Он проводит в Компостеле тихие, безмятежные дни; по-прежнему идет дождь. Лишь одно беспокойство с каждым днем все больше овладевает Посланцем, коварно и незаметно беря его в плен. Теперь он ждет приближения ночи с горячностью, свойственной не влюбленному юноше, но, что хуже, пожилому человеку, пылающему страстью к девушке, которая хоть и не ребенок уже, но еще не успела забыть свое детство, отрочество и только-только прощается со своей юностью. И в то же время это любовь, которую зрелый мужчина испытывает к зрелой женщине; присущие такой любви уверенность, благоразумие, а быть может, и наивность как будто не должны оставлять места разъедающим чувство сомнениям, но они все же терзают душу Посланца. Весь день знать, что она рядом, и не иметь возможности увидеть ее до наступления ночи, да и тогда тайком, украдкой, — это мука, с которой трудно смириться. Конечно, в Компостеле более чем достаточно священнослужителей, сожительствующих с наложницами, да и подобных инквизиторов хватает: яркий пример тому являет Очоа, а Муньос не пропустит ни одного двора, ни одного притона, ни одного монастыря, чтобы не напакостить; но что-то говорит Посланцу: он не должен допустить, чтобы люди поместили и его в этот список. Он не собирается осуждать своих товарищей, и он вовсе не намерен сносить харчевню, открытую у самого входа в здание суда с разрешения Муньоса неким якобы обращенным (но в душе — кто его знает?) евреем; через эту харчевню передаются вести о заключенных, которых содержат в тайных застенках. Самое большее, что он может себе позволить, — это делать вид, будто ничего не замечает, а также при случае беззлобно и не слишком настойчиво сообщать в своих донесениях о распущенности, свойственной членам суда в Компостеле, как, впрочем, и во многих других местах.
Он не хочет, чтобы Симону сравнивали с Китерией или с теми потаскухами, с которыми тешится Муньос. Он любит Симону. Он мечтает о сыне, которого она скоро подарит ему, и хочет защитить их.
За неделю до своего отъезда он привозит Симону в Сальседо. Он счастлив покинуть Компостелу; город покорён, по крайней мере так кажется, его добротой: ведь он дает приют и кров жене, вдове своего друга. Дело не в том, что Симона не имеет средств к существованию — у нее есть и свой доход, и тот, что ей положен после смерти мужа, — но в поступке Инквизитора люди видят нечто большее, нечто более глубокое.
Они прибывают в поместье, и Посланец отдает четкие и строгие распоряжения относительно того, как подобает вести себя с доньей Симоной: как если бы она была его законной женой. И еще он объявляет, что ребенок, которого она носит во чреве, будет признан его сыном. Позднее, когда улягутся первые впечатления от приезда, от приема, устроенного столь долго отсутствовавшему хозяину, от вполне естественного волнения, охватившего племянниц, дочерей его покойных братьев, — девушки обрадовались возвращению мужчины: ведь он теперь возьмет на себя наконец заботы об имении, которым они управляли добросовестно, но без особого удовольствия, ибо их весьма удручала отдаленность от Понтеведры и страх провести впустую драгоценные годы (и вдруг — подумать только — как нельзя кстати спасительное появление Симоны!), — так вот, позднее он скажет им, что ребенок не его, но в то же время со всей определенностью заявит, что признает его своим, даже если он родится раньше, чем пройдет девять месяцев со времени смерти его предполагаемого отца. Племянницы принимают эту игру, они любят дядю, им дорога уверенность, которую они ощущают в его присутствии, и их очень привлекает возможность вернуться в Понтеведру и вновь поселиться в доме на площади Феррериа, над аркадами, откуда открывается прекрасный вид на монастырь, стоящий совсем близко, на вершине открытого всем ветрам холма, похожий на горделиво вознесенный парус.
Устроив Симону, он сразу же возвращается в Компостелу; он распорядился, чтобы его оповестили немедленно, как только будет ясно, что роды близко, или как только ребенок появится на свет; приехав в Святой город, он тут же начинает готовиться к будущему путешествию и одновременно пытается навести хоть какой-то порядок в неразберихе, что царит в доме графа Монтеррея, который вот уже в течение нескольких лет занимает Суд Святой Инквизиции. Ворох разбросанных бумаг, рассыпанные карточки из картотеки, книги без обложек — все это в полном беспорядке валяется на полу, и все это нужно разобрать и уложить на полки, разместив в соответствии с неким логическим критерием, подчинив определенной последовательности во времени и пространстве. Занимаясь этим в надежде, что его трудолюбие и самоотверженность будут по достоинству оценены, он одновременно использует возможность изучить жизнь людей из наиболее знатных родов страны, их взаимоотношения, связи, характерные для них всех вместе и для каждого в отдельности. Когда отбор будет завершен, изыскания закончены и полки вновь прогнутся под тяжестью подобающим образом расставленных документов, Посланец больше чем кто бы то ни было будет знать о действительном положении своей страны, в которой в конце шестнадцатого века едва ли насчитывалось двести тысяч человек.
Но, кроме того, воспользовавшись царящим там беспорядком, он уничтожит некоторые бумаги, доклады, доносы и доказательства, компрометирующие целый ряд лиц. В некоторых случаях он будет единственным свидетелем того, что делает; в других же он представит бумаги, содержащие свидетельские показания и улики, испуганному взору обвиняемых и, ставя себя таким образом в зависимость от человека, о котором идет речь, уничтожит их тут же у него на глазах или же отложит это до других времен, устанавливая связи другого рода, создавая иной тип зависимости, вызывая более глубокую благодарность.
Он больше узнает о провозе книг, которые он так любит и о которых так беспокоится. В его удивительной памяти будут откладываться сведения о поведении комиссаров Святой Инквизиции в различных галисийских портах, о том, кто из них позволит за взятку доставить тюки с книгами в некоторые монастыри и в знатные дома местного дворянства. Проходят дни, и помещения суда постепенно приобретают иной вид, что вызывает враждебность Китерии, а Муньос и хранители архивов взирают на Посланца со смешанным чувством недоверия и благодарности, он кажется им странным безумцем, преступающим рамки привычного, нарушающим нормальный ход вещей. И Посланец отдает себе отчет, что именно в этом некоторые видят скрытый, а может быть, и явный смысл его деятельности. Что ж, совсем неплохо. Когда при дворе о нем пойдет речь, скажут, что он привел в порядок всю тамошнюю неразбериху. Но это и опасно, ибо не может понравиться людям, ведущим беспорядочный образ жизни. Вот он, постоянный риск, которому его подвергает жизнь. Все время нужно выбирать, решая, что именно следует предпринять, по какому пути направиться, какие дружеские отношения поддерживать, какие завязывать; и всюду есть свои «за» и «против», во всем таится опасность, тут очень легко совершить ошибку или нанести обиду. Но, может быть, именно в этом — примета зрелости: всегда идти вперед в поисках того пути, от которого жизнь пытается тебя отстранить. Быть может, это и есть зрелость: избегать тех путей, что навязывает тебе жизнь, не принимать их, а, напротив, заставлять жизнь принять тот путь, который ты наметил себе сам; не позволять, чтобы жизнь управляла тобой. Если бы это всегда было так, если бы жизнь действительно всегда управляла нами, то Посланец продолжал бы уже много лет жить в своем родовом поместье, ни к чему особенно не стремясь, волочился бы за деревенскими девками, беспрестанно меняя любовниц; а возможно, он был бы неутомимым охотником или известным обжорой или занялся бы в уединении своей библиотеки поиском сокровенных истин в книгах, подбрасывая поленья в огонь камина, предаваясь вялой грусти уходящего дня. Но Посланец захотел стать человеком, который помогает другим принять то, что навязывает им жизнь. Страшное решение, такие люди редко остаются безнаказанными.
Посланец занимается также изучением отчетов о затратах на поездки его предшественников, чтобы не слишком отстать, но и не слишком превзойти их, и тысяча пятьсот реалов на каждого из многочисленных участников инспекционных поездок кажутся ему чрезмерной суммой; потом он высчитывает, как выражается в деньгах великолепие аутодафе; тысячи мыслей, возникающих при этом у него в голове, отвлекают его от прежних рассуждений и утверждают его в осознании наступающей старости: его начинают беспокоить деньги и он ощущает настоятельную необходимость привести в порядок свое наследственное имущество. Он непременно займется этим, но позднее, в Сальседо, когда появится на свет его сын. Теперь же он просто наблюдает, как дни с привычной монотонностью сменяют друг друга; быстро растет число прожитых дней, зато уменьшается количество тех, что впереди.
