— Все так, — не счел нужным спорить я. — Теория часто расходится с практикой.
— Более того, — не дал себя сбить Чебурашка, — по дороге сюда, возле дома с надписью «Гагарина, 16» на стене я видел лежащего на лавке мужчину… кажется, он был бездомным, судя по тому, что ночевал вне согретого должным образом помещения, а также одежда, которая была на нем…
— И? Вызвали бригаду?
— Нет, просто удивился общественному неучастию. Долго ждал прохожих, но их не было. Стучал в двери домов — мне не открыли. Я остановил двух человек в одинаковой одежде, занимающихся охраной правопорядка, судя по форме, оружию и нагрудным знакам, указал им на этого мужчину… почему вы смеетесь?
— Извините, — покаялся я, с большим трудом сгоняя улыбку с лица. — Дальнейшее мне уже известно. Данные охранники правопорядка в одинаковой форме сначала проверили ваши документы, потом, коль вы здесь, а не в «обезьяннике», сочли их не фальшивыми, после обнюхали вас, а потом посоветовали вам идти своей дорогой, и не мешать людям работать.
— Вы как будто присутствовали при разговоре!
— Практика, — пожал плечами я. — А напоследок, наверное…
— …посоветовали вызвать «Скорую», — закончил Чебурашка. — Я узнал, где находится «Скорая» и что это такое, и вот пришел, как видите.
— Вижу. А что же такое «Скорая», согласно этому объяснению?
— Это служба, созданная для спасения людей, попавших в беду, — вполне серьезно сказал мой ночной гость, строго глядя на меня. — Или меня ввели в заблуждение?
— Даже не знаю, — честно признался я. — Это с какой стороны взглянуть на нашу работу.
— Для этого я и пришел, — подвел итог пришелец. — Как я понял, вы первые и главные, кто занимается охраной ценности человеческой жизни и здоровья. Так?
— Так…
— Ваша задача — спасать и выручать тех, кто попал в беду…
— Упрощаете, — перебил я. — В беду может попасть водитель, у которого спустило колесо на трассе. Или неверный муж, чей презерватив дал трещину в момент забав с проституткой. Наша задача — это оказание медицинской помощи на догоспитальном этапе тем, чье состояние угрожает непосредственно их жизни и здоровью.
— Это благородно, — помолчав, ответил гость. — Но… тот человек, лежащий на лавке — разве его жизни и здоровью ничего не угрожает?
— Возможно, — помедлив, ответил я. — Вы хотите сделать вызов к нему?
— В вашем голосе я слышу иронию. Почему?
— Да потому, что мне известно дальнейшее развитие событий. Лежащий мужчина окажется в доску пьяным бомжем, пошлет бригаду матом в известном направлении, а то еще и драться полезет. А если и согласится ехать в больницу — там его в течение десяти минуть выставят за дверь, как неподлежащего госпитализации.
— Может, стоит с ним просто поговорить?
— Отчего же вы не попробовали? — хмыкнул я. — Если вы так печетесь о его здоровье — почему вы не попытались сделать этого? Почему сначала привлекли милицию, потом нас? Испачкаться боитесь?
Гость некоторое время помолчал, размышляя.
— Нет… наверное. Не знаю… Просто я не обучен, как спасать людей. И что нужно для этого — тоже не знаю.
Его искренность остудила меня, готового вылить на его белобрысую голову поток ядовитого сарказма, припасаемого мной для подобных ситуаций.
— Но… ваше равнодушие меня, если честно, смущает. Вы же медик?
— Как видите.
— Так почему вы не спасаете того человека?
Я тяжело вздохнул. Если все же сей мультипликационный персонаж тот, за кого себя выдает — а выдает ни больше, ни меньше, как за пришельца со звезд, — то ликбез затянется. Впрочем, это может быть всего лишь шустрый мальчик из какого-нибудь модного столичного журнала, снабженный азами психологии, ищет материал для сногсшибательной статьи, ориентированной на тоскующих в модных салонах гламурных читательниц. Что-то такое кричащее из серии «ЖУТКИЕ ФАКТЫ О РАБОТЕ «СКОРОЙ СМЕРТИ» В ТИХОМ КУРОРТНОМ ГОРОДКЕ!!!». Это многое объясняет — но ничего не упрощает, потому что в этом случае распинаться предстоит на порядок больше.
— Знаете, один… точнее один из двоих классиков нашей литературы хорошо отметил тот факт, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих. А спасать того, кто упорно тянется ко дну, — дело бесполезное и неблагодарное. Сизифов труд, иными словами.
— То есть вы хотите сказать, что данный человек сам желает лежать на улице в холодное время года? — поразился собеседник. — Мерзнуть и медленно погибать?
— Вероятно, нет. Но и делать ничего, чтобы не лежать на этой самой улице — не делает.
— Вероятно, он просто не имеет сил и возможности?
— Может быть. А может быть, и нет. Я не говорю о том, что он имеет желание замерзнуть. Я говорю о том, что он не имеет желания бороться за то, чтобы этого не случилось. А силы, возможности… это понятия наживные. Дорогу осилит только идущий или хотя бы желающий идти.
— Бесспорное заключение, — «Чебурашка» с интересом взглянул на меня.
— Не мое, — я покачал головой. — Это сказано задолго до меня. Дело не в этом. А что касается моего, как вы говорите, равнодушия… Вы знаете, кто такой герой?
— Да, разумеется. Это человек, мужского или женского пола, совершающий благородные поступки, часто очень рискованные, во имя спасения жизней других.
— Чудесная формулировка. А ради чего он совершает эти поступки, вы в курсе?
— Вероятно, сознавая ценность человеческой жизни. И придавая ей настолько большое значение, что пренебрегает ценностью собственной жизни. Я прав?
— Вы правы. Сам факт героизма — то есть риска собственной жизнью во благо чьих-то еще — является проявлением некой внутренней потребности, связанной с высшими побуждениями.
— Ваша работа, если я правильно слежу за вашей мыслью, совпадает с функцией героя? — догадался Чебурашка. — Но… тогда вы меня смутили еще больше. Если роль медика в самоотверженном спасении чужой жизни, то почему же тот человек…
— Поймите одну маленькую, но весьма важную вещь, — перебил я, — эта потребность возникает добровольно. Не из функциональных обязанностей, а по доброй воле она возникает. Если человека отправят совершать тот же подвиг по категоричному приказу, под дулом автомата — подвиг он, может быть, и совершит, но мотивы его будут иными. Да и подвиг может получиться не совсем такой, какого ждали. Давайте проследим этиологию, если уж вам так интересно.
— Крайне интересно.
Я откашлялся.
— Изначально медицина, зародившись в человеческом обществе, ничем не отличалась от других ремесел — в плане оплаты и общественного отношения. Платили цирюльнику за бритье, платили мяснику за свиную грудинку, платили проститутке за постельные радости — и платили врачу за лечение, причем все это считалось нормальным, естественным и правомерным, как с точки зрения закона, так и с точки зрения морали. То есть от врача ждали лечения за деньги — но ни в коем случае не имели права требовать его бесплатно, и уж тем более не заикались даже о самопожертвовании. Врач мог помочь — а мог и не помочь, все зависело от его желания, и никто не посмел бы его упрекнуть в бессердечии, жадности и нечеловечности, если он отказал в помощи тому, кто не в силах был за нее заплатить. Это было в порядке вещей.
— В более ранние времена человеческая жизнь не была так ценна… — неуверенно произнес мой гость.
— Она никогда не была ценна, — с нажимом сказал я. — Никогда. Ни тогда, ни сейчас. Просто наши предшественники, извините за просторечие, меньше кривлялись в этом отношении, нежели наши современники. Пойманному на рынке вору без разговоров рубили правую руку прямо на том же прилавке, убийцу почти сразу же вешали на ближайшем дереве, хаму мгновенно ломали нос и прочие выступающие части тела, стоило ему изречь нечто оскорбляющее слух. И наоборот — убивали с целью ограбления за ближайшим поворотом, рабство было узаконено и неприкрыто, феодальные князья вовсю пользовались правом «первой ночи» и самосуда, а спартанские мужи проводили нехитрую дифференцировку новорожденных, кидая более слабых в пропасть. В Европе церковь, базирующаяся на «не убий», радостно жгла еретиков и гоняла крестовые походы, истреблявшие все живое инаковерующее, на Западе линчевали негров и вырезали коренных обитателей Америки, в Стране Восходящего Солнца среди мужчин считалось абсолютно нормальным во избежание позора убить своих детей и распороть себе живот. Вот она, ваша пресловутая ценность. Сейчас ценность декларируется, да. Но только, как я уже сказал, теория не соответствует практике.
— Но есть же определенный закон, гарантирующий защиту жизни?
— Закон у нас давно сродни дышлу, — горько усмехнулся я. — В силу своей косности и отдаленности от простого смертного он доведен до абсурда. В попытке избежать ущемления чьих-либо прав закон volens-nolens[24] начинает валять дурака, действуя строго противоположно тому, чему он задуман. Вы новости последние не смотрели? Нет? А жаль. Там показывали убийцу, похищавшего и отправившего за три года на тот свет пять девочек, которых он предварительно и неоднократно насиловал. По мне, простому смертному, чтобы задушить эту скотину, вполне хватит найденных у него в подвале дома трупов. А он сейчас сидит в ИВСе, на государственном пайке — то бишь все мы, в том числе и родители убитых девочек, сейчас оплачивают его проживание. И охраняют его трепетно, как бриллиант короны, чуть ли не взвод ОМОНа сторожит. А кто охранял тех девочек? Далее будет суд, этой мрази еще предоставят адвоката, который будет ее защищать (опять же, оплата его труда будет осуществлена деньгами налогоплательщиков) — и дай-то бог, чтобы не защитил, — а потом, по окончанию долгоиграющей тягомотины с доказательством его вины, как будто мертвых тел мало, поелику у нас жутко ценят человеческую жизнь и в силу этого отменили смертную казнь, этого, с позволения сказать, человека отправят в тюрьму. И он будет жить дальше, опять же на государственных харчах, за наши налоговые деньги; жить, не скажу, что долго и счастливо, но жить — он, угрохавший пять ни в чем не повинных душ!
