– Теперь представим ситуацию. Корчмарь вне себя от горя и позора – особенно когда выяснилось, что дочь несет ему в подоле выблядка, мамзера…[14] Да и вокруг все уже знают об этой истории и с удовольствием перетирают корчмарево горе; где вы видали, чтобы население любило корчмарей, да еще таких угрюмых? И тогда… внимание, подбираемся к леденящему повороту истории… Тогда старик прилюдно проклялпрохвоста каким-то страшным еврейским проклятием… Между прочим… – Он откачнулся на стуле и вытянул свои бесконечные ноги так, что те коснулись Петиных под столом. – Между прочим, знаете ли вы, что существует кабалистический обряд-проклятие, древнейший и убийственный: «Пýльса де нýра». Это как бы прямое обращение к Небесному Суду с конкретным обвинением в преступлении того или иного человека и с требованием для него самой суровой кары. Но, во-первых, для того чтобы проклятие сработало, нужны десять взрослых мужчин и знание самого ритуала; во-вторых, действует он только в среде еврейского народа, иначе бы Гитлер недолго гулял по земле… Наш корчмарь был, конечно, попроще, кабалы явно не учил, заклятий не знал, но понимаете… сила горя и ярости вкупе с невероятным отчаянием… возможно, и придает каким-то произнесенным словам мощь свершенья. Или скажем возвышенно: вопль его, его кровавая жалоба достигли ушей Всевышнего!
В кухне давно горела настольная лампа, освещая хозяина и гостя теплым неярким светом.
Замкнутый, утонувший в глубоких сумерках двор весь был усыпан веселыми электрическими заплатками, а за окном – кивая, размахивая руками, нацеливая на гостя палец, пожимая острыми плечами – рассказывал странную историю плывущий над верхушкой ели профессор Вацлав Ратт.
– Далее у нас – неизвестность, то есть антракт в спектакле. Хотите еще выпить? Нет? А я, пожалуй, продолжу… Да, у нас антракт лет эдак на пятнадцать. Ничего не знаем – кукольник продолжал бродяжить, расставлять свой балаган на любой площади, среди ярмарочных рядов, на постоялых дворах, в подворьях замков… старательно обходя в своих маршрутах тот самый городок, – тем более что слухи о проклятии и мести корчмаря до него окольными путями дошли. Да и к чему рисковать? О девушке он тосковал, это правда, но ведь, в конце концов, собственная задница куда более близкий родственник, чем самая распрекрасная женщина…
Но годам к пятидесяти подустал, решил угомониться и где-то осесть. Был городок такой, Стани́лав, там он и причалил. Купил домик, в сарае устроил мастерскую по изготовлению игрушек… и дело пошло, пошло: он мастер был, и, видимо, талантливый механик, да и вообще парень на все руки. Его игрушки нравились и детям, и взрослым. В конце концов приглядел он себе еще молодую бездетную вдовушку и решил жениться, ну, и родить детей. Нормальная скучная история… Кабы не корчмарь! Вы помните, что его кровавая жалоба дошла – дошла-таки! – до ушей Всевышнего? И вот в положенный срок родила вдовушка первого сына… Странный родился ребенок: смеющийся. Это мой отец уже потом доискался в энциклопедиях и справочниках и с друзьями-докторами многажды болезнь эту обсуждал. А в детстве бабка просто говорила мне: «Он смеялся». «Ну и что, бабуля, что смеялся? Это ж хорошо, когда дети смеются?» А она мне: «Не дай Бог!» Словом, когда они поняли, что ребенок родился ненормальным, то решили переломить судьбу. И через какое-то время матрона, хоть и стукнуло ей тридцать пять, родила кукольнику второго сына. Глянули они в его смеющееся лицо… и свет, как говорится, померк в их глазах.
Вот тогда петрушечник вспомнил о проклятии корчмаря, вспо-омнил… Значит, вот чем и кем пришлось отвечать ему за содеянное зло… Он бы, конечно, смирился, сломался, если б не жена. За что, спрашивается, бедной женщине страдать? В чем она виновата? Степень отчаяния – вот что в конечном итоге решает дело, скажу я вам. Степень отчаяния! Не решимость против решимости, а отчаяние против отчаяния… Стали они искать-спрашивать и разузнали, что где-то в селе живет некая старуха, и она, мол, в подобном несчастье помогает. Сейчас такую старуху назвали бы «экстрасенсом» или «ясновидящей», верно? А тогда говорили просто, как оно и было: ворожея, колдунья.
Ну-с, поехали к колдунье в то дальнее село… Я, знаете, в детстве, слушая эту бабкину историю (а она мне ее мно-о-ого раз перед сном рассказывала), любил представлять себе ту дорогу: на чем они добирались – на бричке, наверное? Я тоже ежегодно ездил на каникулы к родителям отца, в деревню Олешна – три километра от городка Бланско. У деда там было крепкое хозяйство: куры, утки, кролики, свиньи. Самое счастливое воспоминание: мой велик мчит по сельской дороге под рвано-зеленым солнечным пологом, сквозь запахи трав и невероятный птичий гвалт, сквозь могучую музыку леса, пахучую, телесную, влажную жизнь почвы… И я представлял, как едут те несчастные через лес на бричке, сквозь птичий гомон, сквозь жизнь… в попытке обмануть смерть и отвадить ее от дома…
Неизвестно, как и чем отплатили старухе за совет, но совет, судя по всему, получили – ибо, вернувшись домой, кукольник заперся в мастерской и неделю там провел один, как в заточении: вырезал, вытачивал, выпиливал, расписывал и клеил, придумывал хитрый замочек к тайнику… Моя бабка утверждала, что колдунья велела смастерить точную копию проклятчика и вдобавок ма-аленькую куколку «с красными волосами». Почему с красными? Вот это интересный вопрос… Оставим в стороне трактовку этого цвета на Востоке. Там – например, в Японии или в Китае – красный цвет означает смелость, мужество, жизнь. Но в Европе красный цвет всегда был знаком преступления, искупаемого на эшафоте. Поэтому и палач, проливающий кровь, обычно одет в красную рубаху. В европейской традиции красное всегда означало огненное, хтоническое начало, то есть нечто потустороннее: вспомните хотя бы красные колпачки всех петрушек.
Чего добивалась этим колдунья? Не знаю, возможно, пыталась пересилить проклятие корчмаря. Или укрепить жизненные силы рожениц. Будем считать, что она руководствовалась лишь подобными соображениями, иначе догадки бог знает куда могут нас завести.
Кстати, проклятие «Пульса де нура», о котором я упоминал, в переводе с арамейского означает: «Удар огня». Но это так – замечание в сторону… Кукольник сделал все, что она велела. Говорю же вам: отчаяние против отчаяния. Но и это была лишь половина дела. А завершила его та же колдунья: к ней опять поехали в несусветную даль, и она, как утверждала моя бабка, Корчмаря, вместе с плодом в его чреве, за-го-во-рила…
– Послушайте, Вацлав, – не выдержал Петя. – Я все понимаю, история, чего уж там, остросюжетная до того, что в воздухе серой запахло, и, по-хорошему, из нее бы следовало кукольный спектакль сделать. Но… может быть, мы с вами будем оперировать какими-то другими понятиями? Магия кукол, само собой, – древняя отрасль нашего хозяйства: японские догу, индийские катхпутли, говорящая голова Альберта Великого, ну, и золотые служанки хромого Гефеста и прочие штуки… А есть ведь еще и так называемые «куклы-убийцы» – тоже прелесть. Я сам все это люблю, но… не сейчас. Не сейчас! Сейчас я бы хотел разобраться в собственной судьбе: почему она должна была споткнуться о какую-то проклятую чужую куклу? Скажите мне откровенно: вы верите во всю эту ворожбу?
– Верю? Верю ли я?! Милый вы мой! – загрохотал профессор. – А вы-то сами, вы-то – кто? Искусство ваше проклятое, магическое – это что? не ворожба? Когда расписная деревяшка в ваших руках оживает, это как называется? не ворожба?
– Нет! – твердо ответил тот. – Не ворожба, а мои руки, – и поднял обе руки над столом, вытянул их ладонями вверх, пальцами пошевелил: – Мои руки и моя интуиция.
– Руки! – повторил профессор. – А вы поглядите-ка на свои руки, – и насмешливыми глазами указал на стену за спиной гостя.
Гигантская тень на стене, отбрасываемая этими крыльями, полностью опровергала Петины слова: казалось, что пальцев не десять, а куда больше, и в каждом не три, а четыре фаланги.
– И что такое интуиция в вашем деле, если не предтеча свершения, созидания? – продолжал профессор. – Что это, если не энергия предвосхищения, которая и сама по себе уже – свершение? Интуиция, она и есть – ворожба… Обостренная и развитая, она и есть та сила, что «из воздуха производит воду, из воды – кровь и из крови – плоть». А уж душу для этой плоти добыть… – он наклонился над столом, приблизив свое острое лицо к ястребиному лицу гостя, и голос понизил: – …душу добыть для созданной плоти… это уж как получится…
Он выпрямился, вскочил и встал над Петей:
– Или вы считаете, что древние были идиотами? Вы дальше-то будете слушать? Да? Тогда уж заткнитесь до самого конца. Придержите свое трезвое мнение, тем более что и вы тоже – человек, этой «остросюжетной» историей обожженный…
