— Мама волновалась, как бы мужчины в ряду перед нами не кончили в экстазе, — пояснила Элвин.
— Когда тебе непременно надо было кормить Ричарда прилюдно, это уже было неприлично. Но пользоваться этой штуковиной…
— Мам, это молокоотсос. Все ими пользуются. Ты не пользовалась, потому что ваше поколение решило всех детей перевести на смеси.
— Вы обе как будто выросли, и ничего.
Когда Элвин забеременела, чуть больше года назад, Филлида пришла в радостное возбуждение. Она поехала в Беверли помогать делать ремонт в детской. Они с Элвин вместе ходили покупать детскую одежду, Филлида перевезла из Приттибрука старую кроватку, в которой когда-то спали Элвин и Мадди. Эта солидарность матери с дочерью продолжалась до родов. Как только Ричард появился на свет, Элвин внезапно превратилась в эксперта по уходу за младенцами и стала во всем возражать матери. Когда однажды Филлида принесла домой пустышку, Элвин повела себя так, будто та предложила накормить ребенка толченым стеклом. Детские салфетки, которые покупала Филлида, она называла «токсичными». А когда Филлида сказала, что кормление грудью — «новомодное занятие», Элвин прямо-таки вцепилась матери в горло. Филлида никак не могла понять, почему Элвин непременно надо было кормить Ричарда грудью столько времени. Когда она была молодой матерью, единственной из ее знакомых, кому обязательно требовалось кормить своих детей грудью, была Катя Фридлифсдоттир, их соседка из Исландии. По мнению Филлиды, все связанное с рождением ребенка невероятно усложнилось. Зачем Элвин понадобилось читать столько книжек о воспитании младенца? Зачем ей понадобился «тренер» по кормлению грудью? Если кормление грудью так уж «естественно», как всегда утверждала Элвин, почему тут необходим «тренер»? Может, тогда еще и тренера по дыханию завести или по сну?
— Это, наверное, твой подарок к диплому, — сказала Филлида, когда они подошли к машине.
— Он самый. Мне очень нравится. Спасибо огромное, мам.
Элвин влезла на заднее сиденье со своими сумками.
— Мне вы с папой никаких машин не дарили, — заметила она.
— Ты никакого диплома не защитила, — ответила Филлида. — Зато мы помогли тебе внести задаток за дом.
Мадлен завела мотор, а Филлида продолжала:
— Жаль, что мне не удается уговорить отца купить новую машину. Он так и ездит на этом своем ужасном «тандерберде». Представляешь? Я тут читала в газете об одном художнике, который велел себя в своей машине похоронить. Сохранила вырезку специально для Олтона.
— Наверное, папе такая идея понравилась, — сказала Мадлен.
— Нет, не понравилась. Он стал очень мрачно относиться к разговорам о смерти. С тех пор как ему исполнилось шестьдесят. Делает в подвале всякие гимнастические упражнения.
Элвин расстегнула молнию на одной из сумок и, вытащив оттуда отсос и пустую бутылочку, начала расстегивать рубашку.
— Далеко до тебя? — спросила она Мадлен.
— Минут пять.
Филлида бросила взгляд назад, посмотреть, что делает Элвин.
— Мадлен, подними верх, пожалуйста, — попросила она.
— Не волнуйся, мам, — сказала Элвин. — Это же город на букву «П». Тут кругом одни голубые. Кому это интересно?
Подчиняясь приказу, Мадлен подняла верх. Когда крыша дошла до конца и щелкнула, она выехала с парковки аэропорта на Рейс-пойнт-роуд. Дорога шла через закрытые от ветра дюны, белые на фоне голубого неба. За следующим поворотом возникли несколько отдельно стоящих современных домов, с открытыми верандами и раздвигающимися дверьми, а потом потянулись живые изгороди Провинстауна.
— Раз уж тебе так невмоготу, Элли, — сказала Филлида, — может, сейчас самое время отлучить Ричарда Львиное Сердце от груди.
— Считается, что ребенку требуется как минимум шесть месяцев на то, чтобы полностью выработались антитела, — ответила Элвин, продолжая сцеживать.
— Интересно, это научно доказано?
— Во всех трудах говорится, что как минимум шесть месяцев. Я собираюсь год кормить.
— Что ж, — Филлида украдкой взглянула на Мадлен, — тогда тебе лучше вернуться домой к ребенку.
— Не хочу больше об этом говорить.
— Ладно. Давайте поговорим о чем-нибудь еще. Мадлен, как тебе тут живется?
— Замечательно. Только иногда чувствую себя глупой. Тут все набрали восемьсот баллов по математике в школе. Зато тут очень красиво, еда классная.
— А Леонарду тут нравится?
— Нравится, — соврала Мадлен.
— А у тебя достаточно занятий?
— У меня? Да куча. Переписываю диплом, хочу представить в «Джейнеит-ревью».
— Так тебя напечатают? Прекрасно! Как мне подписаться?
— Статью еще не приняли, — сказала Мадлен, — но редактор хочет посмотреть, так что, надеюсь, возьмут.
— Если хочешь делать карьеру, — встряла Элвин, — мой тебе совет: не выходи замуж. Ты думаешь, все теперь изменилось, мы достигли какого-то равноправия полов, мужчины другие, но я тебе скажу одну вещь: это не так. Они такие же подлецы и эгоисты, каким был папа. И есть.
— Элли, мне не нравится, когда ты так говоришь об отце.
— Jawohl.[23] — И Элвин замолчала.
Старинная деревушка — привыкшие к непогоде дома, песчаные дворики, лезущие повсюду кусты роз — постепенно пустела с тех пор, как прошел День труда, толпы отпускников на Коммершл-стрит поредели, осталось лишь местное население и те, кто обосновался тут на весь год. Когда они проезжали мимо памятника первопоселенцам, Мадлен остановилась, не выключая мотора, чтобы дать Филлиде с Элвин посмотреть. Из туристов тут околачивалось лишь одно семейство из четырех человек — они стояли, задрав головы, и глядели на каменную колонну.
— А залезть на нее нельзя? — спросил один из детей.
— Только смотреть можно, — ответила мать.
Мадлен поехала дальше. Скоро они добрались до другого конца города.
— А Норман Мейлер не тут живет? — поинтересовалась Филлида.
— У него дом на воде, — ответила Мадлен.
— Мы с отцом однажды с ним встречались. Он был такой пьяный.
Еще через несколько минут Мадлен свернула в ворота Пилгрим-Лейкской лаборатории и поехала вниз по длинной дорожке, ведущей на парковку у столовой. Они с Филлидой вышли из машины, а Элвин осталась сидеть со своим молокоотсосом.
— Дайте я хоть эту сторону закончу, — сказала она. — Другой потом займусь.
Они ждали на ярком осеннем солнце. Стоял полдень, середина недели. Вокруг не было ни души, если не считать парня в бейсболке, который привез на кухню морепродукты. Неподалеку был припаркован классический «ягуар» доктора Малкила.
Закончив, Элвин принялась закручивать крышку на детской бутылочке. Ее материнское молоко с виду было каким-то странным, зеленоватым. Расстегнув другую сумку, которая оказалась портативным холодильником, она положила туда бутылочку и вышла из машины.
Мадлен устроила матери и сестре краткую экскурсию по территории. Она показала им Ричарда Серру, берег и столовую, а потом повела их по дощатому тротуару назад к своему зданию.
Когда они проходили мимо генетической лаборатории, Мадлен сказала:
— Вот здесь Леонард работает.
— Давайте зайдем поздороваемся, — предложила Филлида.
— Мне надо сперва в квартиру к Мадди, — сказала Элвин.
— Это не к спеху. Раз уж мы здесь.
Мадлен подумала: может, Филлида пытается таким образом наказать Элвин, заставить ее страдать за свои грехи. Поскольку Мадлен так или иначе не хотела задерживаться в лаборатории надолго, это ее вполне устраивало, и она провела их внутрь. Правда, дорогу отыскала не сразу. Она была в лаборатории всего несколько раз, а все коридоры казались с виду одинаковыми. Наконец она увидела рукописную табличку, на которой значилось «Лаборатория Килимника».
Лаборатория представляла собой ярко освещенное пространство, где царил организованный беспорядок. На полках и в углах штабелями стояли картонные коробки. Пробирки с мензурками заполняли стенные шкафы, выстроились рядами на лабораторных столах. У раковины поблизости кто-то оставил брызгалку с дезинфектантом, а также коробочку с какими-то салфетками.
Викрам Джейтли, одетый в толстый свитер, как у Билла Косби, сидел за своим столом. Он поднял глаза — вдруг это Килимник, но тут же расслабился, увидев Мадлен. Она спросила, где Леонард.
— Он в тридцатиградусном, — ответил Викрам, показывая на другой конец лаборатории. — Заходите, не бойтесь.
Рядом с дверью стоял холодильник с висячим замком. Мадлен всмотрелась в окошко и увидела Леонарда, стоявшего перед каким-то вибрирующим прибором к ним спиной. На нем была бандана, шорты и футболка — не совсем то, на что она надеялась. Но времени на переодевание уже не было, так что она открыла дверь, и они вошли.
Викрам имел в виду — по Цельсию. В помещении было тепло. Пахло тут как в булочной.
