_
Я встала перед ним.
Он будто меня заметил.
Я сказала: «Меня зовут Альма».
И в этот момент я увидел ее. Удивительно, на что способен разум, если им управляют чувства. Она отличалась от той девочки, которую я помнил. И все же. Она. Я узнал ее по глазам. Я подумал: «Так вот как приходит ангел». Застыв в том возрасте, когда она больше всего тебя любила.
— Да что ты! — произнес я. — Мое любимое имя.
— Меня назвали в честь девочки из книги «Хроники любви», — сказала я.
— Я написал эту книгу, — кивнул я.
— Я серьезно, — ответила я. — Это настоящая книга.
Я подыграл ей. Я сказал:
— Серьезнее некуда.
Я не знала, что сказать. Он был так стар. Возможно, он шутил, а возможно, у него в голове все перемешалось. Чтобы поддержать разговор, я спросила:
— Вы писатель?
— В некотором роде, — ответил он.
Я спросила названия его книг. Он назвал две: «Хроники любви» и «Слова для всего на свете».
— Странно, — сказала я. — Может, существует две книги под названием «Хроники любви».
Он ничего не ответил. Его глаза блестели.
— Та, о которой я говорю, была написана Цви Литвиновым, — сказала я. — Он написал ее на испанском. Мой отец подарил ее моей маме, когда они познакомились. Потом отец умер, и мама спрятала книгу, а месяцев восемь назад ей написал один человек с просьбой перевести ее. Ей осталось перевести всего несколько глав. В тех «Хрониках любви», о которых я говорю, есть глава под названием «Век Молчания» и глава, которая называется «Рождение чувств», а еще одна…
Самый старый человек на Земле засмеялся.
— Ты хочешь сказать, что ты и в Цви была влюблена? — спросил он. — Тебе было недостаточно того, что ты любила меня, потом меня и Бруно, потом только Бруно, а потом ни Бруно, ни меня?
Я забеспокоилась. Возможно, он сошел с ума. Или ему просто одиноко.
Становилось темно.
— Извините, — сказала я. — Но я вас не понимаю.
Я увидел, что напугал ее. Я знал, что спорить уже слишком поздно. Прошло шестьдесят лет.
— Прости меня, — произнес я. — Расскажи мне, какие части тебе понравились. Как насчет главы, которая называется «Стеклянный Век»? Я хотел, чтобы ты смеялась.
Ее глаза округлились.
— И плакала тоже, — добавил я.
Теперь вид у нее был напуганный и удивленный.
И тут до меня дошло.
Это казалось невозможным.
И что?
А что, если то, что казалось мне возможным, на самом деле было невозможным, а то, что я посчитал невозможным, оказалось возможно?
Например.
А что, если девочка рядом со мной существует?
А что, если ее назвали в честь моей Альмы?
А что, если моя книга вовсе не пропала во время наводнения?
А что, если…
Мимо прошел мужчина.
— Простите, — позвал я его.
— Да?
— Рядом со мной кто-нибудь сидит?
На лице его отразилась растерянность.
— Я не понимаю… — сказал он.
— Я тоже, — ответил я. — Вы не могли бы ответить на мой вопрос?
— Сидит ли кто-нибудь рядом с вами?
— Именно об этом я и спрашиваю.
И он ответил:
— Да.
Тогда я спросил:
— Это девочка лет пятнадцати-шестнадцати? Или, может, четырнадцати, просто она взросло выглядит?
Он рассмеялся и ответил:
— Да.
— «Да» в смысле не «нет»?
— Именно в этом смысле.
— Спасибо, — сказал я.
Он ушел.
Я повернулся к ней.
Это была правда. Она выглядела знакомой. И что? Присмотревшись, я увидел, что она не очень похожа на мою Альму. Она была намного выше, у нее были черные волосы и щель между передними зубами.
— Кто такой Бруно? — спросила она.
Я разглядывал ее лицо и пытался придумать ответ.
— Ну вот мы и вернулись к теме невидимок, — наконец произнес я.
К страху и удивлению на ее лице прибавилось замешательство.
— Но кто он?
— Это друг, которого у меня не было.
Она выжидающе смотрела на меня.
— Это мой самый любимый герой.
Она ничего не сказала. Я боялся, что она встанет и уйдет. Я не мог придумать, что еще сказать. И я сказал ей правду:
— Он умер.
Говорить это было больно. И что? Еще очень много надо было всего сказать.
— Он умер в июле 1941 года.
Я все ждал, что она встанет и уйдет. Но… Она сидела и смотрела на меня не мигая.
Я зашел уже очень далеко.
Я подумал: почему бы не пойти чуть дальше?
— Есть еще кое-что…
Она слушала меня. Было радостно видеть, что она ждет продолжения.
— У меня был сын, который не знал о моем существовании.
В небо взлетел голубь.
— Его звали Исаак.
И тут я поняла, что искала не того человека.
Я заглянула в глаза самого старого человека на Земле и увидела в них мальчика, который влюбился в десять лет.
— Вы были когда-нибудь влюблены в девочку по имени Альма? — спросила я.
Он молчал. Губы у него задрожали. Я подумала, что он не услышал, и спросила снова:
— Вы были влюблены в девочку по имени Альма Меремински?
Он протянул руку и два раза тихонько похлопал по моей. Я знала, что он пытается мне что-то сказать, но не знала что именно.
— Вы были влюблены в девочку по имени Альма Меремински, которая уехала в Америку? — спросила я.
Его глаза наполнились слезами. Он два раза похлопал по моей руке, потом еще два раза.
— Вашего сына, который, как вы считаете, не знал о вашем существовании, звали Исаак Мориц? — спросила я.
Я почувствовал, как сжалось мое сердце, и подумал: «Я так долго жил. Еще немного мне не повредит. Пожалуйста». Я хотел произнести ее имя вслух. Назвать ее — уже радость, потому что я знал — в каком-то смысле имя ей дала моя любовь. И что? Я не мог говорить. Я боялся, что не найду нужных слов. Она сказала:
— Вашего сына, который, как вы считаете, не знал…
Я два раза похлопал ее по руке. Потом еще два раза. Она коснулась моей руки. Я два раза ее похлопал. Она сжала мои пальцы. Я два раза ее похлопал. Она склонила голову мне на плечо. Я два раза ее похлопал. Она обхватила меня одной рукой. Я два раза ее похлопал. Она обняла меня обеими. Я перестал хлопать ее по руке.
— Альма, — сказал я.
— Да, — сказала она.
— Альма, — сказал я снова.
— Да, — сказала она.
— Альма, — сказал я.
Она дважды похлопала меня по руке.
Смерть Леопольда Гурского
Леопольд Гурский начал умирать 18 августа 1920 года.
Он умер, учась ходить.
Он умер, стоя у классной доски.
И еще однажды, неся тяжелый поднос.
Он умер, учась подписываться по-новому.
Открывая окно.
Моя в ванне свои гениталии.
Он умер в одиночестве, потому что ему было стыдно кому-то звонить.
Или он умер, думая об Альме.
Или когда решил о ней не думать.
На самом деле сказать о нем можно немного.
Он был великим писателем.
Он был влюблен.
И это была его жизнь.
Бей-сайд — богатый район Бруклина.
Дурак (идиш).
Цадик — в широком смысле — праведник, в узком — духовный лидер хасидской общины (иврит).
Айнзатцгруппы — оперативные (карательные) группы специального назначения, во время Второй мировой войны действовавшие на захваченных Третьим рейхом территориях с целью подавления сопротивления местного населения.
Бар-мицва (иврит) — религиозная церемония, которую проходит мальчик в возрасте 13 лет, символизирующая достижение им физического и духовного совершеннолетия.
Мужской половой орган. Букв.: писун (идиш).
Метамуцил — слабительное.
Букв.: клецки из перемолотой мацы (идиш).
Каддиш — прославление святости имени Бога, существует в нескольких формах, одна из которых — поминовение близких родственников.
Шмок — тупица, болван (идиш).
Шварцер — черный, негр (идиш).
Кипа — еврейский головной убор.
