– Но хотябы пол-царства, ты мог бы отдать за любовь? – спросила Марыля, снова уколов его своим исполненным искорок взглядом.
– Пол-ключа? – хмыкнул Олег, – пол-ключа от вселенной за частицу земного блаженства?
– Какого ключа? – переспросила Марыля, на секунду став очень и очень серьёзной.
– Ключа от времени, моя прекрасная, – ответил Олег, – ключа от времени всех времен, – И подумав, добавил, – нельзя делить – Что? – переспросила Марыля – Я не думаю, что это правильно, отдавать пол-царства за коня, или пол-царства за ночь с возлюбленной. Это неверно.
– Почему?- вскинула бровки Марыля – Почему? – удивился ее непонятливости Олег, – а почему нельзя обещать за царство – половину коня или половину ночи с возлюбленной, а?
Марыля по девчоночьи прыснула, – пол-коня!
– То-то! – назидательно резюмировал Олег, – никому не отдам ни половины ключа, ни весь.
***
Ходжахмет летел к себе в Багдад.
На высоте девяти тысяч метров его самолёт все же нашел-таки свою турбулентность и минут пятнадцать все части алюминиевого лайнера содрогались отвратительной мелкой дрожью, передавая вибрацию и телу Ходжахмета.
Он очень устал за время переговоров.
Но сон не шел.
Ходжахмет думал о том, что и в какой последовательности он станет делать, когда завладеет ключом.
Это не были мечты расслабленного Манилова.
Это были замыслы творца.
И более всего Ходжахмет страдал теперь от того, что замыслами этими он не мог бы никогда и ни с кем поделиться.
Творец всегда обречен на одиночество.
Тряска оставила самолет так же внезапно, как и началась.
Ходжахмет сделал знак стюарду и тот, по глазам ловя желание своего господина, стремглав кинулся на кухню – готовить кофе.
Он все переделает, – думал Ходжахмет
Всё-всё…
Таким образом изменит ход времени, таким образом исправит пагубность роковых событий, что в мире наступит счастливое состояние справедливости.
Вот она – истинная цель жизни.
Ведь борьба ради борьбы – это полная ерунда.
И власть ради власти – тоже полная чушь.
Только конечная цель в виде рая на земле, только конечная цель в виде истинной справедливости может оправдать жизнь творца и вершителя.
И ничего личного.
Ничего.
Потому что даже самое малое "для себя" тут же отравит всю радость величия, погубит и низвергнет всю красоту замыслов.
Творец делает рай на земле, но для себя места в этом раю он не обговаривает.
Ничего личного!
Ходжахмет ухмыльнулся, вспомнив анекдот, в котором парень обращается к девушке со словами: "ничего личного, девушка, только секс"…
Стюард принес кофе.
Едва заметным кивком Ходжахмет поблагодарил стюарда и, пригубив крепчайшего отвара из молотых зерен обжаренного арабика, закрыл глаза.
Он явится к Генеральному секретарю.
Он предоставит документы, фильмы, видео и аудио…
Он докажет Генеральному секретарю, что не надо.
Что не следует вводить войска.
Именно с этого он начнет свою миссию Великого Исправления.
То было жаркое лето в Рузаевке.
Жаркое и погожее лето семьдесят четвертого года.
Рузаевка – это такой маленький городок в Мордовской АССР, расположенный на главном ходу Москва – Юг России.
Через станцию Рузаевка шли все поезда и на Самару – тогда город Куйбышев, и на далекий неведомый азиатский Андижан…
Саше так тепло становилось от при виде этой надписи по белой эмали – Москва-Андижан.
Проводники с восточной раскосинкой в глазах, пассажирки в ярких пестрых халатах с черными косичками, выбивающимися из под тюбетеек, солдаты с дочерна загорелыми лицами над иконостасами дембельских значков и аксельбантов.
А вечерами, когда возле перронов не стояли скорые поезда из столицы, по пешеходному мостику, перекинувшемуся над путями станции, под лай собак в быстром темпе прогоняли зэков… А иногда и зэчек…
Так Саша наяву узнал, что Мордовия помимо своих сала, яблок, пива и картошки, славится своими лагерями…
Солнечная Мордовия.
Когда из загнанных на восьмой путь "столыпиных" выгружали этап девчонок, Саша выходил на крыльцо бытовки и цепко всматривался в фигурки и лица семенящих по мостику женщин и девушек. Всматривался и удивлялся, сколько среди них красивых.
Откуда? Почему?
Ведь если красивая, то почему воровка или убийца? Разве может быть такое?
– Многие из них растратчицы, – пояснял Саше бывалый бригадир Сан Саныч Задонский, – красивую бабу директор какого-нибудь там гастронома к себе прифалует, воровать научит, а потом и подставит в случае чего.
Саша изумленно глядел на этих девушек в синих ватничках, косыночках, с солдатскими узелками в руках и думал… – вот бежит она по мостику, красивая, длинноногая, стройная… А могла бы бежать теперь на свидание к любимому. А он ждал бы ее возле молодежного кафе с букетом цветов.
Почему Саша вспомнил это лето?
Потому что Саша жил всегда.
Потому что вечность, выраженная в вечно-голубом небе, она всегда созерцаема.
Всегда.
Меняются глаза, созерцающие эту голубизну, но не меняется суть отражения.
В общем для всех сознании.
Сознании – общем на всех.
Индивидуальны только элементы интерфейса.
Саша давно сам понял это.
Сам понял.
Никто не подсказывал!
Это было жаркое лето и ему нравилось – из окна бытовки наблюдать жаркую работу жаркого маневрового паровозика.
На станции Рузаевка они тогда еще не перевелись.
И пыхтели, и крутили перегретым паром большие колеса с красными спицами, так что колеса эти прокручивались, проворачивались по скользкой стали рельсов.
А чумазый пожилой машинист в промасленной хэбэшке и форменной фуражечке с серебряными крылышками, лениво высовывался из своего правого окошечка, там где в кабине рукоять регулятора, высовывался и лениво жевал картонную гильзу своего беломора.
А Саша глядел на машиниста и думал.
Думал, что вот загонит машинист в конце смены этот свой паровозик на деповской круг. Заведет его в депо.
Сдаст слесарям.
Оботрет масляные руки ветошью, пройдет в душевую.
Намоется там под теплыми струйками, выйдет в отделанную кафелем раздевалку, неторопливо прошлепает к шкафчикам с чистой одеждой, примет из рук помощника стакан. Приложится к краю стакана вытянутыми губами. Выпьет. Крякнет. Потрясет перевернутым стаканом, вытряхивая из него воображаемые недопитые капли. Закусит огурчиком и вкрутую сваренным яичком. Присядет на скамеечку в своих черных семейных сатиновых трусах. Присядет и загрустит.
Загрустит о доче. О доченьке своей, которая сидит теперь где-то в лагере. И может, и может делает теперь минет какому-нибудь майору Эм-Вэ-Дэ… Или капитану.
Начальнику режима или его заму. В служебном кабинете с казенными сейфом и графином для некипяченой воды. Под портретом Феликса Эдмундовича.
Под лозунгом – "Решения ХХ1V съезда партии – в жизнь!" А партия – она что? Она разве решила, чтобы дочек у машинистов отбирали и в тюрьму сажали? Чтобы там кумам хрен сосать? …
Саша вспомнил, как один прапорщик хвастал, как его начальник обеспечивал охотничьи мальчишники ответственных работников области, поставляя им в охотничьи домики девчонок из следственного изолятора.
Красивых девчонок специально по пол-года и более по этапу в лагерь не отправляли, в тюрьме держали. Товар – который всегда имел высочайший спрос.
– Что за комиссия, создатель, быть взрослой дочери отцом!
Только вот ведь штука какая!
Простой человек он терпелив.
Терпел и машинист.
Терпел – и нам велел.
"Лжедмитриев – артист театра музкомедии – 53 года… вчера тугими панталонами ему прищемило ицо, когда он играя героя-любовника шустрым чортом выскочил на сцену изза кулис – или это верка-пидараска? семнадцатилетняя шлюха киришская?? от нее ицо разболелось??? Хватит! Довольно уже протежировать этих провинциалок…
Никакого здоровья на них не хватит" Лжедмитриев жил на Моховой улице в коммунальной квартире, где кроме него, занимавшего огромную – просто царскую комнату сорока квадратных метров, проживали еще три семьи – Вороновы, Бронштейны и алкаш Иванов.
С Вороновыми у Лжедмитриева был вооруженный нейтралитет, а с Бронштейнами Лжедмитриев дружил против алкаша Иванова. Хихикал с ними вместе в спину вечно пьяному соседу. Интеллигентные Бронштейны (Моисей Исаакович работал завхозом на киностудии Леннаучфильм) сделали правильный стратегический выбор, поставив на шалуна Лжедмитриева, предпочтя его невинные баловства – пьяным выходкам алкоголика Иванова. Ведь в квартирной коммунальной жизни нельзя воевать на два фронта. Надо выбирать себе союзников. А какие неудобства от тихих шалостей Лжедмитриева? То что он из театра поздно вечером новую поклонницу приведет и та в ниглиже утром пару раз проследует в коммунальный туалет? Так от этого маленького неудобства только умственно-ограниченных Вороновых коробит. Даром что ли оба в одном инженерно-изыскательском институте по инженерной части служат.
