Ну и сиди, пустышка несчастная! — подумала я.
Уж мне-то эти «важные персоны» прекрасно известны. Я только не могла понять, при чем тут Найджел Форестед, пока не вспомнила про длинный белый конверт, который перекочевал из кармана Найджела в руки распорядителя развлечений.
Я обернулась и глянула на стенд с объявлениями.
«Хроники айсберга». Фотографии.
Моих там нет. Мои наверху — над ними ломают голову Доналд Молтби и трое министров: Скелтон, Бриггс, Розберг — здравоохранение, внутренние дела, оборона.
134. По дороге домой мы изнывали от тяжелой ночной духоты. Я мечтала о буре, которая очистит воздух, хотя все-таки сомневалась, всегда ли буря дает нужный эффект. Вспомнить бурю меж Лоренсом и Петрой.
Шоссе тонет во мраке, деревья сомкнулись и словно бы придвинулись совсем близко, луны нет, а звезды видны, только если высунешься в окно, но у меня такого желания не было. Я боялась, что-нибудь заденет меня или ударит. Когда мы проезжали мимо магазина Уолдо, я отметила, что реклама пива «Миллер» погашена, а в витринах призрачно темнеют теннисные мячи, кемпбелловские супы и коппертоновские лосьоны, освещенные слабым отблеском единственной лампочки в глубине магазина. В «бьюике» царило молчание. Лоренсов запрет распространился на нас всех. Сам Лоренс вел машину с той задумчивостью, которая у меня неизменно ассоциируется с многочасовыми поездками. Он, казалось, витал в другом мире, меж тем как «бьюик» мчал нас сквозь тьму.
Мне хотелось узнать, что произошло, но я понимала, у него наверняка есть уважительная причина — вероятно, Петра — повременить с рассказом. По обе стороны дороги мерцали глаза животных, которые, окаменев от ужаса, смотрели на нас. Тяжелый скунсовый смрад висел в воздухе.
Наконец-то поворот к «АС», с выцветшим от старости знаком и опасными углами. Дорога змеилась под елками и кленами — такое впечатление, будто, чтобы добраться сюда, мы проехали тысячу миль.
Парковочный загон, окруженный белой оградой, был полон, в окнах, видневшихся там и сям сквозь листву, лишь кое-где горел свет. Казалось, мы непослушные дети, крадущиеся домой после комендантского часа.
Вот и «Росситер». Рыжая Маргарет подошла к сетчатой двери и сладко зевнула.
— Все в порядке. — Она улыбнулась.
— Нет, не все, — сердито сказал Лоренс. — Миссис Поли нужна ваша помощь.
Зря он так, слишком уж жестоко. У девушки может возникнуть ложное впечатление, что Петра закоренелая и безнадежная алкоголичка — и слух об этом распространится по всей гостинице.
— Подожди на улице, — сказал мне Лоренс. — Я сейчас выйду.
Он скрылся в доме вместе с Петрой и девушкой, а я осталась стоять в траве. Вернулся он со стаканом виски и с сигаретой — наконец-то закурил. По росистому газону мы прошли к теннисным кортам и сели на скамейку, спиной к гостинице, где ночной сторож — парнишка с Генри Джеймсом в кармане — босиком обходил террасы.
Антураж вообще-то под стать совсем другой сцене, и в любое другое время так бы и было. Но сейчас, когда взошедшая луна обосновалась на небе, светила она на незадачливых людей, на айсберг и обреченную гостиницу.
135. — Ну, сказала я. — Что стряслось?
— Меня чуть не убили, — ответил Лоренс.
Сказал он это ровным голосом, просто, спокойно — без эмоций. Потом отхлебнул изрядный глоток виски и тяжело вздохнул.
— Плохо дело. Куда хуже, чем мы думали. Они затевают какой-то отчаянный гешефт. — Он кивнул в сторону Мыса. — У меня скверные предчувствия. Ты себе представляешь, кто там собрался?
— Пожалуй. — И я выпалила имена.
Лоренс присвистнул. Его список был покороче. Фактически там было всего одно имя — Доналд Молтби, шеф ЦРУ.
— Куда ты ходил? — спросила я. — И что значит «чуть не убили»?
Он рассказал, что пошел на парковку рассчитывая разведать кое-что по автомобилям и номерным знакам. И обнаружил, по его словам, целую армаду правительственных лимузинов и машин секретной службы, в большинстве «кадиллаков» десяти-двенадцатилетней давности, но с движками повышенной мощности. Все они стояли на задворках «Пайн-пойнт-инна», и с дороги их видно не было. Лоренс делал вид, что забрел туда случайно, прогуливался, примечая номера округа Колумбия, — вот тут-то и подкатил новый автомобиль, из которого вышел цеэрушник Молтби с двумя агентами. Лоренс держался в тени, глядя, как они направляются к задней двери «Инна», но когда все трое исчезли в доме, сглупил — вышел на свет и тотчас услыхал окрик «Эй вы!»
— Конечно, я побежал, — сообщил мне Лоренс.
Однако ушел он недалеко.
Не успел добраться до безопасного места — фасадной парковки, — как другой голос крикнул: «Немедленно остановитесь! Вы арестованы!»
— Я ушам своим не поверил. Испугался, конечно, и был в замешательстве. Арестован — за то, что ходил по парковке? Бред какой-то. — Лоренс отхлебнул виски и продолжил: — К тому же арест мне совершенно не улыбался и с точки зрения профессиональной. Врач с судимостью карьеры не сделает.
Словом, он пригнулся и, прячась за машинами, побежал дальше. Тут выстрел и прогремел.
— Господи!
— Да-а… Я так перепугался, Ванесса, что намочил штаны. Вряд ли стоит говорить, что никогда раньше в меня не стреляли. Во Вьетнаме я не был, живу не в Нью-Йорке, не в Чикаго, не в Детройте. В Стамфорде не убивают почем зря, на каждом шагу. Но так или иначе, я умудрился от них улизнуть.
По всей видимости, «их» было двое, и они преследовали его до дверей гостиницы и дальше.
— Внутри преимущество было на моей стороне, — сказал Лоренс. — Им пришлось спрятать пушки и прикинуться образцовыми гостями. Они упустили время, а я его выиграл. Нырнул в первую попавшуюся дверь и спрятался в туалете.
Я молча кивнула, думая о том, куда привела меня собственная одиссея, когда Лоренс в ходе своей укрылся в туалете.
— Счастье, что я здесь, — сказал он. — Мог бы кончить в морозилке, вместе с Колдером.
Потом я рассказала о своих приключениях.
Лоренс с сомнением воспринял мою затею с карточкой, оставленной у Лили на подушке, вкупе с мятными шоколадками.
— Вполне возможно, что найдет ее миссис Маддокс.
Однако он согласился, что мы оба не пожалели отчаянных усилий и шли на огромный риск.
А потом Лоренс обронил фразу, которая сперва удивила меня, хотя теперь, задним числом, ничего удивительного я тут не вижу.
— По-моему, нам надо притормозить, Ванесса.
— Притормозить?
— Да. Затаиться, подождать и посмотреть, что будет.
Сидя с ним рядом, я поплотнее запахнула полы китайского жакета. Мне бы, пожалуй, не повредило немножко глухой закрытости «дамы с камелиями», я чувствовала себя чуточку слабой и очень одинокой.
— По-твоему, нам нужно оставить это дело? — спросила я.
— Мне кажется, стоит подождать и посмотреть, что узнали те, кто следил за нами.
Выстрел определенно сделал свое дело, как сделал свое дело собственный Лоренсов наскок на Петру. В результате оба притихли.
Я хотела было запротестовать, напомнить ему как далеко мы продвинулись и как близко подошли к ответам. Хотела настоять, чтобы мы не выходили из игры хотя бы до тех пор, пока не выручим Лили. Но, взглянув на него — бледного в лунном свете, костлявого, растрепанного, — поняла, как справедливы мои подозрения, что Лоренс нисколько не сочувствует Лили Портер и ее незавидному положению. Какие бы цели он ни преследовал в наших изысканиях, ему вовсе не хотелось рисковать, и потому он предпочел отступить, не оставаться же на линии огня, куда его нежданно-негаданно занесло.
Двери открыты, но он в них не войдет.
136. Я опять сижу у своего окна.
Три часа ночи, и дела обстоят прескверно.
Мне вспоминаются правила, заученные в тюрьме: только смелый достигнет исполнения надежд. Слабое сердце терпит неудачу. Ему недостает воли к свершению.
Я молюсь за Лили. Горячо. Молюсь за себя.
Внезапно меня охватывает ощущение сродства с айсбергом. Я тоже холодная. И тоже на мели. И на девять десятых скрыта от взоров. И наверняка тоже стану «стабильным одиночкой».
Сквозь сетку я смотрю наружу. В бухте виднеется айсберг.
Я поднимаю руку.
Будь здоров.
...
137. Мерседес не сказала ничего, кроме: «обед — в полдень — никаких возражений».
Наступал очередной яркий летний день. Примерно в половине седьмого, пользуясь утренним туманом, я собрала свои фотопричиндалы и вышла из «АС» — Ванесса Ван-Хорн отправилась в обычный поход. Поскольку предстоял обед в «Рамсгейте», выглядеть надо как можно лучше. В холщовой сумке у меня лежали немнущееся голубое платье, чулки, туфли и комбинация. А еще — губная помада, гребень и щетка.
Чувство предосторожности — не отрицаю, странноватое — подсказывало мне, что надо было захватить паспорт. Как ни смешно, я вынуждена согласиться с мистером Уолдо: Ларсоновский Мыс все меньше похож на Америку и все больше смахивает на какое-то чужое, незнакомое место, с которым я никак не могу примириться.
