Мальвинке было страшно, что они и её увидят и тоже убьют, но она не могла пошевелиться, стояла и смотрела в ужасе, как выстрелили в голову Марите.
Затем гитлеровцы впрыгнули в свой джип и рванули на бешеной скорости дальше в сторону Ковно.
А из Круониса на велосипеде ехала ещё одна девочка Настя…
И из деревни Сургантишки уже бежали люди на место страшной казни…
Отец Александр Ионин видел это, сидя в общей камере знаменитой ленинградской тюрьмы «Кресты». В камере шёл спор между двумя уголовниками. Один говорил:
– Этот поп у немцев шестерил, козлина. Я его ночью на ремни порежу.
Другой возражал:
– Ты-то сам откуда это знаешь? Тебе псы конвойные напели. Ты что, псов слушать будешь?
– Да я по его фасаду вижу, что он предатель Родины.
– Не бойся его, отец, я тебя в обиду не дам, понял?
И именно в сей миг отцу Александру отчётливо увиделось, как немцы вынимают из расстрелянной машины убитого митрополита Сергия, как зачем-то стреляют в невинную литовочку, как за щитами прячется другая девочка, как убийцы уезжают, а лицо мёртвого экзарха открыто небу, синие глаза смотрят удивлённо, львиная грива расплескалась по асфальту.
В день праздника всех трудящихся Сталин стоял на трибуне Мавзолея, а Берия сообщал ему новости:
– В Литве застрелен митрополит Сергий Воскресенский, экзарх всей Прибалтики. Немцы объявили, что он убит бандой партизан, переодевшихся в немецкие мундиры.
– А на самом деле?
– Вероятнее всего, фашисты сами его ликвидировали. Он отказывался отречься от нашего Патриарха.
– Этот Сергий ведь был связан с нашими спецслужбами?
– Непосредственно работал с Судоплатовым.
– Надо будет потом как-нибудь почтить его память. А что там вся Псковская миссия?
– Часть попов уходит с немцами. Некоторые остаются на освобождаемых территориях и несколько человек уже арестованы нами. Что будем делать с ними, Коба?
– А ты что предлагаешь? К ногтю?
– Суды и лагеря.
– Что же, они все проповедовали за Гитлера?
– А нам охота в этом копаться?
– Перед нами стоит грандиозное количество иных задач. Ты прав, Лаврентий, сажай их. По десятке, по двадцатке, кому сколько. Кстати, потом мы сможем торговать ими с нашими главными иерархами, когда надо будет манипулировать. Это ты правильно решил. Проявляешь полезную жёсткость. Господь Бог на нашей стороне и нас не осудит. Лагерь – это тот же монастырь. Хороший священник это поймёт и роптать не будет. Для спасения души необходимо страдание. Что там ещё новенького? Крым?
– В Крыму у Толбухина и Ерёменко всё готово к началу штурма Севастополя. Через пару дней начнут.
– Жаль, что не успели к сегодняшнему празднику подарить нам Севастополь. А кроме Румынии нигде больше не вступили на чужую территорию?
– Пока нет.
– А хорошо бы. Только это способно поторопить союзничков открыть второй фронт. А ловко я тогда сказал Черчиллю. Когда он извинялся за то, что организовал интервенцию против молодой советской республики. А я ему: «Всё это принадлежит прошлому, а прошлое принадлежит Богу».
– Говорят, он потом всех поставил на уши, искали, откуда ты взял эту цитату. Да так и не нашли.
– Ещё бы!
Приговоры участникам Псковской миссии были суровые. От десяти лет до двадцати. Многие не вернулись потом из лагерей. Начальник миссии протопресвитер Кирилл Зайц, арестованный в Шауляе, получил двадцатку и через четыре года окончил дни свои в казахстанском лагере. Начальник канцелярии Псковской миссии протоиерей Николай Жунда также получил двадцать лет и умер от туберкулёза в лагере Красноярского края. Печерский епископ Пётр Пяхкель получил десятку и тоже сгинул в лагерях. Псково-Печерский настоятель игумен Павел Горшков поначалу вошёл в комиссию по изучению преступлений фашистов на оккупированных территориях, но затем был арестован и вскоре умер в лагере.
Такова же судьба многих, многих других, которые подобно им обрели свою смерть за советской колючей проволокой.
Но многим Бог дал и вернуться из мест заточения. Протоиерей Николай Шенрок, получив двадцать лет, был освобожден через одиннадцать из того же казахстанского лагеря, в котором скончался Кирилл Зайц. Вернулся из того же лагеря протоиерей Сергий Ефимов. Священник Иаков Начис, получив десять лет лагерей и отбыв их от звонка до звонка, стал служить в единственном действующем православном храме в республике Коми, потом в Мурманской области в церкви, превращённой в храм из лагерного барака.
Многие из священников Псковской Православной миссии при наступлении советских войск эмигрировали и окончили дни свои за границей, кто в Швеции, кто в Германии, кто в Америке. Такова судьба Ревельского митрополита Александра Паулуса, Рижского митрополита Августина Петерсона, протоиереев Георгия Бенигсена, Алексия Ионова, Владимира Толстоухова, Иоанна Лёгкого и десятков других. У кого повернётся язык их осудить?..
Отец Александр Ионин из села Закаты полгода ждал приговора в «Крестах». Наконец, ему присудили двадцать лет исправительно-трудовых лагерей и повезли далеко от родных мест, в красноярскую глубинку. Не помогло ему даже то, что двое его сыновей доблестно воевали и отдали свои жизни на фронтах войны – Даниил погиб в Севастополе, Андрей не уцелел в мясорубке подо Ржевом. Дмитрий умер от голода в блокадном Ленинграде. И только старший, Василий, по-прежнему служил в храме Рождества Христова в селе Измайлове на окраине Москвы. После войны он ездил в Латвию, оттуда на Псковщину, нашёл село Закаты и могилу своей матери Алевтины Андреевны. Ему рассказали о батюшке отце Александре, о его многочисленных попятах, которые по-прежнему жили в одном доме. Теперь под опекой Алексея Луготинцева и его жены Евы. Но о судьбе отца Александра после ареста отец Василий смог узнать только после смерти Сталина в пятьдесят пятом, когда из далёкого сибирского лагеря пришло неожиданное письмецо. Отец Александр писал, что он жив и здоров, что его любит лагерное начальство и не обижают прочие заключённые.
Алексей Луготинцев, вернувшись с войны, женился на Еве Иониной. Миша, Коля, Саша, Витя, Люда, Виталик и Леночка воспитывались в их доме. Соседи и односельчане, все бывшие прихожане отца Александра помогали им, чем могли. Да и сама семья была дружная, некогда было ребятишкам долго засиживаться в детстве, и в школе учились, и работали, содержали скотину, поддерживали хозяйство. И жили.
Первым вылетел из гнезда Витя. В сорок седьмом ему исполнилось восемнадцать, и парня забрали на флот, с которым он потом решил связать всю свою жизнь. Через пять лет покинули дом отца Александра Миша и Коля. Их забрали в армию в пятьдесят втором. Из армии Миша подался в художественное училище развивать свой талант к рисованию. А Коля поступил в духовную семинарию, решив пойти по стопам отца Александра. Взамен улетевшим птенцам в доме у Луготинцевых появились двое других. Сначала Ева родила дочь Машу, а потом сына Толика. В год смерти Сталина Виталик, бывший Витас, окончив школу, отправился в Ригу и там поступил в институт, женился, пустил корни. Вскоре забрали в армию Мишиного родного брата Сашу. Тогда же и наладилась переписка с отцом Александром. Известие о том, что он жив и здоров, бежало по всему селу, как радостный мальчонка, узнавший о возвращении с фронта родного отца. Жаль только, что пока запрещалось поехать к нему, привезти передачу.
Саша после армии возвратился в Закаты. Ему нравилась сельская жизнь, сельский труд, природа. Некоторое время он ещё пожил под общим кровом с Луготинцевыми, но потом обзавёлся своим домом и хозяйством, женился. А в жены взял Людочку, ведь по крови-то они не были братом и сестрой. Так в доме отца Александра из всех попят осталась только Леночка, взятая некогда из Саласпилса. Она была болезненная и всё никак не могла выйти замуж. Сочиняла стихи, помогала по дому, ухаживала за козами, коровой, поросятами, но чаще лежала в дальнем углу, читала книжки и болела.
Дьякон отец Олег избежал участи отца Александра. Некоторое время он где-то скитался, а потом, уже будучи рукоположенным в сан священника, вернулся и стал служить в храме Александра Невского в селе Закаты. Ему прислали другого дьякона, Геннадия.
Вскоре в семью Луготинцевых пришла беда. Заболел сам Алексей Фёдорович Луготинцев, к лету совсем слёг. Врачи определили рак желудка. До осени лежал во Пскове в больнице, сделали две операции, а всё бесполезно, осенью привезли в Закаты умирать. Ева разослала письма. Попята Ионины слетелись на Псковщину. Из Риги приехал инженер Виталий, с Дальнего Востока прилетел моряк Виктор, из Москвы прибыли художник-реставратор Михаил и священник отец Николай. А Еве, Александру, Людмиле и Елене и приезжать не надобно было, они и так обитали в Закатах.
Перед смертью Алексей Фёдорович исповедовался отцу Николаю, которого после войны некоторое время воспитывал до армии. Исповедовавшись во всех грехах, Луготинцев, морщась от не покидающей его боли, сказал:
