Володя знал, что обратно ему вернуться не суждено, и поэтому смотрел на плывущую за окном трамвая Москву, как смотрит на родной город солдат, уезжающий на смерть.
Тусклый дождичек уже третий день струился на песок мостовых и площадей столицы, превращая его в сырое месиво. Величавый Кремль размывался беспощадной влагой, теряя свой привычный вид. Многие дома уже деформировались, и городские хозяйственные службы не успевали приводить их в порядок. Унылое зрелище представлял собой любимый город, убегающий в прошлое.
— Слушай, — спросил вдруг Володя приятеля, — а там страшно?
— Чудной ты человек, — усмехнулся Саид. — Чего же там может быть страшного? Страх — это понятие материальное. И если ты решил выйти за Предел, забудь о нём.
Володе это было и так понятно, но всё-таки волнение не прекращалось.
— Да не трясись ты! — подбодрил товарища Саид. — Ну чего ты боишься? Родителей? Ничего они тебе не сделают. Ну, может, отшлёпают разок или в угол поставят. Но говорю же тебе, ничего страшного с тобой там не случится. Один шаг — и Просветление.
Нет, не родителей боялся Володя, а неизвестности. Ведь оттуда ещё никто не возвращался. И эта неизвестность была ужасней любой из существующих опасностей.
На какой-то момент он даже захотел всё повернуть обратно и отказаться от выхода за. Убежать куда-нибудь подальше от этого странного человека, возможно авантюриста и шарлатана, с которым он был знаком без году неделю и о котором не знал практически ничего. Убежать и жить, как прежде, потихонечку, своими воспоминаниями и медленно приближаться к естественному выходу.
Но обратного пути не было. Апатия, безысходная тоска и приступы отвращения к песочному ваянию всё равно бы вытолкнули его за Предел.
— Не ты первый, не ты последний, — продолжал увещевать его умудрённый опытом многочисленных проводов за Предел Саид. — Помню, отправлял я одного философа. Молодой он был, мятежный и уверенный. А как увидел Предел, так и ошалел — ни туда, ни сюда. Стоит как истукан — с места не сдвинешь. Я ему говорю: «Перелезай быстрей. Нельзя здесь стоять!» А он словно окаменел. Да ведь какой активный и подвижный был в нашей жизни. Твердил, что ради истины готов на всё. А в Предел не верил. Но ничего, перелез всё-таки… Или вот, ещё один типаж — делец. Деньжищ у него было как грязи. Думал, что это — игрушка, развлечение. Острых ощущений испытать, видно, хотел. Помню, на «кадиллаке» к Пределу приехал. А как забрался на перекрытие, туда уставился и шаг сделать нё может. Пришлось его подтолкнуть. Многих, многих я туда отправил.
Добравшись до вокзала, мужчины пересели на электричку и покинули Москву. И чем ближе приближались они к пункту назначения, тем легче и просторней становилось на Володиной душе. Даже как-то по-своему весело.
Сидящие вокруг них пассажиры электрички, в основном дачники пенсионного возраста, с недоумением разглядывали странных молодых людей. Они не могли понять, каким образом и с какой целью вторглись эти двое в их наполненный корзинами, банками, саженцами и граблями садово-огородный мирок. Дачники ни о чём не догадывались.
По пути Володя передал Саиду свою пластмассовую саблю, подаренную мамой ещё на совершеннолетие, трёх коричневых индейцев и самое ценное — миниатюрную модель «Жигулей», наказав хранить эти ценности как память о нём.
Они вышли на глухой подмосковной станции с разбитыми фонарями и исписанной матом кассой, окошечко которой было надёжно заколочено. Кроме них, на платформу не вылез ни один пассажир: в окрестностях станции не было населённых пунктов. Лишь чёрный непролазный лес и останки старого депо открывались взору всякого, оказавшегося в этом Богом забытом местечке.
Смеркалось. Блики мутного солнца неспешно растворялись в лесной корявости. Рядом ухнуло что-то живое. Скорее всего, это была очнувшаяся после дневной спячки ночная птица. Огоньки уезжающей электрички скрылись за железнодорожным поворотом, и Володя признался сам себе, что отменить своё решение уже поздно и невозможно.
Покурив, парни пролезли в депо, уселись на дрезину и со скрежетом въехали в лес. Разговаривать не хотелось, поэтому ехали молча, размышляя каждый о своём.
Так, подскакивая на состыковках ржавых рельсов, они ехали с полчаса.
— Вот мы почти и добрались, — сказал Саид. — Ты точно хочешь попасть туда? Ещё не поздно вернуться.
Володя заметил, что его проводник слегка взволнован.
— Веди, — сказал твёрдым голосом Володя, и они вторглись в труднопроходимый лесной бурелом.
— Я всегда завидовал всем, — говорил на ходу Саид, — кого мне выпало провожать. Один шаг, и человек уже там. Через некоторое время ты узнаешь всё, а я по-прежнему буду жить в неведении. Возиться в песке и ждать своего черёда.
— Так что же ты сам до сих пор не перепрыгнул Предел?
— Не могу, — грустно ответил Саид. — Мне этого не дано.
«Уж не обманут ли я?» — неожиданно подумал Володя.
В этом была большая вероятность. Ведь мысль о Пределе пришла в Володину голову сама собой. Она зародилась как обыкновенная фантазия, превратившись со временем в навязчивую идею. И этот Саид был единственным человеком, которому Володя в порыве пьяной откровенности рассказал о Пределе. Может быть, он просто морочит голову, чтобы получить деньги и сбежать? Или даже убить?! Ведь деньги в кармане были огромные. В переход за Предел было вложено всё, даже квартира.
«Но если Саид до сих пор в этом дремучем лесу меня не ограбил, значит, бояться уже нечего», — решил Володя и усмехнулся своим нелепым подозрениям.
— Как так получилось, — спросил Володя, — что я тебя встретил? Почему именно тебе, проводнику, а не кому-то другому я рассказал о Пределе?
— Твой вопрос есть ответ на твой предыдущий вопрос о том, почему я сам не могу перейти туда. Видимо, существует какая-то невидимая сила, которая двигает всеми нами. Именно эта сила и определяет тех, кто созрел перейти Предел, и тех, кто им помогает. Поэтому ты уходишь туда, а я остаюсь здесь.
Саид осторожно раздвинул ветки, и Володя увидел шагах в десяти от себя старый покосившийся забор. Доски забора были так плотно пригнаны друг к другу, что между ними не оставалось никакого, даже маленького, промежутка. Володя почувствовал, как от волнения в его горле застрял воздушный ком.
— Это и есть Предел? — шёпотом спросил Володя.
— Он самый, — также шёпотом ответил Саид. — И сейчас ты узнаешь, что за ним находится. Только сначала по традиции ты должен сделать вот это.
Саид показал пальцем на небольшой участочек песка, загромождённый обилием куличиков.
— Это оставили все, кого я проводил туда. Возьми! — Проводник подал Володе его старое ведёрко и совок.
Во время лепки последнего куличика на Володю опять нашли грустные воспоминания, и его сердце наполнилось тёплой тоской по минувшему детству.
Он аккуратно подровнял куличик, вытер слёзы и обнял на прощание Саида.
— Ну всё, давай деньги и ступай, — сказал Саид. — И запомни главное: что бы там ни было — обратной дороги нет. Поэтому не паникуй, не мечись, не волнуйся, а принимай то таким, как оно есть.
Кажется, в раскосых восточных глазах Саида тоже промелькнуло что-то похожее на слёзы.
— Будь здоров. — Саид хлопнул Володю по плечу и скрылся в кустах.
Постояв некоторое время в нерешительности, Володя направился к Пределу. Он не знал, насколько длинен этот забор, потому что и направо, и налево его закрывала листва деревьев.
Предел оказался высоким. Хотя Володиного роста оказалось достаточно, чтобы ухватиться за концы трухлявых досок. Он подтянул туловище, зажмурил глаза и с диким воплем перекувырнулся на ту сторону.
— Смотри, смотри! — крикнула мама. — Вовка из песочницы вывалился! Во даёт!
Серьёзный отец прижал очки к переносице и внимательно посмотрел на распластавшегося ребёнка.
— Действительно, вывалился! Ну-ка вставай, вставай!
Папа подхватил Вовку и поставил на ноги.
Детская площадка утопала в солнечном свете. Мимо Вовки, потрясая землю, проносились взрослые дети, которые казались ему настоящими великанами. Голова кружилась от многоголосого визга, пестроты платьиц, штанишек, шапочек, игрушек, колясок и одуванчиков. Кто-то огромный съехал с горки и прыгнул в песочницу, подняв настоящую песчаную бурю. Вовка схватил свое ведёрко и, разбрасывая ноги в стороны, побежал к маме.
Как же славно было на его душе в этот момент! Вокруг расстилался необъятный, бесконечный мир.