В молельном зале флейта играет израильский вариант песенки на тему «Песни песней», и Мириам идет по проходу, по обеим ее сторонам — Эд и Сара. Гости при ее приближении встают. Генри смотрит, как племянница медленно плывет по узкому проходу, подол ее платья, волнуясь, бьется о родительские колени. И ничего не может с собой поделать, плачет. Сьюзен открывает сумочку, протягивает ему бумажные салфетки.
— Они мятые, но чистые, — шепчет она.
Генри промокает слезы.
— Правда, она — прелесть? — говорит Сьюзен.
— Да, но я не из-за этого плачу, — говорит Генри. — Просто мне вспомнилась наша свадьба.
— Наша была совсем другая, — говорит Сьюзен.
— И все равно я ее вспомнил, — отвечает Генри.
Роза, хоть и сидит в первом ряду, не слышит ни слова. Ее слуховой аппарат барахлит, видимо, она не может его наладить. Слова обряда, звуки веселья, то слишком громкие, то слишком тихие не в диапазоне ее аппарата. Раввин бормочет в микрофон, точно у него каша во рту. Раввин ей сомнителен. Ему лет тридцать, не больше, ну что это за раввин. Роза подметила, что у него даже обручального кольца нет. Какой-то он неосновательный, и вид у него грустный. Возможно, у него была подруга, и он сделал ей предложение, а она ему отказала! Впрочем, это ни к селу ни к городу. У настоящего раввина не может быть таких скорбных глаз. Зато Мириам — невеста до кончиков ногтей. Роза никогда не выбрала бы такое платье, но Мириам оно к лицу. Розе по вкусу более строгий стиль. Без бантиков и рюшечек. И еще она настояла бы на настоящем свадебном марше. Не вагнеровском, нет, но хотя бы на мендельсоновском.
Раввин вручает Джону лампочку, завернутую в салфетку, и Джон давит ее своим черным флоресхаймовским ботинком[171]. Когда оркестр в последний раз заводит клезмерскую мелодию, Розин слуховой аппарат трещит. Семья и невеста с женихом устремляются назад по проходу, и напряжение, не оставлявшее их все утро, отпускает.
Веселить на свадьбе невесту и жениха — мицва, доброе дело, так что пляшите и пойте, разгуляйтесь, куролесьте!
Эд — он за первым столом — уже расправился с куриной грудкой, начиненной пловом из дикого риса. Он встает, обозревает двадцать семь круглых столов, каждый под скатертью персикового цвета. Он чувствует гордость, усталость, ответственность — всё разом. Он — правитель этого персикового царства. Сара встает рядом, стучит по бокалу ложкой, и зал затихает.
— «Как многие из вас знают, — читает Эд заранее написанный текст, — мы с Сарой — родители Мириам. И нам хотелось бы сказать несколько слов об этой молодой паре, союз которой мы сегодня празднуем. Им много дано — они умны, энергичны, целеустремленны, молоды».
— «И они много дали нам, — продолжает Сара: это ее часть речи. — Они подарили нам радость и веселье. И, конечно же, они подарили нам возможность породниться с Зеэвом и Марджори. И мы надеемся и впредь отмечать с вами много-много радостных событий».
Микрофон берет Эд.
— Джон и Мириам глубоко преданы науке и иудаизму, и они могут много дать как друг другу, так и миру. Сейчас время надежд, надежд в самых разных планах. Начало новой жизни для Мириам и Джона, начало новой жизни и для еврейского народа в целом. Время обновления и мира для Израиля. На свете никогда не переведутся скептики, пессимисты и циники, но настало время, когда нам дан шанс, шанс радоваться, шанс строить прочные отношения. Могу сказать одно: мы желаем вам всего наилучшего и в любви, и в жизни. Лехаим.
— Ты отступил от текста, — когда они садятся, говорит Сара. — Там этого не было.
— Нет, было, — упорствует Эд.
— Только в первом варианте. Я специально вычеркнула эту часть.
— Знаю. Но в новом варианте не было того, что я хотел сказать! — И довольный, откидывается спиной на стул. Но пока Зеэв не заговорил, не замечает даже, что тот взял микрофон.
— Меня зовут Зеэв Шварц. Мы с Марджори хотели бы поблагодарить Эда и Сару за гостеприимство и заодно вкратце обратиться к вам. Во-первых, сказать, как мы счастливы, что наш Джон выбрал в жены такую девушку, как Мириам. Мы с Марджори всё думали, какую девушку найдет себе Джон, а теперь мы знаем, какую. Наш сын, Джон, он очень ученый, и, когда он познакомил нас с Мириам, мы поняли, что и она тоже очень ученая. И мне тогда стало ясно, что в этом отношении они друг другу подходят. Те здесь, кто из Нью-Йорка, знают, что Джона с малых лет было не оторвать от книги.
— Бог ты мой, — шепчет Эд Саре, — он что, думает целый час речь держать?
— И пока читал, мог Бог знает куда забрести и даже не посмотреть, куда идет. Мириам, я заметил, напротив, более практичного склада, и ушки у нее, — прикрыв микрофон рукой, он просит Марджори подсказать ему слово, — на макушке. И мы надеемся, в будущем она поможет Джону не натыкаться на препятствия. Потому что одно все мы знаем твердо: совершенного мира нет. Лучшие намерения не всегда сбываются. И ученые теории, когда их проверяет жизнь, чаще всего кончаются пшиком. Мы желаем вам много счастья и здоровья, — заключает Зеэв. — Лехаим.
Эда, когда он выводит Мириам в середину зала на первый танец, раздирают противоречивые чувства. Он досадует на Зеэва за его отповедь, но испытывает и облегчение. Подумаешь, большое дело — Зеэв встал, выказал себя круглым дураком. Да и что у него за тост, оратор Зеэв никудышный. А он принял все, как должно. В конце концов, это же не диспут, а свадьба. Они с Мириам танцуют под «Ты — радость моя»[172]. Видеограф мотается следом за ними, за ним волокутся провода.
— Как ты? — спрашивает Мириам Эд.
— Даже не верится, что все проходит так быстро.
— Что проходит?
— Время, этот день.
Не так уж и быстро, думает Эд.
— А кофе подадут? — справляется у Сары Роза.
— Или чай? — со своего места рядом с Розой подает голос Ильзе.
— А они пьют чай? — сообщнически спрашивает она Розу.
Роза смотрит на Ильзе: пожалуй, думает она, что-то их связывает.
— Сейчас подадут, — говорит им Сара.
— Я очень устала, — сообщает Ильзе Розе.
— А я совсем без сил, — вторит ей Роза.
— Как вам понравилась проповедь раввина? — справляется Ильзе.
— Не в моих правилах критиковать, — отвечает Роза по-немецки.
— И я придерживаюсь такого правила, — говорит Ильзе. — Лучше промолчать. — И с улыбкой смотрит на браслетик из белых орхидей[173] на своем запястье.
Роза утомилась, поддерживая разговор. В конце-то концов, у них с Ильзе мало общего.
А тут и танцы начались, хоровод яро, бешено несется. Гости вздымают невесту и жениха на стульях. Мириам чуть не сползла со стула, но вовремя удержалась. Видеограф с помощником взгромоздились на алюминиевые стремянки — снимают танцы с высоты. Мириам и Джон парят на своих тронах. Но похоже это не так на полет, как на верховую прогулку.
Марджори говорит Саре (они стоят чуть поодаль):
— На нашей с Зеэвом свадьбе нас, по-моему, на стульях не носили, забыли, что ли.
— В самом деле? — спрашивает Сара.
— Вроде бы так. Просто упустили из вида.
Сара смотрит на разгорячившуюся толпу друзей Джона и Мириам, парней в темных костюмах, сомкнувшихся вокруг Джона, девиц, кружевным кольцом обступивших Мириам. Совсем не такая свадьба была у них с Эдом. Когда они вошли в зал, гости встали из-за столов, приветствовали их аплодисментами. Затем начались танцы: фокстрот, ча-ча-ча, самба. Элегантная была свадьба, ничего не скажешь.
За ее спиной возникает Эд.
— Оркестр спрашивает: сыграть танцы еще по разу?
— Хорошо, — говорит Сара.
К ней подходят Лиза и Арни Пассачофф: им надо уйти пораньше. Они званы на еще одну свадьбу.
— Очень красивая свадьба. — Лиз целует Сару.
— Одну сбыли с рук, сбыть бы еще троих, — Арни глядит на Бена, Эйви и Иегудит — они стоят около оркестра, позируют перед камерами.
— Серьезная веха в твоей жизни, — говорит Саре Лиз.
— И в жизни Джона и Мириам, — откликается Сара.
Но вот Лиз и Арии ушли, и Сара глядит, как танцующие, взявшись за руки, мчатся в хороводе — кто красиво, кто не очень. Высматривает Джона в мужском, Мириам в женском хороводе. Их лица разгорелись, шлейф Мириам откололся. О чем они думают? Не узнать. Они пропустили мимо ушей все, что говорили отцы. Их окружают родственники, но они их не замечают. Да, это любовь, думает она. Ну а все прочее на видео.
בס"ד
Посвящается светлой памяти
РОДНЫХ и БЛИЗКИХ семьи РОЗЕНЦВЕТ
«Тот, кто по душе людям, по душе и Всевышнему»
כל שרוח הבריות נוחה הימנו, רוח המקום נוחה הימנו
[ПИРКЕЙ АВОТ, 3:10]
Фанни-Мэй — разговорный вариант произнесения аббревиатуры FNMA, Federal National Mortgage Association (Федеральной национальной ипотечной ассоциации). Эта частная корпорация с федеральной поддержкой (создана в 1938) инвестирует в ипотеки и выпускает ценные бумаги под ипотечное обеспечение. — Здесь и далее примеч. перев.
