.
Рози и Вим на террасе в кафе
В Кельне и Франкфурте мы посещаем выставки. Особое впечатление на нас производит немецкий художник-экспрессионист Август Макке, погибший совсем молодым в Первую мировую войну. Очень интересны художники из объединения “Синий всадник”[5]. А еще “русский” Шагал, живущий теперь во Франции…
На небольшом кораблике мы путешествуем по Рейну до Кобленца, проплывая мимо скалы Лорелеи. Погубившая немало судов, эта печально известная скала своими уступами глубоко врезается в реку. Резко огибая ее, русло Рейна сужается, отчего здесь по течению реки возникают опасные водовороты. По преданию, Лорелея была речной нимфой, она сидела на вершине скалы, расчесывала свои золотые волосы и дивным пением подманивала моряков к крутому берегу, о который и разбивались их корабли. Точно так же делали сирены в мифе про Одиссея. Поэт Генрих Гейне сложил о нимфе Лорелее стихи — они здесь на устах у всех от мала до велика, а на утесе установлено ее скульптурное изображение.
В наших поездках по Германии меня больше всего поражает, как сильно изменилась атмосфера в стране по сравнению с тем временем, когда я здесь жила. Тогда она была мрачной, удушливой, повсюду царила безработица. Теперь у Германии как будто открылось второе дыхание. Почти два года у власти национал-социалисты во главе с Гитлером — и вот уже вся страна охвачена небывалым энтузиазмом. Оно и понятно: безработица идет на убыль, благосостояние граждан растет, и к тому же нацисты вернули немцам их прежде попранное национальное достоинство. Поэтому и опера о Лоэнгрине столь популярна в здешних краях.
На всех правительственных зданиях реют флаги с нацистской свастикой, повсюду — портреты Гитлера. У немцев еврейского происхождения энтузиазм не столь велик, ведь новые власти считают их людьми второго сорта. Но лично я изменившегося к себе отношения не замечаю.
Помимо Германии мы путешествуем и по другим странам. Посещаем Всемирную выставку в Брюсселе. Едем кутить в Париж с его веселой суетой. Гуляем по пляжам Кнокке, Бланкенберга и Схейвенинга. Играем в казино и танцуем, танцуем, танцуем на всех здешних танцполах среди здешних шикарных гостей. Заглядываем в Лондон с его пабами и мюзиклами. Изредка навещаем наших друзей в Неймейгене, например Лидию, но она уже замужем, и я отмечаю про себя, что этот период моей жизни канул в безвозвратное прошлое. Связь с Неймейгеном потихоньку ослабевает.
Рози фотографирует Вима с другом
Роза и Вим в Бельгии на приморском курорте
Живя вместе, мы с Вимом все лучше узнаем друг друга. Отношения у нас развиваются иначе — не так, как у большинства наших сверстников, у которых совместная жизнь начинается только после вступления в брак. Вим делится со мною мечтами, говорит о своей страсти к полетам. Этой страстью он одержим с раннего детства. Еще ребенком он играл моделями самолетов и прочитал множество книг об авиации. Отец часто брал его на различные авиашоу. Но наибольшее впечатление на Вима производил его крестный — дядя Карл, летчик. Дядя Карл частенько наведывался к ним домой, не в последнюю очередь из-за его матери, понял Вим позднее. Всякий раз появление у них крестного — с его пышными усами и волнистой шевелюрой — для Вима было праздником. И сейчас, когда Вим вспоминает о нем, я вижу, что в глазах его зажигаются огоньки и темп речи ускоряется. Вим часто рассказывает мне о приключениях дяди Карла, особенно из времен Первой мировой, когда тот летал во Франции прямо над линией фронта.
