Карл у Клары украл кораллы
История случилась грустноватая. Жила себе Клара – никого не трогала, починяла примусы по разумным ценам, а в праздники надевала на шею кораллы, нажитые утомительным бизнесом.
Тем временем один заядлый Карл, проедая деньгу своего приятеля Фридриха, сочинил от нечего делать капитальный триллер о том, что Клара, дескать, исключительно вредная сволочь. И что вся головная боль в мире – от Клары. Народ прочёл эту мульку и натурально поверил.
В результате Клара лишь чудом выжила, но осталась вообще без кораллов. После чего она чистосердечно стырила у Карла кларнет. Чинить примусы теперь было некому, потому что бедная Клара вошла во вкус – она ещё долгие годы тырила и тырила кларнеты у кого попало (если не отдыхала на зоне). И до сих пор тырит, хотя уже всенародно объявлено, что Клара, типа, молодец, а на примусах можно и нужно наживаться.
На лучших советских карикатурах леденящие ужасы капитализма всегда представали в исполнении двух персонажей. Один – лоснящийся пузатый кент с сигарой, в котелке и в кургузом смокинге. Такой немножко опереточный олигарх. Другой – категорически несчастный, неумытый люмпен-пролетарий в парфозном комбинезоне, с корявым злым лицом, вроде нашего пьющего сантехника, но помоложе. И больше никого – только эти двое! Никакой золотой середины, промежуточного или там «среднего» класса.
Эта ненаглядная агитация оказалась настолько долгоиграющей и заразной, что мы до сих пор не можем притерпеться к таким, в общем, уютным понятиям, как «буржуазия» или «средний класс». Они всё еще вызывают классовые содрогания либо моральную аллергию. Дело не только в советских рефлексах. Дебютанту российской буржуазной лиги и самому не очень нравится причислять себя к «средним». После марш-броска через все кордоны рэкета, после геройского прорыва к уровню middle он вправе чувствовать себя рекордсменом. В этом смысле страшно любопытно разглядеть хотя бы краткую историю «новорусского» потребления – начиная с Эпохи Малиновых Пиджаков. Меня потрясает, с какой готовностью тогдашние Новые Русские, едва народившись, выбрали себе эту униформу… Казалось бы – ты выделился из бедной «серой массы», заимел деньги для индивидуальных прихотей и причуд. Но прихоти и причуды немедленно совпали с убийственно скучным трафаретом. Принцип «жить согласно прайсу» подразумевал, что каждый человек стоит ровно столько, сколько стоит его уже достигнутая мечта. Обязательные атрибуты новорожденной мечты тогда чётко вписались в некую ценовую динамику:
– китайская кожаная куртка, турецкая дублёнка, шуба из Греции, немецкое кашемировое пальто;
– ликёр «Амаретто», «Наполеон» (польского разлива), водка «Абсолют», текила;
– Сочи, Анталия, Кипр, Эмираты;
– девицы по вызову, почасовой «элитарный досуг» в сауне, секретарша с внешностью фотомодели…
Любой вкусовой карнавал неизбежно устаканивается. Но мне кажется прикольным, что моя соседка снизу всю зиму захаживает в хлебный в норковой шубе до пят. Азнакомую лондонскую банкиршу, которая одевается в лучших магазинах на Оксфорд-стрит, месяц назад не пустили в пафосный московский ресторан – не прошла дресс-контроль.
Если не кидаться заново открывать Америку, стоит поверить одному старинному поэту, чья грассирующая родина пережила целую цепь кровавых революций, а сейчас вполне себе процветает.
Он сказал, что буржуазия – это просто-напросто «удовлетворенная часть народа». Это когда Клара, наработавшись до одури, потом с полным основанием форсит в своих уникальных кораллах. И ей в голову не приходит тырить чужие кларнеты.
И, возможно, каждый из нас действительно стоит ровно столько, сколько стоит то, что ему нужнее всего. Включая самые бесценные и хрупкие вещи, о которых говорят шёпотом наедине.
Плохой вкус
В опубликованных частных письмах Довлатова встречаю чудное признание: «Моя мать считает, что у меня плохой вкус. Может быть, это так и есть. Во всяком случае, я долгие годы подавляю в себе желание носить на пальце крупный недорогой перстень…» Тут лишь одно непонятно: почему «подавляю»? Ради чего?
Один мой близкий знакомец, наизусть цитирующий Райнера Мария Рильке, Ходасевича и Поля Валери, недавно сознался по телефону, что уже третий год безотрывно смотрит реалити-шоу «Дом-2». Спрашиваю, на всякий случай: «Зачем?» Он откровенно смущен. «Понимаешь, – говорит, – человеческая низость тоже имеет свою траекторию. Иногда полезно пронаблюдать».
Когда наше время называют эпохой гламура, подразумевают, в частности, что «глянец» пытается диктовать не только потребительские стандарты, но и общественную идеологию. Ещё бы он не пытался – при таком-то расчудесном вакууме! И спасибо ему за это. Природа, простите за трюизм, терпеть не может пустоты, любая пустота хочет быть немедленно заполненной. Особенно такая функциональная, как российская ментальность нулевых годов. Вот тут и становится ключевым понятие «вкус». Вкус постепенно, исподволь заменяет собой и житейский ум, и даже политические взгляды. Чтобы выбрать, например, голосовать ли за «Единую Россию» или за «Справедливую», много ума не надо. Но иметь вкус очень желательно, поскольку разница между двумя «россиями» исчезающе мала, и, чтобы ощутить эту разницу, надо лишь адекватно оценивать дозировки человеческой пошлости.
Так вот, «глянец», при почти нулевой конкуренции, балансируя на грани вульгарных провалов, пытается нас, неразумных, «строить» – и с переменным успехом дёргает струны, так сказать, вкусового самолюбия. Я бы, может, не стал вдаваться в тонкости глянцевого диктата, если бы иногда не испытывал на себе довольно жёсткую товарную сегрегацию.
Допустим, я привык носить дома свободные, широкие джинсы, которые не нуждаются в ремне, а имеют вшитую на поясе резинку. И вот, как добросовестный балбес, я отправляюсь по магазинам на поиски этих беспонтовых штанов. Вскоре мне дают понять, что отказ от гламурных понтов карается по законам рынка. Я обшариваю почти весь центр города и частично – прилегающие районы, но не обнаруживаю ничего, помимо высоких западных брендов вперемешку с восточными подделками. И те, и другие усердно изукрашены вышивкой, принтами, стразами, заклёпками, позументами, потёртостями, лохмотьями, а также демонстративными следами колотых, резанных и прочих огнестрельных повреждений. В общем, всё что угодно – кроме чистого непритязательного денима. Озверев от такого модного напора, я добираюсь до вещевой барахолки, до ее кавказско-азиатской резервации, где пожилой грузин (уже персона нон грата на сегодняшнем российском базаре) впустил меня в стрёмный закуток и я, разувшись на мятой газетке, обливаясь потом, примерил именно то, что искал. На мой вопрос о цене продавец таинственно пообещал: «Договоримся!», как будто мы затеяли хитрую экономическую аферу. Честно говоря, я уже готов был заплатить, как за брендовые стразы и дыры. Но этот хитрец взял втрое меньше, чем я трачу на скромный ужин в японском ресторане.
Если уж речь зашла о еде. В маленьком городе, где я родился и провел детство, самой заметной достопримечательностью были (и остаются) так называемые «старогородские» жареные пирожки с требухой. Их продавали с жестяных тележек, у которых выстраивались ажиотажные очереди. Эти пирожки пережили четырёх генсеков, демократизацию, гласность, и вертикаль власти они тоже наверняка переживут. Сейчас там даже появились пиратские тележки с имитациями под классику, но знающие люди умеют отличать. В большом городе, где я живу теперь, гораздо проще отыскать фуа-гра, икру летучей рыбы или кофе Luwak, чем банальные жареные пирожки хоть с чем. Приближаться к пахучим прилавкам с фастфудом, щедро замаранным кетчупами, как-то боязно, но я, тем не менее, приближаюсь – все равно не нахожу.
Спустя двадцать три года после своего провинциального пирожкового отрочества я оказываюсь на званом субботнем ужине в средневековом замке Готорнден, в сорока минутах езды от Эдинбурга. Этот замок – частное владение миллионерши Терезы Хайнц. Устроители ужина деликатно извещают гостей, что мы сидим за столом, за которым обедали королева Виктория и принц Альберт, когда посещали Готорнден. Прислуга уже разносит горячее, и мне вдруг в нос шибает роскошный, стыдный, плебейский аромат «старогородских» пирожков. Блюдо называется «хаггис» (не путать с маркой подгузников) – телячий рубец с жареными потрохами и специями. И можно не сомневаться, что Викторию с Альбертом здесь тоже потчевали этим национальным шотландским деликатесом, клянусь моими родимыми жестяными тележками! И я уже почти не удивляюсь тому, что мой первый литературный опыт, довольно наивный текст, где я, кроме всего прочего, угощаю читателя кошмарными ливерными продуктами из детства, уже переведен на три европейских языка, и не менее десятка вменяемых, искушённых, «глянцевых» персон прямо изъявили желание посетить неназываемое захолустье в целях дегустации.
