На ярусах бело-голубого дебаркадера, напоминавшего старый колесный пароход с обрубленными носом и кормой, толпился народ. Вдоль борта растянулись транспаранты:
Ладе — да! Гольфу — нет! Долой губернатора-прихватизатора! Налимову — второй срок!Скорятин оценил остроту тихославцев: дядя Витя при советской власти, недолго посидел в Мордовии за липовые наряды и продажу фондированных стройматериалов дачникам, но тема была табуирована, как добрачные связи принцессы Дианы. Считалось, Нал пострадал за любовь к свободе.
«Метеор» качался на волнах, и его медленно разворачивало течением.
— А чего встали? — спросил Гена.
— Человечка нашего забираем. «Наглядку» рассовывал, но не пошло. Как бы не прибили паренька, — пресс-племянник показал пальцем на берег.
С дебаркадера в большой катер спускался, увертываясь от тумаков, щуплый человечек, а народ швырял вниз какие-то белые брикеты. Наконец катер отвалил от негостеприимной пристани, задрал нос и, раздваивая пену, помчался на базу. Вскоре «метеор» мягко шатнуло, послышался скрежет спускаемого трапа. В окно было видно, как команда спешно перегружает с борта на борт «брикеты» — пачки книг. Кое-где оберточная бумага порвалась, и стала видна обложка с глянцевым Налимовым, бредущим по грудь во ржи. Пострадавший «паренек», придерживая оторванный ворот куртки, ни с кем не здороваясь, быстро прошел по салону на доклад в «люкс», откуда выставили взъерошенную мисс Среднюю Волгу. Его удаляющаяся сутулость показалась знакомой. И когда изгнанник почти сразу же вышел, точнее, вылетел от босса, Скорятин узнал книгоношу Вехова, постаревшего, жалкого, надменного, обиженного. Бодрясь своей перевернутой улыбкой, он, ни на кого не глядя, тяжело плюхнулся в кресло за спиной редактора «Мымры». Сперва Гена не хотел обнаруживать себя, но «Супер-Ной» сообщил сердцу теплое хмельное озорство, и журналист, просунувшись между зачехленными спинками, позвал:
— Господин Вехов, ау! Где же ваш лиловый смокинг?
Переплетчик, кажется, задремал и не сразу открыл страдающие глаза. Некоторое время он с удивлением смотрел на сдавленное креслами лицо и наконец узнал.
— А-а… Вы-то здесь что делаете?
— То же, что и вы!
— Неужели?
Он посмотрел на знаменитого журналиста, как бомж, обнаруживший в соседнем мусорном баке банкира Авена.
— Что-то вас в посольствах давно не видно, — поквитался Скорятин.
— Некогда.
— Ловите своего Снарка? Поймали?
— К сожалению, поймал.
— И кто же он?
— А вы не поняли?
— Какие еще книжки издаете?
— Всякие.
— Как там Катя?
— Какая Катя? — искренне не понял переплетчик.
— Зелепухин как там поживает? — поинтересовался Гена, на самом деле собираясь спросить про Зою. — Миллионщик небось?
— Зарезали Кешу. Давно. Дедово золото искали…
— А-а-а… Я думал, вы теперь где-нибудь на Майами.
— Уезжал. Вернулся.
— Что ж так?
— Ностальгия.
— А как насчет нейтронной бомбы?
— Теперь предпочитаю водородную! — ответил Вехов и закрыл глаза, показывая, что разговор закончен.
«Ну, хватит, хватит думать о ерунде!» — упрекнул себя Скорятин, сунул в боковой карман приглашение на премьеру и решительно встал, чуя зов в чреслах.
После того как он разлюбил Марину и потерял Зою, женщины стали в его суетной жизни чем-то вроде бутылочек воды, которые суют марафонцу — утолить на бегу жажду. Но с Алисой вышло иначе. Если раньше торопливые свидания с тарифными девицами и легконравными журнальными дамами были передышками между редакционным дурдомом и домашним бедламом, между сыто-пьяными командировками и редкими вспышками писательства, то теперь его жизнь превратилась в томительные перерывы между встречами с «меховой женщиной». Впрочем, до конца он так и не понимал, что это — последняя любовь или просто телесная «присуха», как говаривала бабушка Марфуша, болезненная плотская зависимость, вроде той, что привязывала его к Ласской.
Скорятин вышел в приемную. Ольга ела из пластмассового стакана ошпаренную китайскую лапшу.
— Вернусь через часок… — предупредил главред, оглядывая себя в зеркало и стараясь вобрать живот, а тот не втягивался, мстя за ночное обжорство. Бессонно бродя по квартире, Гена дважды заглядывал в холодильник.
Секретарша громко чмокнула, втянув свисавшую изо рта питательную бахрому, и спросила участливо:
— В «Агенпоп»?
— Да…
— Коля еще не вернулся.
— Доберусь на такси.
— Не забудьте взять чек, а то бухгалтерия не пропустит.
— Не волнуйтесь.
— Вы всегда забываете, а Заходырка с ума сходит.
— Свои заплачу. Не обеднею.
— Счастливого пути! — улыбнулась она, прекрасно понимая, что за час съездить в центр и вернуться невозможно.
Гена весело шел по коридору. Предвкушая встречу с Алисой, предчувствуя рыжий пламень ее любви, он был добр и снисходителен к слабостям подвластного люда. Заметив, как многоженец Сеня Карасик охмуряет возле водопоя юную практикантку, суровый редакционный вседержитель скроил расстрельную физиономию, а потом поощрительно осклабился: мол, плодитесь и размножайтесь, если есть на что. Встретив Апмелонова, отец коллектива еще раз похвалил репортаж о зверском убийстве старушки, не давшей внуку денег на кино.
— Получишь премию. Напомни Ольге!
— Неловко…
— Неловко, когда не спит золовка… — бабушкиной прибауткой ответил добрый босс.
Дверь в отдел искусства была настежь, там кипел стихийный субботник: ящики столов выдвинуты, папки вынуты, на полу разложены стопки старых рукописей, связки писем, вороха фотографий, давних оттисков и другие отходы редакционного организма. Телицына, превозмогая беременность, доставала бумаги из нижних секций. Ее мукам сострадал, сидя в кресле, Дормидошин. Главный редактор остановился. Бездельник, заметив шефа, бросился показательно помогать брюхатой растеряше.
— Ну как? — спросил Гена.
— Уже почти нашли! — ответила Телицына с обещающей улыбкой.
— Все перероем! — подтвердил Дормидошин.
— Не родите мне здесь раньше времени!
— Постараемся.
У корректорской он столкнулся нос к носу с Бунтманом, тот аж осунулся от неприятной встречи. Повелитель «Мымры», улыбнувшись, простил интригана. Полгода назад в передовой статье Гена по ошибке назвал знаменитого красного латыша Виллиса Лациса литовцем, а бюро проверки, как обычно, ошибку прохлопало. В сущности, ерунда, мелочь, в газете и не такое бывает. До сих пор, из поколения в поколение, передается знаменитый ляп в «Сухумской правде». На первой полосе шел официоз «Визит Анастаса Ивановича Микояна в солнечную Абхазию», а на четвертой — репортаж «Пополнение в Сухумском обезьяньем питомнике». Фотографии к текстам, как на грех, оказались одинакового формата. Верстальщик попутал цинковые квадратики: и на первой полосе очутился снимок мартышки, прибывшей из дружественной Индии, а на четвертой усатая физиономия легендарного члена Политбюро, про которого шутили: «От Ильича до Ильича без инфаркта и паралича». И что? Ничего. Микоян позвонил агонизирующему главному редактору и, смеясь, попросил: «Слушай, пошли мне десяток газеток, друзьям подарю. Пусть посмеются!»
Скорятин был требователен к качеству материалов. Если обнаруживался ляп, ошибка или «козел», на планерке стулья летали, строгие выговора лепились без колебаний, как высшая мера на передовой. А тут конфуз: ляп допустил сам шеф. «Свежая голова» Галантер из деликатности про ошибку босса на всякий случай промолчал, а редакция сделала вид, будто ничего не случилось. Так бы все и прошло незаметно, но гордые жмудины залупились. Чем мельче народ, тем обидчивее, а у «прибалтят» гонора вообще на целую Британскую империю. Вышел международный скандал. Позвонили из посольства и с настойчивым акцентом сообщили, что у них в истории своих сталинских подголосков хватает, поэтому не надо навешивать им еще и латышских красных стрелков. Скорятин завелся и ответил с глумливой вежливостью, что в Литве были не только сталинские подголоски, но еще и кровавые юдофобы из местных, о чем уважаемый советник может прочитать вскоре в статье «Вильнюсский Холокост».
Такой материал действительно был, его привез вместе с часами «Брайтлинг» Борька от О. Шмерца, когда прилетал повидать родителей. В трубке гневно задышали — и пошли короткие гудки. Через полчаса позвонил пресс-секретарь нашего МИДа и попросил не публиковать статью об уничтожении вильнюсских евреев, так как, вроде, там подумывают о сближении с Россией. После долгих уговоров Гена нехотя пообещал снять горячий материал из номера и вздохнул между прочим: мол, давненько никого из мымровцев не приглашали за рубеж в свите министра иностранных дел… Через месяц он летел спецбортом в Канаду на переговоры. Этому искусству превращать промашку в прибыток его обучил Исидор. Но, конечно, «золотому перу» было неловко за ляп перед сотрудниками. Обычно Гена вылизывал свои тексты до блеска, но, видно, размяк от Алисиного дурмана и потерял бдительность. А тут еще Дочкин донес, что Бунтман пустил по редакции шутку: «Генела промахнулся!» И главный, затаив гнев, несколько раз срезал остряку гонорар, обстоятельно топтал на планерках за малейшую оплошность и не отпустил на конференцию в Палермо, хотя все расходы брала на себя принимающая сторона. Но сегодня он и его простил, дружески потрепал по плечу, вызвав счастливое недоумение помилованного.
