Я кивнула, сообразив, что великую пьесу придумал сам режиссер.
- Прошу вас, - позвал он, - давайте пройдем первый акт.
Труппа еще не верила, что всё это всерьез и наяву. Я поднялась на сцену и прикоснулась к краешку клеенки, исполнявшей роль пергамента.
- Я родилась в Афинах свободным человеком... - ляпнула я торжественно.
- Прекрасно! - воскликнул режиссер. - А теперь вызывайте других. Нужно еще шестеро.
Не хочу утомлять вас подробным описанием этого утреннего происшествия. Актеры в конце концов включились в игру, как малые дети. Отсутствие текста и внезапная свобода свели с ума всю труппу. Это было похоже на репетицию капустника, это был бред, но профессиональный; все корчились, прыгали, несли что попало, смеялись над собственными шутками. Режиссер дирижировал, приглядывая - кто замолчит и остановится. Самое забавное, что минут через сорок-пятьдесят на сцене действительно осталось семеро, включая меня. Как заведенные, мы всё бормотали и бормотали какую-то неразбериху, - но бормотали!
На спектакль утверждается именно этот выносливый состав. Остальные облегченно вздохнули.
- А теперь, - режиссер поднял руку, - самое главное!
Теперь все, взмыленные и опустошенные, были готовы слушать любое "главное", ибо оно со всех свалилось, кроме семерых выносливых.
- Каждый спектакль будет импровизацией! - выкрикнул режиссер. - Она, - показал на меня, - будет говорить одну фразу-пролог, а остальные будут выдумывать действие, мизансцены, мимику, развитие и драматический - обязательно драматический! - финал. Поняли?
Все кивнули, будто поняли. Ужас объял аудиторию, понимавшую термин "учить роль", но не готовую к жертвам самодеятельного творчества. Мы - семеро на сцене - ощутили невесомость, а я спросила что-то наобум, кажется, про костюмы: не будем ли мы сами их шить к каждому спектаклю. Режиссер решил, что я иронизирую.
- Нет, - почти со злостью сказал он, - костюмы уже готовы. И, представьте себе, по размерам именно вас семерых. Я предугадал вас! - и щелкнул пальцами.
Рабочий сцены внес семь пакетов, развернул каждый и раздал, не ошибаясь и не заглядывая ни в какие шпаргалки. Мне был вручен прозрачный балахон, довольно узкий, дымчато-песочного оттенка, и такая же лента для волос.
- Это всё? - поинтересовалась я.
- Конечно, - ответил довольный эффектом режиссер. - Остальное - грим. Но грим уникальный, вы такого не видели.
Все действующие лица занимались разглядыванием своих, так сказать, костюмов; на лицах царил хаос. Было, было на что посмотреть...
По порядку. Костюм первого героя - смокинг, концертная рубашка, бабочка и штиблеты, всё строго классического кроя, - был выполнен из неизвестного науке прочного прозрачного материала. Когда он облачился и свет софита упал на голову героя, все разглядели черный оттенок внешних деталей, голубоватую белизну нижних, безупречную лакированность башмаков и даже фирменную облегающую тонкую нежность носков, словом, хоть в первые скрипки любого оркестра сажай его, однако предательская видимость оробевших гениталий проступала с неземной силой. Герой смутился, но, будучи известным актером, послушно вызвал мгновенную эрекцию.
Костюм второго героя был грубый средневековый балахон из дерюги землистого цвета, с длинными рукавами, капюшоном, весь закрытый со всех сторон. Но когда второй герой шелохнулся, открылись продольные разрезы от подмышек до пола, будто портной забыл застрочить два шва.
У третьего был просто клоунский наряд, пестрый, с клетчатой кепкой, с преувеличенными полуботинками и бездонными карманами. Одна особенность костюма бросалась в глаза при внимательном изучении: вся ткань была составлена из перьев вроде гуси-
ных - вперемежку
с микроскопическими
чернильницами. Казалось, что писательские принадлежности
несметного количества графоманов вскладчину образовали нечто
самостоятельное. И вот что вышло.
Четвертый герой получил костюм из человеческой кожи, которая мигом прилипла к его телу, пересоздав тщедушную фигуру до культуристского состояния: вздулись мышечные бугры, заблестели холеные переходы между частями роскошного тела, на лице появилось зверское эротическое выражение, живот стал твердым, плоским и угрожающе втянулся. Труппа, замерев, наблюдала это перерождение и громко расхохоталась, когда у четвертого героя напоследок выросла жесткая трехдневная щетина, а на лбу красиво заблестели капли шикарного здорового пота.
Пятый получил зеленоватую шерсть по всему телу -
от нечищенных рогов до стоптанных копыт. Сзади мотылялся крупный облезлый хвост с клокастой черной кисточкой. Пятый помотал потяжелевшей головой, повилял задом, повернулся спиной к залу - и все ахнули: на спине пятого героя красовались кипенно-белые аккуратные крылья. Пятый взмахнул
крыльями и немного полетал вдоль авансцены.
Шестой костюм был женский. А именно: у героя под глухо застегнутым на все пуговицы суконным платьем проступили огромные тяжелые груди, из которых тут же брызнуло желтоватое молоко. Оно пропитало сукно и потекло к поясу, к юбке до щиколоток, потом на пол - и свернулось кокетливой лужицей, которая, в свою очередь, вскипела,
взбилась и чуть вытянулась от серединки вверх. Получилась волнистая пирамидка вроде взбитых сливок на фруктовом желе. На волосах, зализанных назад, в тугой узелок, вырос платочек; натруженные руки, вроде материнских, упали на чисто выстиранный передник, чуть полежали, потом спохватились, забрались в карман передника и вытащили клубок шерсти. Следом появились спицы, и натруженные руки матери принялись тихо вывязывать пяточку на маленьком чулочке для очередного малютки. Шестой герой сначала с ужасом смотрел на свои превращения, на сочащуюся грудь, на суетливые вязательные движения рук без маникюра, на расширившиеся бедра под пуританской юбкой, потом в глазах его появилось чудесное теплое заботливое выражение, - он явно прислушивался к зарождению в его чреве новой чистой жизни... Очередной. Седьмая была я.
Режиссер восхищенно потирал руки и пританцовывал. Потом что-то вспомнил и простер руку в дальний угол темного зала. Все посмотрели во тьму и увидели огромные круглые глаза, сверлившие главную героиню откровенно и жадно. Глаза сияли торжеством. И тут все поняли, что костюмчики - тоже дело талантливых рук нашего нового гримера.
- А теперь, - провозгласил режиссер, - начнем систематические репетиции. Они будут существенно отличаться от обычных. Мы не будем собираться на этой сцене вместе, не будем отрабатывать детали, мы вообще будем видеться здесь только во время спектакля. Наш труд будет сугубо индивидуальным. Наш новый оформитель, господин о, будет ежедневно встречаться с каждым из участников спектакля и шлифовать индивидуальность изнутри. Скажем, вот вы, третий герой, должны будете понять свой костюм и свой грим как с у м м у самых серьезных философских идей, вложенных в художественное литературное творчество писателями-мужчинами за несколько веков существования беллетристики. Каждая пара - перо с чернильницей - это отдельная художественная вселенная, которую следует судить по законам, ею же созданным. Ну, вы знаете, это даже в школах иногда говорят детям... Врут, конечно. Однако идея неплохая. Согласитесь.
Третий герой с любопытством оглядел себя и начал проникаться суммой.
- Или вот вы, первый герой, кстати, уберите, наконец, вашу эрекцию, так вот: вы - музыкант, предположим, исполнитель, виртуоз, вы владеете кучей профессиональных секретов, у вас можно даже интервью брать на тему "Как подняться на такую высоту понимания". Сами знаете: записные профи часто сравнивают женщину с арфой, на которой надо уметь играть. Тоже враки, разумеется, но такова уж ваша роль. Поняли?
Первый герой убрал эрекцию, деловито поправил свою прозрачную бабочку и кивнул. Шикарный чуб, описав прекрасную дугу, упал на темя.
- Остальные, я надеюсь, уже поняли меня. Ну вот, - всплеснул руками режиссер, - шестой уже сцеживается!
Шестой, не выдержав молочного натиска, вынул грудь, подставил под коричневатый сосок баночку и ритмичными струйками сливал излишек.
- Я не помешаю, если продолжу? - обратился режиссер к шестому, у которого уже начала округляться талия и расти живот.
- Нет, - скромно улыбнувшись, ответил шестой и поправил платочек милым женским движением, после чего опять принялся ритмично давить на сосок. Баночка быстро наполнялась, и рабочий сцены побежал за кулисы за ведром.
- Главная роль - у Ли, как вы уже несколько раз поняли. Она тоже поступает в полное распоряжение господина о, который настроит ее не только на понимание ее довольно простого костюма, - режиссер погладил по животу мой абсолютно прозрачный балахон и помог закрепить ленту на распущенных волосах, - но и на понимание ваших, господа с первого по шестого, костюмов и сутей.
Когда работа Ли с господином о завершится, мы назначим день премьеры. Без прогона. Без генеральной репетиции. Это будет не театр, а настоящая сгущенная жизнь, и наш коллектив поедет на гастроли по всему свету. И мы прославим наши имена!!! - в глазах его блеснули капли.
