— Но эти крючки! — сказала я, содрогнувшись.
— С ней все в порядке, — повторил он. — Ты иногда слишком опекаешь ее, Эрин.
Пирс уходил далеко в море, высоко над водой, и мы шли все дальше и дальше. Я всегда любила пирсы. Мне нравилось ощущать себя посреди океана, глубокого и таинственного, и в то же время чувствовать под ногами прочные мостки. В этот вечер, однако, у меня не было ощущения чуда и легкости.
Я помню, как увидела ее на несколько ярдов впереди нас, она стояла около ведерка, наполненного чьей-то добычей. Она наклонилась над ним, держа руки за спиной.
— Мама, посмотри! — крикнула она. — Здесь семь рыбок!
Мы подошли к ведерку, посмотрели на рыб, а потом она побежала дальше.
— Кэролайн! — позвала я. — Держись поближе к нам!
— Ей хорошо, — сказал Майкл. — Я люблю ее такой. У нее тяга к приключениям. Ты ее слишком сдерживаешь.
— Когда это я ее сдерживала? — обиделась я. Я была хорошей матерью. Но излишне над ней не тряслась.
— Вчера, когда мы были на пляже, она хотела потрогать медузу.
— Да, но та вполне могла быть ядовитой.
— Кэролайн трогала ее палкой, и медуза была дохлая.
Может быть, я хватила через край. Я велела ей отойти от этой огромной студенистой массы. И так громко крикнула, что она отпрыгнула и потом смотрела на медузу, как на чудовище, которое могло ей присниться в страшном сне.
— Но обычно я так не делаю, — сказала я.
— Нет, — признал Майкл, обнимая меня. — И эта тварь действительно была огромная. Ты — замечательная мать, — сказал он. — И я люблю тебя.
Я запустила руку в задний карман его джинсов.
— Я тоже тебя люблю, — улыбнулась я.
Впереди я уже видела конец пирса. Шесть или восемь мужчин и женщин выстроились вдоль ограды, стоя близко друг к другу. Кэролайн быстро подошла к ним, но не бегом. Сквозь отверстия в ограде я могла видеть темную воду, простиравшуюся в бесконечность. Яркая вспышка тревоги. Всего лишь вспышка. Я вообразила, как Кэролайн проскальзывает между двух широких планок ограды в бездну. Я чуть не позвала ее, но мне не хотелось снова слышать от Майкла «с ней все в порядке», и я прикусила язык.
И вдруг она исчезла. Это случилось так быстро, что я даже не заметила. Потом я даже не могла рассказать полицейским, что произошло. Она как-то проскользнула между покрытием пирса и сломанной планкой ограды и просто исчезла. Я не слышала ни крика, ни всплеска, когда она упала в воду, зато мужчины и женщины, стоявшие вдоль пирса, громко закричали. В тот момент, когда я поняла, что случилось, я в приступе безумия перебралась через ограду и прыгнула, не думая ни о чем, кроме спасения своего ребенка.
Мне казалось, что я падала целую вечность, прежде чем удариться о воду, как о ледяную стену. Я погрузилась в воду почти бездыханной. Глаза у меня были открыты, я хватала темную воду руками в поисках ребенка, который был где-то в этой темноте, но которого я не могла видеть.
Следующий час или около того слился для меня в какой-то туман. Кто-то затащил меня, визжавшую и царапавшуюся, в маленькую лодку. Я никогда не забуду, как множество рук держали меня в раскачивающейся лодке, не давая снова броситься в воду на поиски моей дочери. Я тыкала моих спасителей пальцами в глаза, царапала их щеки, стараясь заставить их отпустить меня, но они держали крепко, крича мне в уши что-то, чего я не могла разобрать.
А где все это время был Майкл? На пирсе. Он бежал назад. Бежал прочь от меня и Кэролайн, вместо того чтобы бежать к нам. Как он мог не прыгнуть в воду? Может, было глупо прыгать в холодную воду. Это, конечно, было бесполезно. Но я не могла забыть это — что он бежал не к нам, а от нас. Позже он сказал мне, что бежал к пляжу. Он думал, что так доберется до нас легче и быстрее. В полиции мне сказали, что у него в мыслях было не больше ясности, чем у меня, и поскольку он плохо умел плавать, то по правилам техники безопасности поступил правильно. И все же, если бы он прыгнул за мной, мы вместе, четырьмя руками, нашли бы ее в этой темной воде.
Тогда я не осудила его сразу. Я даже неделями ни о чем не расспрашивала его, потому что мне было безразлично все, кроме того, что Кэролайн больше нет. Я поняла тогда то, что ты интуитивно знаешь о родителях, потерявших ребенка: что в смерть ребенка невозможно поверить, что в их жизни образуется бездонная пропасть, что будущее у них отнято и что в своем безумии они верят, что должен быть какой-то способ вернуть свое дитя. Умом я всегда это понимала. Теперь я поняла это нутром, восприятие было совершенно иное и невыносимо болезненное.
— Где мой папа? — хныкала Белла.
Я открыла глаза и снова очутилась в темной машине, ошеломленная и растерянная. Обеими руками я обняла Беллу.
— Я хочу к папе.
— Знаю, детка, — сказала я.
— Заткни ей рот! — рявкнул Рой. — Она мешает мне спать.
Я должна ее чем-то развлечь, подумала я. Но мысленно я не могла оторваться от пирса. От Кэролайн. От мужа. После гибели Кэролайн Майкл единолично занялся борьбой за то, чтобы ограду укрепили дополнительными планками. Я с болью в сердце вспоминала его усилия. В этой борьбе он проиграл, поскольку ограду сочли надежной. Одну из досок в тот страшный день проломила покатившаяся тележка, и никто об этом не сообщил. По какой-то чудовищной случайности Кэролайн подбежала именно к этому месту. Там ее и поглотил океан.
Зазвонил телефон Роя, и он коротко ответил, слова я не расслышала. Потом он вышел из машины и поднял переднее сиденье.
— Ну давай, — сказал он. — Выходи.
Я схватила сумку, перекинув ремень через плечо, и мы с Беллой вылезли из машины. Ноги у меня не сгибались, и голова кружилась. На минуту мне пришлось прислониться к машине. Белла держала в руках свою сумочку и овечку. Было тихо. Единственным звуком был плеск волн, набегающих на берег. Белла уцепилась за мою руку.
— Папа здесь? — спросила она.
Я наклонилась к ней.
— Может быть, он придет, детка. Я не уверена.
Я не знала, на что лучше надеяться — на то, что он придет, или на то, что нет. Мне трудно было представить, что Рой так просто отпустит Тревиса, Беллу и меня, когда мы знали все про него и Саванну. А что, если Тревис придет с пустыми руками? Я не знала, что и думать, но самое худшее было то, что я и подумать не могла о том, чтобы выйти на причал. Если бы не Белла, я бы рискнула и побежала в темноте обратно на улицу. Но с Беллой этот вариант был исключен.
— Я не могу пойти туда, — сказала я Рою, указывая на освещенный луной причал. — Тебе придется оставить нас здесь.
— Придется, вот как? — усмехнулся Рой. — У тебя нет выбора. Ты пойдешь туда, так что собирайся, и вперед.
— Не может ли Саванна подвести лодку ближе к…
— Здесь слишком мелко.
Я стояла на своем.
— У меня это… фобия, — начала объяснять я. — Ну пожалуйста!
— Значит, это тебя вылечит. Или убьет.
Он стоял у меня за спиной, и я почувствовала что-то твердое, упиравшееся мне в спину. Револьвер? Я не знала и не обернулась, чтобы посмотреть. Я пошла к пристани, держа Беллу за руку. Но, ступив на доски причала, я остановилась и взяла ее на руки. Было так легко потерять ее здесь. Так легко ее ручонке выскользнуть из моих потных пальцев.
— Иди, иди, — подталкивал Рой.
Я сделала еще несколько шагов по доскам. Они были твердые и не сгибались под ногами, но причал был невероятно узкий и без всякой ограды. Ухватиться было не за что. Сердце у меня отчаянно забилось, и я остановилась.
— Я не могу, — сказала я.
— Сука! — взорвался Рой. И прежде чем я успела опомниться, он вырвал у меня из рук Беллу. Она взвизгнула, и ее овечка выпала из рук в темную воду.
— Овечка! — закричала Белла, потянувшись в темноту, где исчезла игрушка. Рой нес Беллу под мышкой, как футбольный мяч. Свободной рукой он зажал ей рот, чтобы заставить ее замолчать.
— Я пойду! — закричала я. — Отпусти ее!
Он стремительно обернулся.
— Заткнись, — прошипел он. — Здесь такое эхо, что все слышно.
Он поставил Беллу на ноги, и она, подбежав ко мне, обхватила мои колени.
— Все в порядке. — Я снова взяла ее на руки. — Держись крепче, мы дойдем до конца. Я запела песенку из мультфильма, скорее чтобы успокоить себя, чем Беллу. Голос у меня был хриплый, задыхающийся, но я пела, пока мы не дошли до конца причала. Я села на доски, дрожа всем телом, и посадила Беллу на колени, прижав ее к себе так крепко, что она пожаловалась, что не может дышать. Мне все было безразлично. Она в безопасности. Во всяком случае, пока.
Тревис всегда казался мне очень сильным, и физически, и нравственно, но сегодня я увидела, насколько он уязвим, и все из-за его дочери. Из-за нашей дочери. За нее он готов был убить. Я в этом не сомневалась. Я боялась, что он сам готов погибнуть за нее. Хотелось бы, чтобы они оба выжили в эту ночь. Я мечтала о том, чтобы у нас было общее будущее. Я не знала, как сложится это будущее, и, когда в половине двенадцатого он ушел, мне это было неважно. Я хотела только одного: чтобы он выжил. Я знала, от чего я отказывалась: от денег и благополучия, от лицемерия и усилий выдать себя за кого-то, кем я не была.
