— Ох, вы меня не поняли, мистер Рейд! — рассмеялась Полетт. — Я не претендую на офицерскую должность. Я хочу стать матросом, как Джоду.
— Мать твою за ногу! — поперхнулся Захарий, вновь ослабив хватку, отчего весло зарылось в воду и рукоятью крепко долбануло его под дых.
Пока он приходил в себя, Джоду пытался удерживать лодку, но течением ее опять стащило к усадьбе Бернэма. Полетт сидела на корме, а потому не видела своего бывшего пристанища, как не замечала страданий гребцов.
— Если б только вы согласились помочь, все бы легко сладилось, — тараторила она. — Джоду вам подтвердит: с малолетства я умею делать все, что умеет он. По деревьям лазаю не хуже его, бегаю и плаваю лучше, а гребу почти так же хорошо. Кроме того, я тоже свободно говорю на бенгали и хиндустани. Что из того, что он смуглый? И я не настолько бледна, чтобы не сойти за индуса. Поверьте, нас часто принимали за братьев — стоило мне сменить фартук на повязку да накрутить полотенце на голову. И вот так мы слонялись повсюду — на реке и городских улицах, спросите его, он не даст соврать! Если он может быть ласкаром, то я уж и подавно. Притемню краской веки, надену чалму и повязку — никто меня не распознает. А работать стану под палубой, чтоб реже попадаться на глаза.
Представив ее в набедренной повязке и чалме, Захарий потряс головой, отгоняя противный, неестественный образ.
Даже девушку в сари было трудно примирить с той Полетт, какую он впервые увидел на «Ибисе» и которая потом заполняла его мечты: нежное личико в обрамлении капора, пена кружев на груди. С такой Полетт он мысленно вел беседы и выходил на прогулку, не желая ничего иного. Но вообразить, что она в бандане и саронге босиком карабкается по выбленкам, лопает из миски рис и расхаживает по палубе, изрытая чесночный запах, было равносильно тому, чтобы влюбиться в ласкара или назвать своей милой обезьяну.
— Мисс Ламбер, ваша идея — всего лишь дымсель[57] и никогда не поймает ветер. Во-первых, ласкаров набирают не офицеры, а боцман, который получает их от вербовщика. Насколько я знаю, все вербовщики доводятся нашему Али двоюродными братьями, дядьями и черт знает кем еще. Я не вмешиваюсь — только он решает, кого брать.
— Но взял же он Джоду!
— Тогда сыграло не мое слово, но авария с лодкой.
— Если Джоду замолвит за меня словечко, боцман меня возьмет, правда?
— Возможно. — Захарий глянул на Джоду, которого перекосило от злости: парень явно с ним заодно, так что пусть сам скажет. — А что он-то об этом думает?
Джоду странно зашипел и разразился сбивчивыми выкриками, не оставлявшими сомнений в его позиции:
— Стоп!.. Как она жить в куче мужиков?.. Багор от боканца не отличить… брамсель от марселя…
Завершили тираду риторический вопрос и презрительный плевок за борт:
— Баба-ласкар?.. Брать глубину!
— Не обращайте внимания на этого сопляка! — вмешалась Полетт. — Он балаболит, потому что завидует и не желает признать, что из меня матрос выйдет не хуже. Ему нравится выставлять меня беспомощной сестренкой. Впрочем, его мнение не важно, он сделает, как вы прикажете, мистер Рейд. Все зависит только от вас.
— Вы сами говорили, что он вам как брат, — мягко напомнил Захарий. — Неужели вам не ясно, что своей просьбой вы его подставляете? Знаете, что ласкары с ним сделают, когда откроется, что он обманом привел на корабль женщину? Многих убивали за меньший проступок. А как с вами поступят после разоблачения, которого не предотвратят никакие чары и колдовство? Даже думать об этом не хочется, мисс.
Полетт сникла.
— Значит, не поможете, хоть и дали слово? — запинаясь, проговорила она.
— Я был бы только рад помочь вам, но как-нибудь иначе, — ответил Захарий. — Знаете, у меня есть немного деньжат… Хватит, чтобы оплатить проезд на другом корабле.
— Я не нуждаюсь в милостыне, мистер Рейд! Неужто не понимаете: я хочу себя испытать! Разве всякие мелочи удержали мою бабку от путешествия? — Губы Полетт дрожали, она досадливо смахнула слезу. — Я думала о вас лучше, мистер Рейд, считала вас человеком слова, а вы просто жалкий… музжичок!
— Почему мозжечок?
— Ваше слово гроша ломаного не стоит!
— Мне жаль вас огорчать, мисс Ламбер, но я уверен, так будет лучше. Шхуна — не место для такой девушки.
— Считаете, девушка не справится? — Полетт вскинула голову, глаза ее сверкнули. — Послушать вас, так это вы открыли Америку! Но вы ошибаетесь: я могу… и я это сделаю!
— Желаю удачи, мисс.
— Не смейте глумиться, мистер Рейд! — выкрикнула Полетт. — И без вашей помощи я попаду на Маврикий и вот тогда рассмеюсь вам в лицо! Я награжу вас именами, о каких вы даже не слышали!
— Вот как? — Схватка заканчивалась, и Захарий позволил себе усмехнуться. — Любопытно какими, мисс?
— Я назову вас… — Полетт запнулась, ища в памяти ругательство, которое вобрало бы в себя всю злость ее сердца, а потом вдруг слово само слетело с губ: — Страхуй! Вот кто вы, мистер Рейд, — паршивый страхуй!
— Страхуй? — Захарий озадаченно глянул на Джоду, и тот радостно перевел:
— Товсь!
— Да! — От негодования голос Полетт срывался. — Миссис Бернэм говорила, это самое непотребное слово для дамских уст. Не знаю, кем вы себя мните, но знайте, кто вы на самом деле: нецензурный страхуй!
Сраженный нелепостью слова, Захарий расхохотался и шепнул Джоду:
— Она про елду, что ли?
— Про балду? — услыхала Полетт. — Да, это о вас: страхуй и балда — славная парочка, не имеющая мужества сдержать слово. Ладно, вы меня еще попомните!
Стороннему наблюдателю Алипор представлялся монолитным царством, но обитатели острога воспринимали его скорее как архипелаг феодальных уделов, в каждом из которых свои законы, правители и подданные. Перемещение Нила из внешних пределов узилища, где властвовали англичане, в его внутренние области заняло больше дня: ночь он провел в изоляторе и лишь к следующему вечеру был определен в тюремный корпус. К тому времени его охватила странная апатия, и он, хоть не знал уставов тюрьмы, ничуть не удивился, когда охранники передали его под опеку другого заключенного — человека тоже в тюремной одежде, но с той лишь разницей, что его блуза была выстирана, а дхоти доходили до щиколоток. Крепко сбитый, похожий на состарившегося борца, он имел все признаки старшинства: выпирающее брюхо, ухоженную седую бороду и большую связку ключей на поясе; когда он вел Нила мимо камер, заключенные почтительно его приветствовали, называя Бишу-джи. Стало ясно, что это джемадар — узник, которого благодаря возрасту, властному нраву или просто грубой силе тюремное начальство определило старостой.
Стены корпуса окаймляли внутренний двор, на одном краю которого был колодец, а на другом высокая мелия. Здесь узники готовили пищу, ели и мылись; ночь они проводили в камерах, а утром расходились по рабочим бригадам, но центром их жизни, очагом, у которого начинался и заканчивался день, был двор. Сейчас тут догорали костры, на которых был приготовлен ужин, и лязгали решетчатые ворота, впускавшие отряды заключенных в камеры. Во дворе оставались лишь дневальные, у колодца драившие котелки и миски, и джемадары, расположившиеся под мелией, где полукругом стояли четыре кровати. Каждого старосту обихаживали приближенные. Отряд отчасти был семьей, в которой джемадар играл роль начальника и отца: как заминдару прислуживают женщины семейства, так о старосте заботились любимчики и приспешники. Начальники беседовали, а шестерки разминали им ступни, готовили коноплю и разжигали трубки.
Когда Бишу-джи подробно изложил дело Нила, все это стало напоминать сходку деревенских старейшин. С адвокатской основательностью джемадар рассказал о поместье, обвинении в подлоге и заседании Верховного суда. Непостижимо, откуда он все это знал, но говорил беззлобно, и Нил проникся благодарностью за столь дотошное изучение его истории.
По завершении речи Бишу-джи раздались возгласы — наказание ссылкой потрясло даже тюремных старожилов. Нила пригласили подойти ближе, дабы старосты взглянули на его татуировку. Вновь послышались восклицания, передававшие ошеломление, сочувствие, отвращение и страх зрителей. Нил охотно предстал под их взгляды, надеясь, что отметина обеспечит его какими-нибудь привилегиями, выделив среди прочих узников.
Затем наступила тишина, означавшая, что совет пятерых закончен, и Бишу-джи подал Нилу знак следовать за ним.
Они отошли в сторонку, и джемадар сказал:
— Давай-ка я растолкую тебе наши правила. В зависимости от происхождения и нрава новичка определяют к одному из джемадаров. Но с тобой все иначе, поскольку приговор навеки обрывает твои связи с другими людьми. На корабле, что повезет тебя через Черную Воду, ты и твои спутники создадите собственное братство — вы станете новым поселением, новой семьей и новой кастой. Поэтому таких, как ты, содержат отдельно.
