Он не верил, что, как сказал Чарли, люди в городе считают его «зазнайкой самодовольным». Слух о том, что он связан с Конни какими-то гнусными отношениями, был, с его точки зрения, недостоин ответа. Да и, кроме всего прочего, кому он должен ответить? Искушение позвонить Оре Кендалл было велико, но ведь это вовсе не его дело — спрашивать, какие глупости о нем говорят. Он попытался просмотреть свои старые папки, ища проповедь, какую мог бы использовать в воскресенье, но даже на это оказался не способен. После звонка мистера Уотербери его то и дело захлестывали волны жаркого беспокойства. Голос директора звучал озабоченно и вежливо, он заверял Тайлера, что речь пойдет лишь о «прогрессе», которого они достигли с Кэтрин. Однако, пока Тайлер бесплодно бродил по дому, ему стало казаться, что этот голос скрывал неприятные новости.
Тайлер сел и взял блокнот. Написал: «Ширли-Фоллс. Флот. Отец. Ороно.[86] Семинария. Лорэн. Вест-Эннет. Кэтрин. Джинни. Лорэн — у. Конни». Потом он стер слово «Конни». Произнес каждое слово вслух, пытаясь связать себя с каждым. Это, по-видимому, и была его жизнь.
Зазвонил телефон, и Тайлер повернулся, чтобы снять трубку. Звонила Матильда Гоуэн, его секретарь, с некоторым смущением сообщившая ему, что она и Скоги решили провести зиму во Флориде. Они предполагают отправиться туда сразу после Рождества, но ей хотелось, чтобы Тайлер знал заранее и мог подыскать ей замену. Нет, так сразу она не может сказать, кого могла бы интересовать эта работа.
— Пусть вас это не беспокоит, — утешил Матильду Тайлер. — Я кого-нибудь найду. Вы и Скоги заслужили хороший отдых.
Они сняли дом в Ки-Уэсте. Это была ее идея, сказала Матильда.
— Замечательно, — откликнулся Тайлер.
Когда повесил трубку, он не мог бы сказать, вела ли она себя, как ей всегда было свойственно. Он подумал, что не похоже. Матильда, вообще-то, была не очень разговорчива, но ему показалось, что разговаривала она с ним иначе. Возможно, она была смущена, что подводит его. Возможно, слышала глупые слухи о нем и Конни. Но она никогда бы им не поверила.
Тайлер взглянул на список, который все еще держал в руке. «Ширли-Фоллс. Флот». Он потряс головой. Это были всего лишь слова, и все же вокруг них вращался целый мир красок, запахов и событий. Он взял карандаш и обвел кружком слова «Кэтрин» и «Джинни». Потом обвел их кружком еще раз и еще…
Утро казалось бесконечным. В окне небо выглядело серым и низким. Тайлер ждал. Он ждал, что позвонит Конни, или Адриан, или Ора Кендалл, Дорис, — он даже не понимал, чьего звонка ждет. Но он чувствовал себя словно подвешенным над собственной жизнью, будто он, словно большое тело уже умершего человека, дрейфует в озере, на поверхности воды, а внизу под ним люди-рыбы плавают через весь Вест-Эннет, занятые своими делами. А ему совершенно нечего делать. Он вдруг осознал, что его прихожане в последнее время звонят ему уже вовсе не так часто, как прежде, когда нуждались в его визитах, молитвах, консультациях, пастырском наставлении. Он вспомнил, как часто ощущал, что дел у него больше, чем он может осилить. Как он часто заглядывал в верхний ящик письменного стола, чтобы процитировать Генри Нувена:[87] «Всю жизнь я жаловался, что меня то и дело отрывают от работы, пока не обнаружил, что в этом-то и заключается моя работа».
Он позвонил Кэрол Медоуз и поблагодарил ее за то, что она накануне взяла к себе ночевать Кэтрин. Кроме того, он извинился, что не позвонил дочери утром, прежде чем она отправилась в школу.
— О, она такая милая девочка, — ответила Кэрол. — Я ей сказала, как нам хотелось бы, чтобы она приходила еще и приводила бы с собой малышку Джинни.
— Послушайте, Кэрол, — сказал Тайлер, — мне ужасно неприятно обременять вас опять, но нельзя ли, чтобы Кэтрин снова осталась у вас на часок-другой завтра днем? У меня встреча назначена. А я завез бы ее к вам после ланча, когда она вернется из школы.
— Ну разумеется, — согласилась Кэрол. — И послушайте, я сегодня утром одела Кэтрин в платье Трейси, из которого Трейси уже выросла. И если оно ей понравилось, пусть девочка оставит его себе.
Когда Тайлер повесил трубку, он подумал, какой же Дэвис Медоуз все-таки счастливый человек. Даже несмотря на то, что их первая дочка много лет назад так неожиданно умерла, Дэвис и Кэрол создавали впечатление какого-то спокойного, уравновешенного единства. То, что Тайлер сейчас почувствовал, была зависть, и он снова двинулся шагать по всему дому. Зависть была словно серое море у него внутри, то и дело вспухающее и опадающее волнами. То, что другие могли быть закутаны в теплые одеяла собственных мирков, могли быть укрыты в безопасности своих семей… причиняло ему боль. А он не хотел быть таким — исполненным неправедности, полным зависти, склонным к убийству, обману, к злобной недоброжелательности и сплетням…
Сплетники.
Тайлер надел пальто и шляпу и пошел в город.
Небо стало светлым, белым; пока он шел, посыпались крохотные снежинки: казалось, они сыплются не сверху, а из воздуха вокруг него самого. Войдя в храм, он услышал звуки органа и увидел на хорах спину Дорис Остин: она играла. Тайлер сел на последнюю скамью, попробовал нащупать одеяло или обнаружить какие-то следы Конни. Но она явно сюда не возвращалась. Ковер был тщательно вычищен пылесосом — никакого запаха не осталось, не было ни крошек, ни чего-либо еще. Сквозь высокие окна Тайлер наблюдал, как падает снег — теперь с мягкой настойчивостью. Снег уже начинал очерчивать мелкой белой пудрой обнаженные ветви кленов, словно кто-то просеивал кондитерский сахар там, за окнами. Так и не сняв пальто, Тайлер слушал музыку органа, словно в усталом трансе, и ему казалось, что снежинки падают у него внутри. Когда музыка прекратилась, внезапная тишина неприятно его поразила.
— Дорис, — окликнул он, — это было прекрасно. Почему бы вам не сыграть еще что-нибудь? Например, тот замечательный гимн «Пребудь со мной»? Ох как мне хотелось бы его послушать! Он всегда был моим самым любимым.
Тайлер услышал, как захлопнулась книга, и через минуту по лестнице с хоров спустилась Дорис.
— Я вам не заводной чертик из музыкальной шкатулки, — сказала она.
Тайлер последовал за нею в вестибюль храма.
— Дорис, что-нибудь не в порядке? — спросил он.
— Ах, теперь вас это интересует! — Она уже натягивала пальто и, когда он шагнул поближе, чтобы помочь ей, резко отодвинулась. — Я пришла к вам в кабинет, рыдая, и разве вы побеспокоились хотя бы позвонить мне, проверить, как я? Сколько недель прошло с тех пор? Вы, видно, были слишком заняты.
— Я и правда был занят, но принимаю ваш упрек и прошу прощения.
Щеки Дорис порозовели, а коса ее была заплетена так туго и уложена так высоко, что он мог видеть полоски кожи на ее черепе.
— Ага, — произнесла она. — Ну так не берите на себя труд жалеть меня. У меня все хорошо.
— Музыка прекрасна, Дорис. Так приятно зайти в храм и послушать, как вы играете.
— Если это так приятно, Тайлер, что же вы так и не позвонили Крису Конгдону и не сказали ему, что следует включить новый орган для нашей церкви в бюджет следующего года? Они ведь уже начинают предварительные встречи для обсуждения планов на бюджет нового года, как вам прекрасно известно. Или, скорее всего, ваши мысли заняты совсем другими вещами?
Ужасно, но он почувствовал, как неожиданно острый приступ ярости словно взорвался у него в мозгу, и он сказал очень холодно:
— О каких других вещах вы говорите, Дорис? Вас что-то тяготит? Почему бы вам прямо не сказать мне об этом?
Она взглянула на него, и глаза ее расширились, будто заполнив собой все глазницы.
— О, — произнесла она, — я скажу вам прямо. — И она плотно прижала к пальто папку с нотами. — Я скажу вам прямо, что не позволю говорить со мной таким тоном. Вы меня поняли? — И она вышла из храма, а снежинки падали и падали на ее туго заплетенную и уложенную высоко на голове косу.
Кэтрин не было меньше суток, а ему показалось, что она за это время стала выше ростом. Она стояла на кухне, держа одолженный ей футляр для ланча, и ждала, пока папа не расстегнет молнию на ее пальто.
— Я скучал по тебе, — сказал папа. — Все здесь совсем не так, когда тебя нет.
Тайлеру казалось, что даже лицо дочери изменилось — стало старше. Она смотрела на него теперь как-то вроде бы отстраненно, и в его воображении на миг промелькнул образ выросшей Кэтрин, Кэтрин-подростка, Кэтрин — юной женщины, глядящей на него так, будто она в нем уже не нуждается.
— Ты хорошо провела время у Медоузов?
Дочь кивнула.
— Ты можешь поехать к ним снова. Завтра, после школы. У меня назначена встреча.
Ее единственным ответом был едва слышный короткий вдох.
— Ты согласна? Тебе нравится быть у них?
