Когда я проходила мимо бара «На судне», меня позвал Райан:
— Заходи выпить пива, Лили!
Я заколебалась. Глаза мужчины блестели также, как черновато-серые воды порта. Красивое лицо, обрамленное светлыми с проседью волосами.
Темный бар почти пуст. Нет даже официантки. В углу стойки, под картинами с голыми женщинами, в тишине пьют три старые индианки. Казалось, Райан забыл о моем присутствии.
— Как твой корабль? — спрашиваю я. — Когда ты его выведешь, чтобы отправиться ловить рыбу?
Он долго не отвечает.
— В один прекрасный день, возможно… — бормочет он лаконично.
— А ты откуда приехал?
— Я приехал из задницы мира, из «одного места» в США (не считая Аляски и Гавайев). Но это было давно. И я практически забыл. И скорее бы забыть всех этих крестьян. А ты, что ты делаешь здесь?
Он не смотрит на меня.
— Я приехала ловить рыбу.
— Ну, половила, что потом? Когда возвращаешься домой?
— Гм, не знаю. Возможно, никогда.
— У тебя есть парень?
— Нет. Во всяком случае не здесь. Однако.
— Здесь не хотят видеть таких людей, как ты. Нам хорошо в своем мирке. Мы не хотим видеть туристок, которые приезжают приобрести опыт, подцепить пацана и потом рассказывать, что они познали крайность…
Я резко поднялась. Мой табурет опрокинулся. Я была вся красная, губы дрожали. Я пошла к выходу неуверенным шагом. Можно было подумать, что я пьяная.
Наконец-то дояедь закончился. Мэрфи и Стефана больше не было на месте. Сид и Лена медленно поднимались вверх по дороге, ведущей к шельтеру, на ступеньках которого небольшая темная группа ожидала открытия. Я пошла вдоль набережной совсем рядом с фасадами складов. Я больше никогда не пойду в бар, подумала я. Я поспешно вернулась на «Веселую Джун», чуть было не поскользнувшись на мокром понтонном мосту. Маленький пернатый глупыш не оживал.
Я собрала рюкзак, который разложила утром. Мыс Барроу или Гавайи, подумала я. Мужчины кричали в доке. Затем шелест крыльев взлетевшей птицы. Я забилась вглубь койки, как животное в свою нору. Я услышала шум буксирного судна, жалобный звук парома, который не прибывал. Тень от Маноск-ли-Куто вползла в каюту, воспоминания о другом страхе и о прокуренном баре слились воедино. Кто-то в черной кожаной куртке, его деформированный сапоге острым носком и скошенным каблуком, комната влажная и темная как погреб, матрас, брошенный на голый пол, который, возможно, прогнил. Это был ужас, кошмар, там, наверное, уже черви копошатся в теле моего неудачника, который всё ждал меня, как ожидал он своих убийц, спрятав шприц с инсулином между двух бутылок, маленькая печальная собачка, ждущая с нетерпением моего возвращения, козырек, подвешенный за деревянной разбухшей дверью, которая не решается заскрипеть…
Я проснулась в одиннадцать часов. Поднялась. Оделась. Причесалась. Готова отправиться. Но куда? Небо сейчас едва ли более светлое, чем когда я ложилась спать. Я закончила тем, что собралась с мыслями и снова легла спать. Утром была хорошая погода. Чувствую себя лучше.
Я иду по теплым улицам. Мои ноги тяжелые и болят. Я ускорила шаг перед барами, пересекла задремавший город, прошла «Макдоналдс», продолжила идти до почты. Я написала длинное письмо великому мореплавателю. Для меня на почте не было ничего. Я покидаю ее и иду к маленькому желтому дому на буксировочной тележке, который всегда в продаже. Я даю отдых ноге, сидя на деревянных ступеньках. Я мечтаю, что это мой дом, совсем маленький дом, выкрашенный в едкий цвет лютика. Я поставлю его на пустыре, и он всегда будет там, ждать моего возвращения с рыбалки. Милая идея наполнила меня радостью. Я встаю и иду прямо через участок, заросший травой, прохожу мимо старой брошенной машины, в которой мы с Джудом однажды укрывались, и поднимаюсь по склону до шельтера. Дверь открыта. Справа от входа на видном месте на столе стоит большой термос с кофе, окруженный чашками, сахарницей, корзинкой с бисквитными пирожными. За письменным столом, склонив голову над книгой записей, сидит мужчина. Я кашляю и спрашиваю Джуда. Мужчина поднимает брови, под ними желтый взгляд, который мне хорошо знаком.
Я покраснела. Он смеется.
— Ты пришла узнать о Джуде?
Я говорю, запинаясь:
— Да… вообще-то, о Джуде, который на Гавайях, но здесь я хотела бы поговорить с Джудом из шельтера.
Он поднялся и улыбнулся. Мужчина был коренастый, плечи как у дровосека, лицо, отмеченное печатью, испещренное морщинами, образовавшимися от напряжения, и более старыми шрамами, отметинами бурной жизни. Он увидел, что мой взгляд направлен в сторону термоса и пирожных.
— Наливай себе кофе, — говорит он мне. — Зовут меня отец Джуд. А тебя — Лили.
— Я полагаю, что мои письма он не получил.
— Два дня назад у нас с ним был телефонный разговор. Он спрашивал меня, не уехала ли ты. У Джуда по-прежнему нет работы. Он говорил, что нужно дождаться корабля, который идет на Гонолулу.
Мужчина с голосом великого мореплавателя. Старая кожа его шляпы притягивает меня и приводит в замешательство. Я опускаю глаза. Входящие потоки солнечного света на серой плитке. Он подходит к термосу, наливает чашку кофе и протягивает мне.
— Ложечку сахара?
— Нет, спасибо.
— Пирожное?
— Охотно.
И когда я протягиваю руку к корзине с сухим печеньем с кусочками шоколада, он не может сдержать смеха.
— В сравнении с твоими мои руки кажутся руками ребенка. У тебя есть работа в настоящий момент? — спрашивает он.
— Можно будет помогать рыть траншеи. Как только я буду способна это делать, — отвечаю я печально. — При падении в трюм «Мятежного» я ушиблась… Надеюсь, что смогу участвовать в открытии сезона ловли палтуса. Как только у меня появятся деньги, я присоединюсь к Джуду.
— У тебя есть место, где можно поспать?
— Да. На борту «Веселой Джун».
Он улыбнулся еще раз. Я не поняла почему.
— Тебя тоже зовут Джун?
— Нет. Меня зовут Лили.
— Приходи в шельтер, если у тебя будет проблема, где переночевать. Тут вообще никогда не бывает женщин. Ты это хорошо знаешь. Спальное помещение и четыре душа только для тебя. И суп вечером.
— Да, я знаю… Мэрфи мне говорил.
— Я передам новости о тебе Джуду, как только он позвонит мне. Ты знаешь, что порой курьера приходится ждать долго.
Он в последний раз бросил взгляд на мои руки:
— До скорой встречи.
Я вышла. Ослепительное солнце и узкая белая дорога. Я повстречала двух мужчин с морскими сумками за плечами, направляющихся в бар мотеля «Шелихов». Я продолжала идти к порту. Передо мной появляется пикап «шевроле». Он резко тормозит. Пыль создает золоченое сияние. Энди опускает стекло и подзывает меня. На мгновенье я запаниковала, но он улыбнулся. Складки его рта, переходящие в квадратный подбородок, кажутся хищными
— Ты работаешь? Я ищу людей, чтобы перекрасить «Голубую красавицу». На эту работу отведено три недели.
— Когда? Где?
— Будь на верфи «Тагура» завтра в семь часов. «Голубая красавица» находится на стапелях рядом с док-камерой.
Он умчался. А я забыла попросить его выписать чек.
Я крашу машинное отделение. Энди заплатил мне из расчета шесть долларов за час работы. Другим он посчитал по десять. Я слышала их снаружи. Они скоблят корпус, выправляют винт, меняют цинковые пластины, вытравленные электролизом. Они говорят громко, иногда приносят пиво, и тогда шум открываемых крышек долетает до меня.
Затем я их совсем не слышу. Трихлор для обезжиривания в глубине зала и моторов поднимается в голову. Краска доконала меня. Я оборачиваю вокруг лица платок. Это не задерживает испарения. Я попросила у Энди маску: он мне принес антипылевые фильтры. Это тем более не помогает. Несколько раз я выхожу подышать воздухом на палубу. Дневной свет ослепляет меня. Я спотыкаюсь. Я пью кофе и выкуриваю сигарету. Энди пообещал дать мне перекрасить мачту, если я буду работать быстро и хорошо. Я возвращаюсь в машинное отделение, чтобы как можно быстрее закончить работу, пока он не послал на мачту кого-то вместо меня.
Другие уходят. Я остаюсь на борту одна.
Глухой шум на палубе будит меня в пять часов утра. Я надеваю штаны. В кают-компании какой-то парень — экстремально длинный и худой.
— Привет, — говорит он, — меня зовут Том… новое пополнение для работы.
Я снова ложусь спать одетой под свое немного грязное покрывало.
Он просовывает в приоткрытую дверь аистообразную голову, трижды спрашивает меня — не страдаю ли я от одиночества.
— Нет, все в порядке, — отвечаю я.
Я приподнимаюсь на кровати и говорю:
— Ты смешной. Извини меня за то, что задам тебе достаточно глупый вопрос: тебя взяли в качестве кока?
— В качестве кока? Ты в этом хоть что-то понимаешь? Нет, меня не для этого взяли вот уже пятнадцать дней как минимум.
