Она, не задумываясь, следовала за ним. Он даже за руку ее не вел: сама шла послушно.
А лестница упиралась в тупик, в чердак, может быть, в его запертую железную дверь.
Еще не зная, чем все это может кончиться, действуя не по определенному плану, а подчиняясь целиком внезапности ситуации, Виктор повел Лену наверх, не говоря ни слова, но уже крепко держа ее за руку.
Она следовала за ним.
Но лестница кончилась. Оставаясь теперь вдвоем на площадке, освещенной едва-едва, они обнялись с поспешностью и простотой, которая исключала слова и объяснения.
Но, поцеловавшись, они должны были все-таки сказать какие-то слова, необходимые в таких случаях, или же что угодно, но он не знал, что именно ей говорить, и молчал, полагая, что решительность действий может заменить любой диалог.
Виктор снова поцеловал ее, думая, что она сейчас что-нибудь скажет, но она ничего не говорила, а лишь смотрела на него ясно и прямо.
— Ну что? — сказал он, лишь бы что-нибудь сказать. — Бежим?
— Куда? — спросила Лена.
— Куда прикажешь, в любом направлении.
— Я бы с тобой куда угодно поехала. Хотя уезжать мне отсюда совсем ни к чему.
— А что тебя держит? — он спрашивал просто так, не слушая, что она ответит.
— А ты действительно мог бы со мной уехать? — спросила она.
— А почему нет? — Он обнял ее. — Я свободный человек. Одинокий молодой специалист.
— А какая у тебя специальность? — Она спрашивала совершенно серьезно.
— Инженер.
— Значит, ты учился. А я даже школу не кончила. У меня восемь классов.
— Маю, — сказал он, целуя ее.
— Я рано пошла работать. Маляром работала на строительстве, штукатуром. Потом замуж вышла. Он неплохой был человек, я не жалуюсь. Все ему прощала.
— Значит, любила, — сказал он не задумываясь.
— Верно, — согласилась она, — любила. Пил — прощала. Бывало, что и домой не приходил, — прощала.
— Ну и жизнь. — Виктор обнял ее. — А он что, умер?
— Почему?
— А ты о нем все в прошедшем времени: «пил», «домой не приходил».
— Да нет, он живой. Скучный он человек. И неглупый, а скучный.
— Вот все вы так. — Он обнял ее. — Скучный. А что в тебе веселого? Один нос, — он пальцем прикоснулся к ее вздернутому слегка носу. — Нос веселый, глаза невеселые — старая история. У Гоголя какой нос был? А грустил. А зачем ты все это рассказываешь?
— Не знаю. Захотелось тебе рассказать.
— Почувствовал ко мне расположение?
— Считай, что так.
— Я тоже. Я бы тебе сам что-нибудь рассказал, но ничего интересного в голову не приходит.
— Ты поверишь, я все могу, я очень самостоятельная, и мы так трудно с мамой жили — нас пять дочерей было, — что мне ничего не страшно. А вот жить пустой жизнью страшно. Спать, есть, нить, деньги зарабатывать на то, чтобы есть, спать, нить, и больше ничего.
— Я тоже так считаю. — Виктор поцеловал ее. — Главное это искать что-то светлое, правильное. А то потом мучительно больно за бесцельно прожитые годы. — Виктор подумал немного и добавил: — Никогда не нужно бояться начать свою жизнь заново.
— Верно. — Она улыбнулась. — Встретить надежного человека, товарища. И жить чисто, умно, долго.
— Да, — согласился Виктор. Прислушиваясь к тому, что внизу в зале уже начался перерыв, уже зажгли свет и доносились голоса, он заговорил торопливо, излагая главное: — Бывает же так: встретятся два человека, вчера еще чужие, незнакомые, а сегодня они уже близкие люди, а завтра — родные. В принципе все люди родственники. А жизнь состоит из поступков, которые мы совершаем или не совершаем, а потом жалеем об этом, но уже поздно. Встретил человека — он тебе понравился. Догони, останови. Может быть, это судьба.
— Верно, все верно! — Лена говорила горячо. — Все, что ты говоришь, я сама об этом думала. Я понимаю, что жизнь сложная, но люди и сами ее усложняют. Я вот, я тоже — усложняла, усложняла. А вот встретила тебя: ты какие-то говоришь слова простые, умные. Ты и вправду хороший человек? Чего ж мне тебя терять? Я где-то читала, в какой-то книжке или в журнале: человек должен быть свободен в выборе своего счастья.
— Но не опрометчив, — сказал Виктор.
— Вот я к тебе приду — ты меня действительно заберешь? Ты не сболтнул сгоряча? — продолжала Лена. — Хотя ты же трезвый, глаза у тебя трезвые, в словах не путаешься. Заберешь?
— А почему нет? — Виктор обнял ее.
— Но ты же меня не знаешь!
— А кто кого знает? Ты сама себя знаешь?
— Не совсем. Иногда кажется, что знаю хорошо. А потом вдруг что-то такое завернется — смотришь на себя со стороны: я: это или не я? — Лена улыбнулась. — У тебя бывает?
— Постоянно. — Виктор поцеловал ее.
Внизу громко заиграл оркестр.
— Пошли на улицу? — предложил Виктор. — А то здесь по-человечески и не поговоришь.
Мне только номерок забрать.
Лена смотрела на него влюбленно.
6
Они спустились в зал, где уже вовсю развернулись танцы, ярко горел свет и было шумно, весело, многолюдно и царило то оживление, которое свойственно молодым людям, просидевшим молча минут сорок, а теперь стремящимся восполнить это вынужденное, хотя и полезное бездействие разговорами, смехом. И у буфета уже толпились, собирались у столиков.
— У кого номерок? — спрашивал Виктор, проводя Лену через толпу.
— Вот и смотрю. У подруги. Она рядом сидела. Не запомнил? Она ничего, — весело говорила Лена.
— Я на тебя смотрел.
— Правильно. Вот так всегда и делай. Ни на кого больше, только на меня. А я — на тебя.
— Лена, можно тебя пригласить? — Перед ними появился человек в курточке.
— Вт как он прикажет, — Лена показала на Виктора.
— А кто он такой? — Паренек с интересом посмотрел на Виктора. — Что-то его не знаю. Так пошли?
— Иди, — сказал Виктор Лене. — Может, твоя подруга в самой глубине танцует. — Он показал на зал, заполненный парами.
— А ты?
— А я посмотрю.
И снова те же танцы.
Как и в первый раз, в тот самый первый, когда он прорвался чудом в театр, Виктор видел вначале ее лицо, появляющееся в толпе и исчезающее внезапно за спинами, затылками, локтями, лицо ее, сохранившее еще состояние, вызванное их разговором и повторившееся в той же прелести и чистоте, в сверкании белоснежного воротника, в поворотах ее вслед за тем, кто ее вел среди танцующих.
И Виктор, уже не отдавая себе отчета в том, что сейчас он должен быть сдержанным, повелительным, а она, повинуясь ему, бежать за ним, вот все это понимая, он пошел вдоль стены, стараясь не потерять ее, но он терял ее ежесекундно — и потерял.
Когда в этой непрекращающейся музыке наступил перерыв и толпа схлынула, постепенно, не сразу очищая зал, он долго стоял и ходил, рассматривая окружающих, появлялся в зале, спускался к вешалке.
Но ни к чему это не привело.
Дождавшись звонка, он заглянул в зрительный зал, вспомнив то место, откуда они уходили.
Лены там не было, а уже начиналось последнее действие, уменьшался свет, занавес пошел в разные стороны, в зале стоял приглушенный шум, который благодаря хорошей акустике напоминал шум моря, например, или раковины, приложенной к уху.
Виктор вышел в фойе.
Столики, столики — сколько их!
И уже пустые, мраморные, и лишь кое-где за ними располагаются, торопясь, последние посетители. А рядом происходит у всех на глазах грустное зрелище: музыканты укладывают инструменты в чехлы, застегивают «молнии», кнопки и пуговицы, сворачивают листки нот, переговариваются, а кто-то уже в пальто. Но рояль еще не закрыт, потому что перед ним стоят молодые люди и один из них, явно принадлежащий не к числу музыкантов, а к числу тех, кто не досмотрел пьесу или же сейчас пойдет ее досматривать, но опоздал, сидит за роялем, поет что-то, что его товарищам исключительно нравится, они не отходят от него.
Но пел он негромко, понимая важность происходящего невдалеке, за дверью, да и громко, наверное, он петь бы и не стал.
Вот, кончая это, я хочу написать, как они стояли вокруг рояля — локти на крышку, лица серьезные, славные, а что уж говорить о старательности, с которой они были одеты, о белых их рубашках, о воротничках, накрахмаленных туго, режущих, должно быть, их молодые шеи.
Это подробное описание занимает в нашей истории очень небольшое место, поскольку все это видит наш герой, проходя по пустеющему залу в поисках Лены. Ему-то нет никакого дела до этих песен и до этих ребят.
Виктор подошел к столику в буфете.
Открыл бутылку пива. Настроение у него было неважное. Он и сам в точности не мог бы объяснить, что с ним происходит. Его стремления были самые простые, обыкновенные, но, встретившись с девушкой, он что-то был вынужден придумывать, чего он раньше не делал, но понимал, как это делают другие, если будет такая необходимость.
