— Здравствуйте! — кричит лесник однажды утром.
Адельмо Фарандола вздрагивает, но делает вид, что не слышал, и не отвечает. Пес лает, застигнутый врасплох, но потом рычит и жмется к ногам старика.
— Здравствуйте, — повторяет лесник, подойдя ближе. — А денек-то отличный!
Невнятное бормотание, и все.
— А я рад вас снова видеть.
Бормотание, пожимание плечами. «Почему он говорит, что рад меня снова видеть, — думает Адельмо Фарандола, — если мы с ним первый раз разговариваем?»
— А я вас, знаете, понимаю, — говорит лесник и протягивает руку, чтобы погладить пса. — Хороший пес, хороший. Почему вы тут, в горах, живете, понимаю. Мне тоже дикие места нравятся, как эти; их никто не любит, и на картах не найти, и туристов нет. Вот эта впадина. Да она чудесная! Тут же всюду жизнь. Поглядите только!
Лесник размахивает руками, показывая то, что Адельмо Фарандола прекрасно знает, среди чего живет: тварей, кишащих меж камней, жертв и хищников, птиц, пугающихся всего, зверьков грязных и исхудалых.
— Вид-то какой! — зудит лесник. — Жизнь, она ж все время возрождается. Чудо жизни, так ведь говорят. Я вас понимаю и даже завидую, вот. Но мы ж об этом сколько раз уже говорили?
Адельмо Фарандола ничего не отвечает, он не помнит, чтобы когда-нибудь об этом говорил, но не уходит, потому что не хочет, чтобы лесник увязался за ним. А пуще всего не хочет, чтобы тот пошел за ним в хижину и совал свой нос в хлев, где он повесил сушиться мясо серн, а на цепи подвесил их шкуры — на что-нибудь да сгодятся.
— Жизнь, жизнь! Я свою работу люблю, мне приятно себя ощущать среди божьих тварей. Как еще объяснить? Мне приятно приносить пользу. Понимаете? Хоть какую-нибудь, не просто так быть. Я работаю, чтобы эти существа жили. Чтобы никто их на мушку не взял. В прямом смысле слова. Понимаете, да? Мне на работе говорят, да что ты туда лезешь наверх, кого ты там ищешь? Там только тот старый отшельник, а больше никого, разве землеройки, и тех нет. Но я знаю, что тут все не так. Луга травянистые все обитаемые. Эти вот долины, вроде непривлекательные, полны сокровищ, и сокровища тут несметные. Как еще объяснить?
Адельмо Фарандола, только чтобы показать, что он слышит, устало вздыхает.
— О, я вижу, вы со мной согласны, приятель.
Вечером Адельмо Фарандола уже смутно помнит эту встречу. Но, войдя в хлев, он уверен, что должен спрятать туши, которые повесил сушиться, шкуры, очищенные черепа, которые, возможно, продаст или отдаст на продажу будущим летом. Он укрывает шкуры соломой, закапывает туши, обернув их в страницы старых журналов, которые обычно нужны ему для растопки печи или, совсем редко, для подтирки зада, черепа закапывает тоже. Лучше перестраховаться, говорит ему внутренний голос. Лучше дождаться хороших времен.
Пес ходит за ним, не подавая голоса. И похоже, он тоже думает о леснике; возможно, переживает какую-то собственную вину.
А на следующий день молодой лесник является снова.
— Здравствуйте! — кричит он издалека.
— Здравствуйте! — повторяет, подходя ближе.
— Здравствуйте всем, — говорит, подойдя на расстояние шага к Адельмо Фарандоле и протянув ему руку, на которую тот долго смотрит, но так и не пожимает. Пес вновь прижимается к ногам хозяина и ждет, пока чужак уйдет.
— Как дела нынче?
Бормотание.
— А денек-то отличный?!
Парень придуривается. У него плохо получается. Он здесь за чем-то другим, а зачем — не говорит.
— Чего вам надо? — спрашивает Адельмо Фарандола после долгой паузы, такой долгой, что она кажется невыносимой. «Занятно, — думает старик, — я считал, что привык к молчанию. Считал, что выносил его месяцами и смогу выносить годами. А теперь молчание этого парня мне непереносимо».
— О, я тут проходил, — говорит лесник. — Места красивые, я вам вчера уже говорил.
— Вчера?
— Вчера, да. Красивые места, полные зверей.
— Вредные твари, — произносит Адельмо Фарандола. Потом обращается к псу, смущенно на него глядящему: — Мы не про тебя.
— Почему вредные?
Адельмо Фарандола умолкает, он боится выдать себя. Боится сболтнуть, что у него в хлеву пара таких вредных и недоверчивых тварей лежат, укрытые землей и соломой.
— А у вас, часом, ружья нет? — спрашивает лесник.
«Ружье, — думает Адельмо Фарандола. — Что ему сказать?»
— Нет.
— Правда?
— Нет.
— Я думал — есть.
— Нет.
Адельмо Фарандола отходит на шаг.
— Погодите, погодите! — лесник смеется. — Это ж не допрос. Я просто поинтересовался.
Лесник в один прыжок приближается снова.
— Слушайте, я считаю, что у всех должно быть ружье, особенно у тех, кто тут живет. Мало ли что. Опасно может быть. Когда живешь один, как вы, надо бы обзавестись ружьем, если его еще нет. Не правда ли?
— Ну, — Адельмо Фарандола глядит себе под ноги.
— А представьте, если волки придут. Есть тут волки? Или вдруг кабан нападет?
— Не забираются сюда кабаны. Слишком тут высоко.
— Это правда. А волки?
— Никогда волков не видел.
— Да я тоже. Просто подумал. Но представим, что кто-то другой опасный появится. Что делать будете? Камнями закидаете?
Адельмо Фарандола молчит. Камни против чужаков он применяет очень часто. Иногда швыряется вслепую, чтобы напугать. А иногда долго целится, чтобы попасть и повредить.
— Никогда камней не кидал.
— Ну, в меня-то пару раз кидали, — смеется лесник, — но думаю, вы не знали, что это я, то есть что я на службе.
— Простите, — вынужден сказать Адельмо Фарандола.
— Да ладно. Дело понятное. Я ведь тогда еще не представился. Да и как смог бы, если вы меня камнями отгоняли? Ну так что, есть у вас ружье?
Адельмо Фарандола не сразу решается.
— Ну, да, — произносит он наконец. — Как у всех.
— Как у всех, конечно. И… и разрешение есть? Все документы в порядке, да?
— Конечно.
— Отлично, молодец. Это важно, чтобы все было в порядке.
— Конечно.
Лесник делает глубокий вдох, прикрывает глаза, улыбается псу.
— А могу я взглянуть на ваше разрешение? — спрашивает он.
— Конечно, — отвечает Адельмо Фарандола и не двигается с места.
— Ладно, в другой раз, наверное, — говорит лесник, видя, что ничего не происходит. И удаляется, насвистывая.
Пять
Пес порой застывает, насторожив уши, и смотрит куда-то перед собой.
— Чего увидел? — спрашивает Адельмо Фарандола, иногда скептически, иногда недоверчиво.
Пес не отвечает: боится, что предмет его внимания — какая-нибудь птица или сурок — заметит их и кинется наутек.
— Ну так что там? — настаивает старик, повышая голос.
— Ничего, там ничего, — вынужден ответить пес. — Ты его спугнул!
— Да кого? — смеется Адельмо Фарандола. — Никого не вижу!
— Ты не видишь, потому что… Но там был этот, вроде того самого… как вы его называете…
— Не было там ничего! — говорит Адельмо Фарандола. — Это тебе мерещится всякое, чего нет.
«Кто бы говорил», — думает пес, который не раз наблюдал, как старик ведет беседы со стеной или утварью.
— Позволь сказать, что ты, человек, совершенно не замечаешь, сколько жизни вокруг тебя, — произносит он вместо этого.
— Брешешь!
— Да. Оно живет и тебя за дурака держит, тем более что ты…
Адельмо Фарандола изображает пинок в сторону пса, но не собирается бить его по-настоящему, хочет просто позлить.
А когда в свою очередь что-то вдали высматривает человек, он перестает дышать, полагая, будто стоит неподвижно, и не замечает, что постоянно трясется.
— Ну, ну, ну же, что ты там интересного видишь? — задорно лает пес, чтобы вернуть расположение к себе.
«Молчи, — думает Адельмо Фарандола. — Молчи, а то спугнешь его».
Если б у него было при себе ружье, он бы точно пристрелил обоих, сначала того, кто подальше, а потом пса, который рядом. Но ружье уже несколько дней как пропало. «Ушло, — как говорит пес с насмешливой гримасой всякий раз, когда не удается что-то найти, — и кто знает, когда вернется».
