– В подземелье не была? Мы там тоже аттракцион устроили. Знаешь, здесь есть привидения. Хочешь, спустимся туда? Там очень страшно, тебе понравится. Я когда там был один, почувствовал себя графом Монте-Кристо, Железной Маской практически. Ужасно, как в тюрьме. Заключенный номер один…
Я шла по ниточке этого голоса, погружаясь все глубже в темное, уютное подземелье…
Открылась дверь. Кто-то вошел.
– А, Аркаша… Познакомься. Алена Борисова, лучшая журналистка Москвы и Ниццианской области, главный редактор самого глянцевого журнала. Олигархов строит как мальчиков. Аркадий, мой партнер.
Где-то я его уже видела. Маленький, круглый, лысоватый. Он мне не понравился.
– Аркадий Владимирович, – внес лысый уточнение. – Очень рад. Мы с журналистами дружим. Вы полезное для бизнеса делаете дело. Только олигархов не надо строить, надо под них подстраиваться. Гламур на службе у капитала, – он заржал.
Я ничего не сказала, только посмотрела на Канторовича. Тот сделал невинное лицо.
– Вы не со мной, вы с Александром Борисовичем контактируйте. Он у нас на прессе специализируется. Так, где Анастасия?
Мисс Амазонка вышла из укрытия.
– Арка-аша! Почему так до-олго. Я уже устала тут, – Ведерникова начала ломаться, как провинциальная модель.
– Милая моя, ну что делать, работа. Саш, ты уже закончил с прессой? Давай двигаться дальше, нам надо сейчас с Бернаром кое-что наметить. И с швейцарским договором проблемы есть, мне от Грефа звонили, надо страховать сделку, а банк с депозитом задерживает…
Меня никто не замечал. Через меня перелетали фразы их разговора – от мелкого и, видимо, мелочного Аркадия (он быстро мне назначил цену – пресса, недорого, продано) к канторовичевским ушам.
– Спасибо за вечер, – я двинулась к дверям.
– Стой, Алена, стой, – Канторович схватил меня за руку.
– С девушкой еще увидитесь, – сказал Аркадий и взял его за плечо. Дотянулся толстенькими пальчиками. Канторович ослабил хватку, моя рука беспомощно цеплялась за воздух. – Девушка, не возражаете, мы его у вас временно изымем в корпоративных интересах. Чтобы ВВП повыше поднялся, – и он опять хохотнул. – А вы смотрите, наслаждайтесь моментом, фейерверк сейчас будет. Развлекайтесь.
Настя взяла их под руку. Обоих.
– Вы идите, я сейчас догоню, – сказал Канторович, выпутываясь из Настиных объятий. Парочка ушла.
– Я… конечно, планировал, что мы с тобой… сможем здесь… Пообщаемся в спокойной обстановке. Море… время будет…
Почему он не может остаться со мной, если ему не все равно? Как можно существовать в этой бесконечной тотальной напряженности?
– Аркадий… Ты на него не реагируй, он прилетел только что, весь в проблемах московских еще… Он вообще человек закрытый, новых персонажей тяжело впускает, общается с грацией бегемота. А я хожу за ним, трупы оттаскиваю в кювет… Но ведь хорошо, что мы выбрались сюда, правда? Завтра, обещаю, мы с тобой…
Почему он всегда уходит, стоит только пройти через первую неловкость встречи? Только бы он не уходил, не уходил, не уходи…
– Са-аша… – в дверях появилась морда Ведерниковой.
– Ладно, не скучай! И много не пей, – он наклонился и ткнулся губами мне в ухо, выдохнул. – Думай обо мне, хорошо?
И он ушел, а я осталась стоять с пылающими ушами. Внизу на пляже что-то громыхнуло. В распахнутую дверь повалили люди из зала. Площадка мгновенно заполнилась. Я стояла, прижатая к балюстраде высоким пьяным французом.
– Tu es Russe? Salut! Russie, vive la Russie!
Слова – Empire, Russie, France – рассыпались салютом во влажном вечернем воздухе.
Очень красиво, очень… Такой красоты, может, со мной уже и не будет. И я заплакала. От счастья и благодарности за то, что вижу это, и от тоски – не с кем разделить ускользающее, мгновенно сгорающее счастье. Рядом со мной стоит и дышит мне в лицо перебродившим шампанским совершенно ненужный мне человек.
В час ночи мы грузились в автобус. Вдруг я увидела их возле роскошной машины. Красный кабриолет. Аркадий влез на водительское место, Настя рядом с ним, Канторович с трудом поместился сзади.
Он обернулся, заметил меня. Сделал движение, как будто хотел выйти. Или мне показалось? Машина рванула с места. Все.
Ночью никак не получалось заснуть. Еще одна пустая бутылка. Есть я не хотела, только пить. И все думала, думала.
Завтра будет еще одна, последняя тусовка. Пришлют какие-то особые приглашения. Пока не присылали. А уезжаем мы послезавтра. Значит, остается один вечер.
– Ну как тебе вчерашнее? – спросила Маруся, когда мы сели завтракать. С утра было жарко, и Маруся в сарафане демонстрировала демисезонный загар, который и полагается демонстрировать продвинутому бьюти-эдитору. Я сняла кофту, тоже заискивая перед средиземноморским солнцем.
– Видела, как вчера французы икру жрали? Мы когда подошли, там ничего не осталось. Я закатила скандал официанту…
Я до икры вчера не добралась – у меня была другая стратегическая задача.
– Сегодня оторвемся. Иностранцев практически не будет. В основном наши, супервип. Говорят, Канторович Элтона Джона выписал, суперски, скажи? Обещали, правда, Мадонну – еще летом у них велись переговоры, но что-то там слетело. Слушай, у тебя какое приглашение – с золотой или с серебряной лентой?
– Приглашение? Мне пока приглашения не приносили.
Я забеспокоилась.
– Да с самого начала они в номере были! В конверте Empire посмотри, у тебя он точно есть.
Конверт у меня был. Но в нем не было приглашения на сегодня.
– Там три приглашения лежали – в бутик, на вчерашний прием и на дэрэ Канторовича.
День рождения? Сашин день рождения?! Точно, у него же в январе, он мне говорил. То есть получается, что у него сегодня день рождения?! А меня не пригласили?
Нет, этого не может быть! Он же говорил вчера. И про Элтона Джона говорил. А про день рождения ничего не сказал. Я лихорадочно соображала, что это значит.
– Ты узнай у Ведерниковой, может, ты в списках есть? А если нет, попроси внести. Думаю, она без проблем это устроит. Ведерникова, по сути, хозяйка вечеринки. Она здесь в статусе официальной невесты.
Маруся ушла – компания собиралась ехать в Сен-Тропез, а я осталась сидеть возле бассейна, придавленная к стулу тяжелым свинцом разочарования.
Я думала, что проскочу, просочусь в маленький просвет между отчаянием и надеждой. Теперь, когда парадные двери захлопнулись перед носом, я чувствовала себя мошкой, которую раздавила железная набойка Настиных туфель.
Отсутствие приглашения означало «нет». А он вчера лепетал мне что-то для отвода глаз – чтобы я не нарушила королевский покой Ведерниковой скандалом.
Надо решить, что делать дальше – с последним каннским днем. Сидеть в отеле было унизительно – я знала, что буду ждать приглашения.
Сбежать… Я бы сбежала сейчас, но до самолета оставалось тридцать с лишним часов. Их надо прожить, не доставив им удовольствия увидеть мокрое место, которое осталось там, где размозжила мои внутренности свинцовая пята олигархии…
Меня осенило неожиданно. Машина! Машина напрокат. Я же на каникулах. Все обязательства по продвижению империи Empire и ее королевского величества я выполнила – теперь мое личное время.
Сейчас я поеду по зеленым указателям куда глаза глядят. Исполню свою мечту дальнобойщика. Ну хорошо, недалеко и ненадолго. Что там – Ницца, Сен-Тропез, Монако? Все равно куда, лишь бы куда подальше.
В полдень мы выехали в направлении Ниццы. Я и маленький «Рено Твинго», наивного ярко-желтого цвета. Самая простая дорога, как объяснил мне портье, вдоль моря, гарантированно не пропустишь город.
Вначале я ехала и сглатывала слезы. Еще прокручивала фразы из утреннего разговора с Марусей, еще жег мое ухо жаркий шепот – «думай обо мне, хорошо?»… А потом переключилась на дорогу. Чем хороша машина – она забирает тебя целиком, потому что у движения своя логика. Когда к голове приделываются колеса, ты чувствуешь себя властительницей мира, правишь собственной судьбой. Я свободна – от разговоров, обязательств, от статусных разборок, переносимых из Москвы в любой другой город мира, как только там появляются наши. Русские люди некосмополитичны по своей природе – мы тащим за собой свою систему ценностей и отношений.
Теперь я принадлежала самой себе и могла наконец вникнуть в чужую жизнь как ее действенный участник. Машин было прилично. Дорога петляла вдоль берега, иногда удаляясь от кромки моря. Жуан-ле-Пен, Антиб, Сен-Лоран-дю-Вар… Я без сожаления проскакивала указатели. Я могла здесь остановиться, но ехала дальше – не потому, что обязана ехать именно в Ниццу, а потому что мне так хотелось. Вот разница между заданным и выбранным по собственной воле маршрутом.
Меньше чем через час я вкатилась на набережную des Anglais. Надо следить за светофорами, которых здесь куча, а я ищу глазами отель Negresco. Чтобы прибавить его к коллекции оживших фотографий из туристических рекламных буклетов. Вот он, Negresco, вот я – в темных очках, в белом жакете, картинка совмещается с реальностью, это значит – приехали. Надо искать место для парковки.
